Согнав измученных детей в кучу за большими валунами километрах в двух от Института Марина, наконец, перевела дух. Не хватало двух мальчиков. Но помочь им уже не мог никто. Если дети не найдут их сами, то придется уходить без них. Усмирив и успокоив оставшихся детей, Марина начала осторожно разглядывать происходящее с Институтом. Убегать через свалку было просто–таки сверхъестественным озарением 'умника', как оказалось, дважды спасшего им жизнь этим решением. Сейчас Институт 'умников' штурмовали киборги. Которые, как известно, людей тоже не щадили. Под прикрытием неразберихи штурма надо было незаметно пробираться в скалы. Осторожно выползая из–за песчаного барьера, служившего им укрытием, Марина лицом почти уткнулась в синее лицо киборга, с глазами цвета крови, горящими в виде буквы 'G'. Черная бронированная лапа не позволила ей закричать.

В этот момент ее ребра пронзила невероятная боль, такая сильная, что Марина едва не потеряла создание. А потом она все же закричала, так сдавленно, как только смогла, от боли и ужаса. Вцепившегося в нее киборга проткнули насквозь длинные, острые и прочные кости, выметнувшиеся из Марининого тела, оставив кровавые рваные дыры на ее халате. Киборг моментально отскочил назад. Но что–то тонкое, похожее на проволоку, мгновенно вылетев из позвоночника Марины, уже впилось в шейные сочленения его брони, проникая все глубже и глубже. Однако, чья–то автоматная очередь оборвала удавку, киборг свалился на песок, откатился и мгновенно вскочив на ноги нацелил на Марину все свое вооружение. Но Марина оставалась спокойна. Это еще не все, как будто говорил 'умник' внутри нее. Мы еще на многое способны. Это еще не конец. Но конец был близок. К их убежищу приближались еще киборги.

Бомба Райдера, брошенная мной, выкосила не всю стрелу моих бывших сослуживцев. Но, четверо оставшихся марионеток, не спешили на меня нападать. Орудия Сендаста вздрогнули, заставив меня автоматически отпрыгнуть и откатиться в ближайшее замеченное укрытие. Затем мой бывший командир выстрелил еще раз, заставив меня сменить укрытие. И еще. Когда я щурясь подняла голову из песка, от моей стрелы остались только я, он и воспоминания об ее изначальном количестве. Я осторожно выбралась из укрытия. Сендаст не собирался меня убивать. Я подняла на него глаза, которые после отмены атаки уже стали нормальными, с черной точкой человеческого зрачка, обрамленной сиреневой радужкой. Такими я видела их последний раз в зеркале погибшей Анны. Он втянул визор шлема, явив мне тонкое бледное человеческое лицо, все также обезображенное черными глазами киборга от белков до радужки с красной буквой «G» вместо зрачка.

— Здравствуй, Альсифер, — хрипло выдавил Сендаст, не отрывая черного взгляда от моих глаз, — я рад, что первым тебя нашел. Теперь некому доложить, что тебя долго не было. Мы можем вернуться на базу.

Я молчала, не зная, что могу сказать и что могу ожидать от своего бывшего командира, который только что на моих глазах уничтожил половину своей стрелы. И я подозреваю, что если бы не моя бомба, он бы уничтожил всю стрелу сам.

— Командир Сендаст, почему ты уничтожил стрелу? — наконец отмерла я

— Брось, какой я тебе командир. Неужели, ты так и не поняла, что с тобой произошло? — в его неживом голосе послышалась слабая насмешка, — я получил сильнейшее повреждение во время боя и попытался передать тебе командную программу. Ты должна была стать командиром стрелы. Заменить меня.

— Но почему именно я?

— Потому что ты первая, чей позывной я вспомнил, потому что он такой же, как мой. Один и тот же сплав, разные названия.

— Но, разве после смены солдатской программы на командную марионетки начинают бродить по пустыне голыми и с потерей памяти?

— Нет. Что–то случилось, что–то пошло не так во время этой передачи, что–то вмешалось. Передача какой–то другой программы вклинилась в мою. Кажется она шла из Института «умников». Моя собственная программа также оказалась повреждена. Сейчас она говорит мне, что я должен защищать тебя как себя, потому что мы — одно целое. Я понял это сразу, как только увидел тебя сейчас.

