– Дублирование первого года допускается, только если с учащимся происходит серьезный несчастный случай или он тяжело заболевает, что должен подтвердить врач, выдав соответствующую справку. Разрешение повторить этот год дают директор и ученический совет класса. А вот повторение второго года часто бывает необходимым в связи со сложностью вступительных экзаменов в высшие учебные заведения. Все, кто в течение двух лет проявляют вышеперечисленные мной качества, получают такую возможность.

Солнечный луч осветил папку с именем Марго на обложке, когда директор открыл ее, достал оттуда листок и принялся изучать его.

– Поговорим о выборе дисциплин. Это очень серьезный вопрос. Не решайте легкомысленно, мадемуазель. Выбор дисциплин для вступительных экзаменов происходит в начале второго года обучения, но он будет обусловлен тем, какие предметы вы выберете для первого года. Не советую перегружать себя, чтобы, так сказать, прикрыться… Нагрузка будет высокой, так что подобная стратегия только помешает.

Он начал считать, отгибая пальцы:

– На первом курсе у вас будет пять часов французского, четыре часа философии, пять – истории, четыре – живого языка «один», три – древних языков, два – живого языка «два», два – физического воспитания и…

– Я уже выбрала предметы, – прервала перечисление Марго. – Латынь и греческий. Театр. Живой язык «один» – английский. Живой язык «два» – немецкий.

Ручка директора лицея шустро летала по бумаге.

– Прекрасно. Такой выбор означает полную занятость на весь первый год, вы это понимаете?

– Да.

Директор одарил Серваса восхищенной улыбкой.

– Эта юная особа точно знает, чего хочет.

Мартен вернулся к допросу подозреваемого в 2 часа 30 минут. На лице Бохановски читались усталость и испуг. Сыщик сразу почувствовал, что атмосфера изменилась. Давление и страх сделали свое дело. Близился час признаний. Спонтанных, пустых, правдивых, невероятных, вынужденных признаний… Я признаюсь, потому что это освобождает меня от груза вины, я признаюсь, потому что мне все осточертело, потому что я слишком устал и чувствую себя бессильным, потому что до ужаса хочу пи́сать, признаюсь, потому что у мерзкого типа, что сидит напротив, воняет изо рта, я признаюсь, потому что схожу с ума из-за его воплей и он меня пугает, я признаюсь, потому что все этого жаждут, и потому, что у меня сейчас случится сердечный приступ, инфаркт миокарда, гипогликемическая кома, почечная недостаточность, эпилептический припадок… Сервас прикурил сигарету и протянул ее Юго, наплевав на запрещающую табличку на стене. Тот взял сигарету. Сделал первую затяжку. Его лицо выражало благодарность спасенного утопающего, которому дали флягу с пресной водой. Сервас заметил, что юноша не глотает дым, но сигарета совершенно определенно успокоила его. Он смотрел на полицейского и молчал. Дождь колошматил по мусорным бакам.

Они были одни. Так поступают всякий раз, когда у кого-то из членов следственной бригады устанавливается особый контакт с подозреваемым. Не имело значения, удалось это сделать руководителю группы или его подчиненному: главное было начать диалог.

– Хочешь еще кофе?

– Спасибо, нет.

– Воды? Сигарету?

Юноша покачал головой.

– Я бросил курить, – сказал он.

– Когда?

– Восемь месяцев назад.

– Мы можем продолжить?

В глазах Юго заплескалась паника.

– Я думал, мы уже все прояснили…

– Вовсе нет… Остались некоторые неясные моменты, – бросил Сервас, открывая блокнот. – Хочешь отложить разговор?

Юго снова покачал головой.

– Нет-нет, я в порядке.

– Вот и хорошо. Еще час или два – и сможешь поспать.

– Где? – Глаза Юго округлились от ужаса. – В тюрьме?

– Пока что – в камере предварительного заключения. Но тебя переведут в Тулузу, теперь это дело в их юрисдикции.

Лицо Юго мертвенно побледнело.

– Я бы хотел позвонить матери…

– Это против правил, но ты сможешь это сделать, когда мы закончим, идет?

