С бьющимся в горле сердцем, уверенная, что он сейчас проснется и откроет глаза, она откинула простыню, выскользнула из кровати и сделала шаг к окну.

У нее остановилось сердце.

Этого не может быть…

За окном была залитая солнцем лужайка, дальше стеной стоял лес. Дом находился в самом его сердце, как в волшебных сказках ее детства. Она видела высокую траву в колокольчиках и маках, порхающих в воздухе желтых бабочек и даже слышала через стекло гомон птиц, приветствующих новый день. Все эти месяцы она жила в аду, под землей, а самая простая – и прекраснейшая – жизнь была совсем рядом.

Она взглянула на дверь – притягательный магнит, за которым ее ждала свобода, посмотрела в сторону кровати и почувствовала, что пульс зашкаливает. Он по-прежнему спал. Она сделала шаг, второй, третий, обогнула кровать и своего палача. Ручка двери повернулась совершенно бесшумно. Она не поверила своим глазам, но дверь открылась. Коридор. Узкий. Безмолвный. Много дверей справа и слева, но она пошла прямо, попала в столовую и мгновенно узнала большой деревянный стол, темный, как озеро, буфет, стереосистему, большой камин, подсвечники… Вспомнила блюда с едой и мерцающие свечи, в ушах зазвучала музыка. Ее затошнило. Это больше не повторится, никогда… Ставни на окнах были закрыты, но солнце проникало сквозь щели.

Вестибюль и входная дверь были справа, в темной зоне. Она сделала еще два шага и вдруг почувствовала, что введенный ей наркотик выветрился не до конца. Казалось, она движется в воде и загустевший воздух оказывает сопротивление. Ее движения были замедленными и неловкими. Потом она остановилась, сообразив, что не может выйти в таком виде. Голой. Оглянулась, и ее замутило. Все что угодно, только бы не возвращаться в ту комнату. Плед на диванчике… Она схватила его, набросила на плечи и подошла к входной двери из грубого дерева, такой же старой, как сам дом. Подняла язычок задвижки, толкнула створку.

Солнечный свет ослепил глаза, птичий гвалт ударил по ушам, как кимвалы, мухи, яростно жужжа, атаковали ее. Ароматы травы и деревьев щекотали ноздри, жаркий воздух ласкал кожу. На мгновение закружилась голова, перехватило дыхание, она заморгала. Как слепой крот. Жара, свет, жизнь подействовали одуряюще. Она почувствовала себя опьяневшей от свободы козочкой господина Сегена. Но страх тут же вернулся. У нее было ничтожно мало времени.

Справа от дома стояла пристройка, что-то вроде старинного открытого амбара – наполовину обвалившегося, так что обнажился остов. На земле грудой валялась старая хозяйственная техника, инструменты, дрова, а рядом находилась машина…

Она подошла, ступая босыми ногами по нагретой земле. Дверца со стороны водителя открылась со скрипом, и она испугалась, что шум разбудит его. Внутри пахло пылью, кожей и машинным маслом. Она попыталась нащупать дрожащей рукой ключ, но в зажигании его не оказалось. Она пошарила в бардачке и под сиденьем. Пустые хлопоты. Она вышла из машины. Бежать… не медля ни секунды… Она огляделась. Проезжая дорога: нет, не туда. Вот узкая тропинка в просвете леса. Да. Она побежала в этом направлении и сразу почувствовала, как мало осталось сил – сидя в подвале, она похудела килограммов на десять-пятнадцать, – как плохо слушаются ноги. Но надежда вселяла в организм новую энергию, как и теплое марево, полная жизни природа и ласкающий свет.

В подлеске было свежо, но так же шумно, как на открытом пространстве. Она бежала по тропинке, обдирая ступни об острые камни, корни и колючки, но это было неважно. Она преодолела маленький деревянный мостик над весело журчащим ручьем, и тонкие доски задрожали, пружиня под ее босыми ступнями.

Она вдруг поняла: что-то не так…

На земле, посреди тропинки. Чуть поодаль…

Темный предмет. Она замедлила бег, подошла. Старый кассетник с ручкой, чтобы можно было носить с собой… Музыка. Она мгновенно узнала ее и вздрогнула от ужаса. Она слышала эту мелодию сотни раз… Она икнула. Всхлипнула. Это несправедливо. Чудовищно жестоко. Все, что угодно, только не это…

Она застыла, с трудом удерживая дрожь в ногах. У нее не было сил двигаться вперед, но и вернуться она не могла. Справа по широкой и очень глубокой канаве стекал вниз ручей.