Я грустно вздохнула:

— Сендаст, наверное, ты влюбился в меня. Но я уже люблю другого. Поэтому иди на базу сам и скажи что потерял всю стрелу целиком.

— Влюбился? Что ты имеешь ввиду, — насторожился Сендаст.

— Ну как тебе объяснить… Когда я очнулась после беспамятства, то встретила человека. Он меня покорил. Он был такой сильный, он пытался меня защитить, мне так захотелось быть с ним рядом, заботиться о нем, целовать его, обнимать. Я задыхалась рядом с ним, от желания любить его каждую секунду, раствориться в нем, быть с ним одним целым.

— Нет, Альсифер, я не думаю, что влюбился в тебя, — покачал головой киборг, — твое присутствие не заставляет меня задыхаться ни по каким причинам. Может, тебе стоит меня обнять и поцеловать?

Я посмотрела на белое безжизненное лицо Сендаста, который случайно сделал из меня, своей безмозглой марионетки, почти живую счастливую женщину. И прониклась к нему нежными чувствами. Осторожно подобралась к нему. Взяла в свои уже успевшие чуть загореть и обветриться ладони его бледное лицо, погладила его и мягко поцеловала в сухие бледно–розовые губы.

В ответ он обнял меня и прижал к своей броне.

— Да, возможно я в тебя влюбился, — наконец заявил он, — я чувствую, что твой поцелуй мне приятен. Я определено хочу защищать тебя и быть с тобой. Поэтому на базу я не вернусь. Я пойду туда, куда пойдешь ты.

— Но Сендаст, я не знаю, куда мне идти. Человек, которого я люблю, люто ненавидит киборгов и пристрелит меня при первой же возможности.

— Альсифер, я не позволю убить тебя никому! — тут же встрял Сендаст.

— Сендаст! — посуровела я, — я люблю этого человека. Я знаю, ты не забудешь то, что я тебе сейчас скажу. Райдер — это моя жизнь, мое сердце, мое дыхание и моя кровь. Он вся моя жизнь. Если ты его убьешь, то я убью тебя. А потом убью себя. Ты понимаешь?

С отчаянной надеждой я заглядывала прямо в глубь ничего не выражающих безжалостных багровых «G» в глазах молчаливого киборга.

Он отмер, похлопал меня по плечу и просто сказал:

— Я тебя понял.

Потом он закрыл визор шлема и зашагал вниз по скалам.

Я отстала, чтобы собрать неповрежденное оружие, оставшееся от нашей несчастной стрелы, затем понеслась догонять Сендаста. Куда мы идем, мне было все равно. Без Райдера это было неважно.

Через какое то время я поняла, что Сендаст идет к Институту «умников», который уже штурмовали киборги. Интересно, что ему там понадобилось. Если он собирался узнать причину сигнала, испортившего нам передачу командования, то момент он выбрал совершенно неудачный. Исход боя угадать было еще очень тяжело. К Институту мы подобрались со стороны каких–то мусорных залежей, ползти по которым не доставляло никаких приятных ощущений. Однако наша позиция открыла нам обширную панораму любопытного боя. Мерзкое чудовище, на ни одно живое существо не похожее, как будто вылезшее из кошмарного сна наркомана, ощерившееся различной длины щупальцами и костяными наростами, в ошметках каких–то белых лент и черной брони рвало на части две стрелы киборгов. Но даже с нашего расстояния было видно, что существу не выдержать, оно почти добито.

— Там человеческие дети, — прошептал Сендаст.

— Где, — не поняла я, осторожно завертев головой.

Бронированная рука киборга повернула мою голову в нужном направлении. В камнях, как в гнезде, обнимая друг друга, сгрудилась группа детей лет 7–9. Между киборгами и ими были только камни и чудище. Чудище не подпускало киборгов к детям.

— Я иду, — сказал Сендаст, — я должен помочь детенышам. Меня зовет чужая программа.

— Стой! — зашипела я, — я тебя не пущу. Это же «умники». Червяк защищает свои личинки. Стой здесь и дай киберам добить проклятых тварей.

— Они не личинки — они дети. Человеческие, — Сендаст отстегнул свой шлем от брони и надел его мне на голову, — И позвал меня этот «умник»