Юноша заложил руки за голову, откинулся на спинку стула и вытянул длинные ноги под столом.

– Постарайся припомнить, не показалось ли тебе что-нибудь странным этим вечером?

– Что именно?

– Ну, не знаю… важна каждая деталь… Что-то, вызвавшее у тебя беспокойство… возможно, какая-то вещь стояла не на своем месте… Вспоминай.

Юго пожал плечами.

– Ничего такого.

– Напрягись, если хочешь спасти свою шкуру!

Майор повысил голос, и Юго удивленно посмотрел на него. За окном громыхнуло – гроза не желала сдаваться.

– Музыка…

– Что – музыка? – насторожился Сервас.

– Я знаю, это прозвучит по-идиотски, но вы просили…

– Я знаю, о чем я просил. Ну, и?.. Что там с музыкой?

– Когда я очнулся, звучала музыка, из стереосистемы…

– И все? А что тут необычного?

– Ну… – Юго задумался. – Когда я приходил, Клер иногда ставила музыку, но… никогда такую…

– И что же это была за музыка?

– Классическая…

Сервас пристально посмотрел на задержанного. Классическая… Дрожь пробежала у него по позвоночнику.

– Обычно Клер не слушала подобные сочинения?

Парень покачал головой.

– Ты уверен?

– Насколько я знаю, не слушала… Она любила джаз… или рок. Даже хип-хоп. Но классику я слышал впервые. Я точно помню, что мне это показалось странным. Зловещая музыка, открытые двери, и никто не откликается – я звал… Это было не в стиле Клер.

Мартен ощущал растущее беспокойство. Глухое, смутное чувство.

– Больше ничего?

– Нет.

Классическая музыка… В голове у сыщика промелькнула идея, но он немедленно прогнал ее, как полную нелепицу.

Когда Сервас вернулся на место преступления, там царила все та же деловая суета. По улочке было не проехать из-за фургонов и машин. Несмотря на поздний – или ранний, как посмотреть, – час, появились и журналисты с микрофонами, камерами и привычной профессиональной ажитацией. Судя по минивэну с тарелкой на крыше, в завтрашних теленовостях рассказывать будут не только о футболе, хотя Сервас не сомневался, что убийство преподавателя античной литературы и древних языков не затмит слабой игры национальной сборной.

Он поднял воротник промокшей куртки и пробежал по мокрому асфальту, прикрываясь ладонью от блицев фотоаппаратов.

Узкий проход от входной двери до окон был огорожен желтыми лентами. Сервас заметил стереосистему, но эксперты колдовали вокруг нее со своими кисточками и химикалиями, и он решил осмотреть сад. Куклы исчезли. Техники расставляли пирамидки с номерами на траве и между деревьями – там, где могли находиться гипотетические улики. Пул-хаус был открыт и ярко освещен. Сервас подошел ближе и увидел, что внутри, присев на корточки, что-то делают двое сотрудников в белых комбинезонах. Он сумел рассмотреть раковину, сложенные шезлонги, сачки, игры и бидоны с составами для чистки бассейна.

– Нашли что-нибудь?

Один из экспертов взглянул на него через оранжевые очки и отрицательно покачал головой.

Мартен обошел бассейн. Медленно. И направился через промокшую лужайку к лесу. Газон заканчивался у плотной стены зелени. Изгороди здесь не было – деревья служили естественной преградой. Сервас обнаружил две узкие просеки, где было темно, как в печке. Дождь бомбардировал кроны деревьев у него над головой, но на землю не падал. Первый проход через несколько метров закончился тупиком. Сервас вернулся на лужайку и пошел по второй просеке, больше напоминавшей едва заметную расселину между стволами деревьев и кустами или серебряную жилу в кварценосной породе. Листва сомкнувшихся над головой деревьев защищала сыщика от дождя, он светил фонарем на ветки, чтобы не зацепиться, и смотрел под ноги, боясь оступиться на пружинящем ковре из опавших листьев, хвои и сучков. Сервас преодолел дюжину метров, но проход остался таким же узким, и он вернулся, решив, что обследует все еще раз при свете дня. У самого выхода он заметил на земле что-то белое и посветил фонариком.