Очень хорошее впечатление производил на меня комиссар дивизии Михаил Александрович Кокорин, один из старейших политработников Красной Армии. Он быстро вошел в курс дела, умело организовал партийно–политическую работу. Однако мы не смогли подобрать опытного командира дивизии.

Только в 1942 году ее возглавил полковник Александр Гаврилович Моисеевский. Полками командовали полковник В. С. Лихотворик, полковник М. Н. Шевченко, полковник А. И. Крайнов. Все они впоследствии прославились в боях и были удостоены высокого звания Героя Советского Союза.

Дивизия прошла славный боевой путь — от станции Вознесенское, Калининской области, до Берлина. За доблесть и мужество личного состава в боях против немецко–фашистских захватчиков она была награждена орденами Красного Знамени, Кутузова, Суворова и Богдана Хмельницкого, а за участие в освобождении Смоленска удостоена почетного наименования «Смоленской».

…Но все это было потом. А тогда, в 1941 году, выступая на митинге, молодой красноармеец Федор Машистых говорил:

— Мы знаем, что нам предстоит сражаться с сильным и коварным врагом. Не всем посчастливится вернуться с войны домой. Однако никакие трудности, никакие опасности не испугают нас. Будем драться до последнего дыхания. Будем бить и уничтожать фашистскую нечисть так, как учит нас Коммунистическая партия. Пусть от нас, сибиряков, гитлеровцы не ждут пощады. Смерть немецким оккупантам!

С таким же боевым настроением уходили в действующую армию и другие соединения.

Из 12 дивизий, направленных в те дни из Сибири, было сформировано две армии, одна из которых приняла участие в разгроме гитлеровцев под Москвой, вторая сражалась под Ленинградом.

Проводив последнюю дивизию из Омска, я поездом возвращался в Новосибирск. После многих бессонных ночей решил в вагоне по–настоящему выспаться. Путь не близкий, для отдыха самое подходящее время.

«Теперь снова на фронт, — размышлял я, укладываясь спать. — Задание выполнено. Управились раньше установленного срока».

С этой мыслью и уснул. А часа в два ночи, когда поезд стоял на станции Чулым, в купе вагона постучал комендант.

— Вам телеграмма, товарищ генерал, — сказал он, подавая бланк, и добавил с уважением: — Правительственная.

Я был уверен: мое желание осуществилось — вызывают в Москву для назначения в действующую армию! Однако в телеграмме сообщалось совсем о другом: я назначен командующим войсками Приволжского военного округа, и мне надлежит заехать в Москву за получением указаний. Что же это? Значит, опять готовить резервы вместо того, чтобы сражаться с врагом?

Утром пятого декабря я был уже в Москве. Она выглядела как–то по–особому величественно–спокойной перед лицом грозной опасности. По улицам в сторону фронта, который был совсем близко, двигались танки, шли маршевые роты и батальоны. Главные магистрали города в ряде мест были перегорожены противотанковыми «ежами», надолбами и баррикадами из мешков с песком. В первых этажах многих больших зданий оборудованы огневые точки.

«Неужели положение так серьезно, что в Москве возможны уличные бои?» Вспомнил: с 20 октября постановлением Государственного Комитета Обороны в городе и прилегающих к нему районах объявлено осадное положение.

У заместителя начальника Генерального штаба генерала А. М. Василевского ознакомился с положением на фронте. Пояснений не требовалось — обо всем рассказывала висевшая в его кабинете огромная карта, испещренная цифрами, красными и синими стрелами, грозно выстроившимися в ряд флажками. Фронт огибал Москву подковой. Северный ее конец у города Дмитрова уже перешагнул канал Москва — Волга, южный, изгибаясь змеей вокруг Тулы, тянулся через Михайлов к Рязани. Вражеские войска почти вплотную подошли к столице.

— Обстановка остается трудной, товарищ Калинин, — подходя к карте, сказал А. М. Василевский. — Но недалеко время, когда погоним гитлеровцев от Москвы.

— А когда именно? — вырвалось у меня.

— Скоро сами узнаете. Ждать не долго.

