Твой Учитель отверг твое тело, погрязшее в содомском грехе. Он простил тебя, спас твою душу. Прости и ты Его перед смертью, распятый в крестных муках Кифа, раб Божий Кифа из Ершалаима…
Претор Альберин сызнова прикоснулся черными ножнами к голове преступника, подвергаемого рабской казни. Тело несколько раз содрогнулось в невыносимой муке. Заодно с тем взгляд Кифы опять обрел осмысленность, а спокойный и ровный голос Гая Альберина вновь загрохотал во гневе.
— Слушай же меня, недостойный и презренный иудей Кифа!!! Ты — камень преткновения и соблазна!
Как же я ненавижу вашу шайку первозванных апостолов! Доколе я буду терпеть вас? О род неверный и развращенный!..
Вы — низменный сброд, бродячие ублюдки и невежественная чернь! Вам были преподаны дарования духовные. Вы же, нечестивцы, бросали святыню духа низкорожденным псам-иудеям, метали жемчуга в свиной навоз…
— Мы созидали Дом Божий…
— Вы учиняли общины нищих тунеядцев и отщепенцев, вы присваивали малую лепту слабых женщин и легковерных мужчин. Но боялись и отвергали людей образованных, сильных духом, богатых своим трудом и наследием благородных предков.
Мне известно, почему вы злобно гнали книжников Савла и Варнаву. Не вы, но они — подлинные созидатели экклезий яко церквей, домов Божиих. Они научены Царству Божию, а не вы, невежды.
Несть в будущей истинной вере обрезанных иудеев из невежественных колен Израилевых. Одни лишь имперские римляне и мудрые эллины установят католический порядок домов Божьих! Только образованным книжникам и писцам суждено передать, донести благую весть о спасении душ человеческих до варварских племен и народов…
— Не боишься, претор, коли тебя во плоти сочтут за христианина?
— Я мог бы им стать, Кифа, — претор Альберин опять обрел невозмутимый тон и перестал громыхать железным голосом. — Вместе с тем я не могу назваться телесно христианином, коль скоро глубоко презираю ваши невежественные ветхие мифы и грязный иудейский образ жизни.
Запах твоих гниющих ран, Кифа, мне более приятен, нежели вонь месяцами немытой подлой еврейской плоти. Твои раны благородны, тогда как ваш иудейский кагал отверг предписание Моисеева закона об омовениях в термах…
— Ежедневное мытье придумали в суемудрии фарисеи и книжники…
— Эх, Кифа, Кифа… Как жаль, что я должен тут с тобой суесловить и краснобайствовать пред городом и миром.
— Бесстрашный Гай Альберин испугался долгого разговора с преступником на глазах у всех?
— Ты глупец, Кифа. Я не с тобой говорю, но с Ним. Кроме Него нас никому не дано слышать и видеть. Ибо невидимое вечно, а видимое преходяще. От мира и века сего Черный Претор подъехал ненадолго, чтобы взглянуть, как идет казнь, и погодя минуту уедет…
— О, пресветлый ангел, тебе подвластно время!
— Ты дважды глупец, Кифа. Ты такой же дурак, как и те придурки, собирающиеся вручить тебе ключи от дверей в рай.
— Значит, он есть, рай Божий и тысяча лет нашего царствия на земле?
— Ты трижды глупец, Кифа. На поприщах земнородных это знание запретно в вышних всем разумным душам.
— Но Он обещал…
— Вы никогда Его не разумели, презренные невежественные иудеи.
Ты забыл, невежда, о Его благовествовании. Смотри, Кифа, как бы Он не сказал тебе и твоим апостольским святотатцам: «Кто вы? Я не знаю вас…»
Мне скучно с тобой, Кифа. Пусть тебя когда-нибудь в миру поименуют святым Петром и первым наместником Бога на земле, ты мне безынтересен, иудей Кифа…
Проси, что хотел… что сделать тебе, несчастный? Я должен исполнить пророчество…
— О, пресветлый ангел Господень, извини меня за мою грубость…
— Не лицемерь и не святотатствуй, Кифа. Я делаю то, что мне должно.
— Ты — архонт-эргоник?
— Если бы это было так, то ты умер бы, Кифа, спустя мгновение, как задал этот нечестивый вопрос. Меж тем пророчество нашло бы иных исполнителей, иное время и место…
Так мне тащить сюда твоего возлюбленного Иоанна? Или, быть может, ты предпочтешь своего переводного Марка?
