Лунин понял – не убежать. Догонят, собьют с ног...

– А ну, кыш, сволочи! – гаркнул он, шагнув вперед. – Фрола тут нет, он бы вас благословил!..

Волки вновь зарычали, на этот раз зло и тревожно, но внезапно расступились. Келюс подумал, что звери могут броситься сзади, но пересилив себя, спокойно зашагал дальше. Тянуло оглянуться, но Николай заставил себя смотреть прямо.

Пройдя метров двадцать, Лунин, на секунду остановившись, прислушался. Сзади было тихо, за ним никто не бежал.

«На испуг берут, – понял он. – Нет, врете!»

Он хотел присвистнуть для пущего форсу, но внезапно замер. Посреди тропинки клубилось что-то белое, похожее на легкий туман. Повеяло холодом, белое облако густело, темнело, приобретая очертания человеческой фигуры.

– Ну, и кто ты? – не выдержал Николай.

– Я!..

Белый туман пропал, а на его месте возникла фигура, чем-то напоминавшая человека, но все же иная, жуткая, застывшая в страной неестественной позе. Отблески лунного света упали на оскаленный череп, сквозь почерневшие лохмотья белели ребра, руки, лишенные давно истлевших мускулов, бессильно повисли по бокам.

– Ты все-таки испугался...

– Ясное дело, испугался, – озлился Николай. – Устроили тут анатомичку, ширмачи паскудные!

В пустых глазницах плеснул красный огонь.

– Это не страх, Лунин! Страх еще впереди. Но даже там, куда ты попадешь, есть разница между князем и холопом.

– А-а! – понял Келюс. – Со свиданьицем, бином! Классовый подход применяете, товарищ майор?

Страшный оскал затуманился. На Николая смотрело лицо Волкова:

– За все надо платить, Лунин. И за мою смерть – тоже...

Посиневшие губы не двигались, голос, глухой, нечеловеческий, шел откуда-то издалека.

– Твоих друзей ждет смерть. Они умрут, и ты не сможешь их спасти. Я уже говорил, моя смерть не принесет тебе радости. Знаешь, Лунин, много столетий я хотел узнать, что ждет там таких, как мы. Теперь я узнал. Скоро и узнаешь и ты.

– Все? – заставил себя усмехнуться Келюс. – Тогда отправляйся, откуда пришел. Будь проклят, нелюдь!

– Кого ты проклинаешь? Меня – или себя?

Лицо призрака затуманилось, дрогнуло. Николай шагнул вперед – и все исчезло, только еле заметное белое облачко клубилось над тропинкой. Келюс, резко выдохнув воздух, вытер со лба холодный пот.

Тропинка вела все дальше, но вот деревья расступились, впереди блеснула под луной ровная гладь небольшой речки. Он был у цели. Николай подошел к самой опушке, когда сзади донесся тихий, но отчетливый голос:

– Постой! Почему они хотят твоей смерти? Ведь ты такой, же, как они!

Кто бы ни спрашивал, над ответом пришлось подумать. Николай обернулся к темной кромке леса.

– Я не такой. И не буду, ясно? Можешь им так и передать!

Тихий вздох пронесся между кронами.

– А ты кто? – осмелел Николай.

– Я был здесь всегда, – прошелестело в ответ. – Сегодня они не тронут тебя: на твоей груди – знак дхаров.

Келюс вспомнил о странном рисунке и невольно провел ладонью по рубашке.

– А ты знал дхаров?

– Я знал всех. Прощай!..

Часовню Келюс увидел сразу. Она стояла на самом берегу, невысокая, деревянная, с резным шатром. Николай удивился, подумав, кому понадобилось строить часовню в такой глуши и тут только понял, насколько хочется пить. Аккуратно, стараясь не взболтнуть тину, он набрал полный туесок и жадно припал губами к берестяным краям. Он пил глоток за глотком, чувствуя, как исчезает усталость, как теплеет скованное льдом тело. Хотелось посидеть несколько минут у воды, но Николай вспомнил, что его ждут, поэтому поспешил вновь набрать берестяной сосуд и плотно закрыть крышку.

Дорога назад показалась очень короткой. Лес был спокоен и тих, лишь слышались крики ночных птиц и шелестели густые кроны. Николай взбежал на крыльцо, толкнул дверь и остановился. В комнате, освещенной лунным светом, было пусто, ночные гости исчезли, только на столе лежала краюха хлеба. Лунин вышел на крыльцо, но никого не увидел. Молодые монахи пропали, словно и они были лишь предутренним сном.

Николай еще немного посидел в пустой у окна, а затем, почувствовав страшную усталость, собрал рассыпавшиеся по полу еловые ветки и, упав на них, мгновенно заснул.

Разбудил его голод. Келюс вскочил, протер глаза, и, наскоро умывшись, принялся открывать консервы. Такого голода он не чувствовал уже давно, а потому с азартом принялся за сайру в масле. Вода из туеска показалась действительно сладкой, и Николай с сожалением подумал, что не сможет отдать молодому послушнику эту диковинную вещь.

Только проглотив две банки консервов и чуть ли не половину хлебной краюхи, Келюс сообразил, что завтракает впервые за много дней. Он выглянул в окно на залитую утренним светом поляну и понял, что больше не боится солнечных лучей. Холод исчез, даже раненая рука успокоилась, словно и не было страшного укуса.

Николай выбежал на поляну и поспешил через залитый солнцем веселый утренний лес к речке. Уже набирая воду, он почувствовал: что-то не так. Келюс оглянулся – часовни не было. Он пробежался вдоль реки, но от виденного ночью не осталось даже следа, разве что на месте часовни трава росла гуще, и торчали несколько метелок крапивы. Николаю приходилось бывать в археологических экспедициях, и он знал, что крапива растет там, где когда-то стояли дома – сотни лет, даже если от зданий не остается и памяти.

Лунин постоял у тихо журчащей речушки, умылся ледяной водой, улыбнулся яркому июльскому солнцу и пошел обратно в пустую избу собирать вещи.

Фрол проснулся, недоуменно поглядел на неяркое солнце, уже успевшее встать над густыми еловыми кронами, привстал и тут же понял, что он не один. Рядом стояли чернобородый Рох, Асх Шендерович, а чуть подальше, за их спинами, – рыжий Серж.

...Дхар так и не вернулся в поселок. Побродив в лесу, он решил переночевать среди деревьев, благо плащ, взятый у лейтенанта-участкового, был при нем...

– А-а, – Фрол помотал головой, отгоняя сон, – доброе утро, мужики! Эннах!

– Эннах, гэгхэн! – неожиданно серьезно ответил Асх, склонив голову в коротком поклоне. Остальные молча последовали его примеру.