Я не стал больше расспрашивать. Близость наступления наших войск чувствовалась во всем. Хотя и тщательно оберегались военные секреты, сосредоточение крупных резервов, предназначенных для наступления, невозможно было скрыть от населения. Поэтому не случайно еще утром, выходя из вагона поезда, я слышал, как один железнодорожник говорил другому:

— Не сегодня–завтра наши ударят.

В кабинете начальника Генерального штаба, куда я попал после беседы в Ставке с генералом А. М. Василевским, мне довелось стать невольным свидетелем еще одного примечательного разговора. Маршал Советского Союза Б. М. Шапошников говорил по телефону с командующим Западным фронтом. Командующий просил Шапошникова подчинить ему на один день зенитно–артиллерийские соединения западного сектора Московской зоны противовоздушной обороны.

— Скажите генералу Громадину: мне его пушки нужны лишь на один день, на сегодня, чтобы отразить немецкие танковые атаки, — отчетливо слышалось в тишине кабинета из телефонной трубки. — Только на сегодня мне нужна зенитная артиллерия. Завтра обязательно все верну Громадину. Завтра фашисты вряд ли решатся атаковать нас.

Пообещав генералу дать необходимое распоряжение командующему Московской зоной противовоздушной обороны, Борис Михайлович тихо, как бы про себя, сказал:

— Да, завтра, пожалуй, немцы не в состоянии будут атаковать.

Затем развернул оперативную карту территории Приволжского военного округа, пригласил меня поближе к столу и в нескольких словах определил задачи, которые мне предстояло решать на новом месте службы.

— Старайтесь не только учить людей боевому мастерству — это разумеется само собой, но и постоянно воспитывать у них наступательный порыв, — напутствовал меня маршал.

Вечером того же дня я выехал в Саратов, где размещался тогда штаб Приволжского военного округа.

Железнодорожные станции были до отказа забиты эшелонами с заводским оборудованием и рабочими, эвакуируемыми на восток, с боевой техникой и снаряжением для Красной Армии, с войсками, продовольствием и горючим.

Вспомнились годы гражданской войны. Кто только тогда не командовал транспортниками! Теперь было совсем по–иному. Начальники и военные коменданты станций твердо держали управление движением в своих руках. Не обходилось, конечно, без споров, но обычно начальники эшелонов с пониманием выслушивали объяснения военных комендантов, никто не самовольничал. Распоряжения представителей Народного Комиссариата путей сообщения и военных комендантов выполнялись безоговорочно.

На станции Рузаевка, выйдя из вагона, случайно встретил знакомого капитана — Семена Ивановича Лаврова. В горячие дни июльских боев он командовал одним из батальонов 89‑й стрелковой дивизии, а теперь, заметно прихрамывая, с забинтованной головой, как заправский железнодорожник что–то объяснял начальнику прибывшего эшелона с заводским оборудованием.

Когда капитан закончил разговор с представителем эвакуируемого на восток завода, я окликнул его. Тепло, по–дружески поздоровались, начали вспоминать о боях в районе Копыровщины.

— Почему вы теперь здесь, товарищ капитан?

— Да вот после ранения застрял в железнодорожной комендатуре, — с какой–то непонятной отрешенностью ответил он.

— И что же, не нравится?

— Не нравится, товарищ генерал. Скорее бы снова на фронт. Подлечусь еще недельку, сниму повязку, буду просить, чтобы направили к себе в дивизию. Мое место на фронте.

— Может быть, поедете со мной в Саратов, в округ? Там для вас, фронтовика с боевым опытом, найдется интересная работа. Будете готовить новое пополнение для фронта. С комендантом станции я договорюсь.

— Нет, и это не по мне. Быть на фронте, воевать, колотить врага — вот что я считаю для себя сейчас главным. Слышали, наверное, наши войска под Москвой перешли в наступление. Вот где теперь решается судьба Родины.

Паровоз, до этого спокойно пыхтевший в голове поезда, неожиданно дал сигнал отправления. Наскоро попрощались с капитаном. Сражаться с врагом — самое заветное желание капитана, еще совсем молодого, только недавно вступившего в самостоятельную жизнь. Его не пугали ни трудности фронтовой жизни, ни опасности боев На фронт! Только на фронт! Это была и моя мечта. В душе я считал себя неудачником, обойденным. Но ничего не поделаешь. Нужно выполнять приказ.