Решай скорее, содомский апостол Петр. Не то я могу и передумать. Неизреченное пророчество в эпигнозисе не ограничивает моей свободы воли.
Учти, обрезанный иудей Кифа: ни Марк, ни Иоанн не скажут о тебе ни полслова. И завтра же они постараются о тебе навсегда забыть. Даже крест, на котором ты распят, назовут именем апостола Андрея.
— Мне достаточно того, как ты меня нарек римским именем Петр, о пресветлый ангел, меня испытующий…
— Ты опять за свое, недостойный и презренный иудей? Последний раз спрашиваю, кого ты выбрал?
— Апостола Иоанна. С его слов напишут о нашей любви к Спасителю.
— Эх, твердокаменный Кифа, жестокосердный Кифа. И на кресте ты скандально богохульствуешь… Быть по-твоему.
Претор Гай Юний Регул Альберин отвернулся от распятого преступника и наполовину вытащил гладий из ножен. Резко и контрастно сверкнул изумруд, вделанный в рифленую рукоять.
Тотчас от внешнего оцепления отделились два преторианца. Оба белокурые и голубоглазые, наверное, тевтоны. Они мерным шагом ветеранов двинулись к толпе зевак и выдернули из нее недомерка-еврейчика с круглыми глазами, побелевшими от паники. Заломив ему за спину руки, они волоком потащили полубесчувственное тело и молча бросили его к ногам претора.
Гай Альберин дотронулся мизинцем правой руки до золотого всаднического перстня, затем обхватил эфес и бесстрастным голосом обратился к распятому преступнику:
— Передавай недостойному дарования Души Святой и Безгрешной, недостойный Кифа. Едва содомит Иоанн соединится с твоей рукой, я остановлю тебе сердце. Прощай, Кифа…
Не дергайся, твердый Кифа. Это покамест не смерть. Ты умрешь, как только моя Стеллана вступит на Тибуртинскую дорогу…
Претор Альберин презрительно скривился, кончиком ножен подтолкнул от ужаса мало чего соображавшего круглоглазого. И тот на коленях пополз к руке распятого, пока одурело не ткнулся в нее лбом…
Минули несколько минут, и невозмутимый Черный Претор в красном плаще пружинистой походкой подошел к Стеллане. В то же время все те же два могучих тевтона подхватили круглоглазого, похоже, полностью лишившегося чувств, протащили сквозь ко всему равнодушное оцепление преторианцев и с размаху швырнули в толчею ротозеев…
— 4 -
Филипп Ирнеев взглянул на часы в заставке мобильника. Прошло менее пяти минут.
«Если кому подвластно время, так это моему асилуму. И Нике, конечно, умеющий наводить эйдетический контакт. Ну дела, мадре миа!»
— Подъем, неофит, кончай расслабуху! — скомандовала Вероника, успевшая пересесть в кресло напротив, прежде чем Филипп полностью высвободился от ментальной связи и передачи мыслеобразов.
«Господи, ну и ощущеньице! Сдается, такое называют: на чужом пиру похмелье?»
— Если не очухался, глотни помалу армянского бренди…
— Тебе налить?
— Не стоит. Хотя нет, плесни мне ямайского рому на донышке и парочку лаймов прихвати.
Теперь-ка послушай. Толковать наши ретрибутивные видения, как тебе не раз говорили, не нашего ума дело, обезьяний бизнес, безнадежный и бессмысленный…
— Как и сны?
— Не путай одно с другим, неофит. Сон, то есть сновидения человека в альфа-ритме, — явление физиологическое и естественное. Ничего сверхрационального в людских секулярных сновидениях нет и быть не может, брат Филипп. Ни в абстрактности, ни в конкретности.
Конкретные быстрые сны можно наводить сюжетно и гормонально, в какой-то мере произвольно управлять ими, контролировать их, как и любые другие проявления высшей нервной деятельности.
Так называемые визионеры, сомновидеры из секуляров довольно примитивно вводят себя в состояние психофизического транса, эктометрического исихазма, эмпирического самогипноза, всплесков аутогенной гиперрелаксации, всего-то навсего достигая эффекта неполного сознания. Спекуляций на эту, так сказать, потустороннюю тему у них существует множество.
Но никому из мирян не дано испытать глубину видений харизматиков или магов-ясновидцев.