Она рванулась влево, преодолела насыпь и побежала вдоль тропы, среди папоротников.

Она задыхалась, оглядывалась, но никого не видела. В подлеске все так же пели птицы, а мрачная музыка из кассетника подталкивала ее в спину – как эхо, как вездесущая угроза.

Ей казалось, что кассетник остался далеко позади, и вдруг она наткнулась на табличку, приколоченную к стволу дерева в том месте, где тропинка раздваивалась в форме буквы «Т». Стрелка на табличке указывала на две открывающиеся перед ней возможности. Над стрелкой два слова: «СВОБОДА» – с одной стороны и «СМЕРТЬ» – с другой.

Она снова всхлипнула, и ее вырвало на густые папоротники.

Она выпрямилась, вытерла рот уголком пледа, вонявшего затхлостью, пылью, смертью и безумием. Ей хотелось плакать, рухнуть на землю и не шевелиться, но нужно было что-то делать.

Она понимала, что это ловушка. Одна из его извращенных игр. Смерть или свобода… Что произойдет, если она выберет свободу? Какого рода свободу он ей предложит? Уж конечно, не возврат к прежней жизни. Или освободит, убив? А если она выберет «смерть»? Что это, метафора? Но чего? Смерть ее страданий, конец крестного пути? Она выбрала направление «на смерть», рассудив, что в его больном рассудке самое соблазнительное на вид предложение – наверняка худшее.

Она пробежала еще сотню метров и вдруг заметила нечто длинное и темное, висящее на ветке в метре над дорогой.

Она замедлила бег, потом перешла на шаг и остановилась, поняв, что перед ней. К горлу подступила рвота, сердце колотилось, как обезумевший от ужаса кролик. Кто-то повесил на дереве кота, так туго затянув бечевку на шее животного, что голова грозила вот-вот отвалиться. Кончик розового языка торчал из пасти между белой шерсткой, маленькое тельце совсем одеревенело.

Ее желудок был пуст, но она почувствовала позыв к рвоте и горький вкус желчи во рту. Ледяной ужас сковал позвоночник.

Она застонала. Надежда таяла, как пламя догорающей свечи. В глубине души она знала, что эти леса и этот подвал станут последним, что она увидит в жизни. Что выхода нет. Не сегодня и никогда. Но ей так хотелось верить в чудо – еще хоть несколько минут.

Неужели по этому проклятому лесу никто не гуляет? Она вдруг задумалась, где находится: во Франции или где-то еще? Она знала – есть страны, где за много дней пути иногда не встретишь ни одной живой души.

Она не знала, куда идти. Но уж точно не в том направлении, что выбрал для нее этот псих.

Она пробиралась через кусты и деревья, спотыкалась о корни и неровности почвы, босые ступни кровоточили. Вскоре она добралась до очередного ручья, заваленного упавшими во время последней грозы березами и лещиной, и с превеликим трудом перебралась через них; острые, как кинжалы, ветки ранили ноги.

Еще одна тропинка с другой стороны. Она выдохлась, но все-таки решила пойти по ней, все еще надеясь встретить хоть кого-нибудь.

Я не хочу умирать.

Она бежала, спотыкалась, падала, поднималась и бежала дальше.

Она бежала, чтобы спастись, ее грудь горела, сердце готово было разорваться, ноги отяжелели. Лес вокруг становился все плотнее, воздух совсем раскалился. Ароматы леса смешивались с запахом ее собственного кислого пота, заливавшего глаза. Где-то совсем близко плескался ручей, других звуков не было, а в спину дышала тишина.

Я не хочу умирать…

Эта мысль занимала все свободное пространство ее рассудка. Вместе со страхом. Гнусным, нечеловеческим.

Я не хочу… я не хочу… я не хочу…

Умереть…

Она чувствовала, что по щекам текут слезы, сердце колотится в груди, на шее отчаянно бьется жилка. Она бы убила мать с отцом, лишь бы избавиться от этого кошмара.

Внезапно у нее екнуло сердце. Там, внизу, кто-то был…