Король Фундюк сидел в своей сокровищнице тоже по уши в клею. Он пытался прилепить к красным ленточкам Сладкоежки золотые, серебряные и медные монетки, которые надеялся выдать за медали. Рано утром королева с принцессой сели в королевский экипаж и укатили, подняв облако пыли. Сладкоежка устроила бы гвалт по поводу ленточек, но сейчас король об этом не думал.

Скотт Мертвецки стоял перед зеркалом и репетировал свои комментарии.

— Итак!

Однако больше всего дел было у Пачкули.

День она начала с осмотра стадиона.

Чудесные сады Фундюка, как бы это сказать… не то чтобы были обезображены, скорее, преобразились. Там, где раньше возвышалась башенка, соорудили площадку для награждений. Между несколькими уцелевшими после вырубки деревьями были натянуты километры веревки с праздничными флажками. По краям поля расставили стулья для зрителей и болельщиков со всех окраин. Лужайка была исчеркана полосами белой краски. В одном углу возле таблички с надписью «Прыжки в высоту» установили два шатких столбика. Штангистам выделили часть поля с кучей крупных валунов. Вырванные с корнем кусты беспорядочно валялись за обугленным сараем короля, в котором ведьмы хранили свои костюмы.

Просидев три недели не разгибаясь над швейной машинкой, Шельма наконец представила на суд подруг свое творение. Костюмы тринадцати ведьм состояли из разноцветных плащей свободного покроя, отороченных сверкающей каймой, ибо Шельма была неравнодушна ко всему блестящему. К плащу прилагались пара шорт и колпак с кисточкой в цвет. Шельма нервничала и ожидала реакции подруг. А те не знали, что сказать.

Вдруг Шельма заприметила Пачкулю, которая носилась по саду, расставляя стулья. Она заставила подругу войти в сарай и примерить парадный костюм. К ужасу Пачкули, ее наряд был выполнен в белом цвете. Высокий заостренный колпак, совсем не как ее обычный, изношенный, мягкий и удобный, который она носила не снимая. Да еще эти нелепые шорты.

— Белый? — таращилась Пачкуля на костюм. — БЕЛЫЙ?

— Тебе не нравится? — расстроилась Шельма. — Я специально сделала его покрасивше, ведь ты возглавишь парад. Хотела, чтобы ты выглядела лучше всех. Думала, тебе понравится.

— Но белый. Это ведь не мой цвет. Нет чего-нибудь грязнючего?

— Грязнючего цвета не бывает.

— А какого же тогда цвета моя кофта?

— По-моему, отвратительного. Но если ты хочешь испортить парад и выставить нас на всеобщее посмешище, после того как я ночи напролет корпела над выкройками…

— Нет-нет. Успокойся. Возможно, я к нему привыкну. Как бы то ни было, мне нужно бежать по делам. Ведь ты вряд ли согласишься помочь мне с расстановкой стульев? Или составлением программы мероприятия? Или чего-либо еще?

— Не могу. Надо развесить костюмы, а затем еще потренироваться с мешком. Ты ведь хочешь, чтобы я победила?

— М-м-м-ня, — промямлила Пачкуля.

Это могло означать что угодно.

И она удалилась прочь, оставив валяться на полу неугодивший плащ, колпак и шорты.

Так и прошел этот день, полный беспокойной суеты до самого заката солнца и момента появления звезд на небосклоне. Только ночью все отправились домой, чтобы в последний раз поужинать здоровой пищей, сделать пару упражнений, упасть без сил в постель и уснуть мертвым сном. А назавтра предстояли Ойлимпийские игры. Участники подготовились на славу, и теперь предстояло узнать, во что это выльется. Оставалось лишь дождаться утра.

— Уф-уф! — выдохнула Пачкуля.

Она была дома: в хибаре номер 1 в районе Мусорной свалки. Лежала пластом, раскинув ноги на диване, с влажной повязкой на лбу.

— Ну и денек! Довольно с меня тренировок.

— Нушно тренирофаться, — брюзжал Хьюго.

Он сидел в углу с набором крохотных гирь и гантелей. Хомяк не сомневался, что унесет домой золотую медаль.

— Каштый вечер и каштый утро. Как я. Послетний шанс перет зафтрашним торшестфом.

— Но я ведь не участвую в соревнованиях. Какой смысл?

— Нефашно. Ты хотеть остафаться ф форме фсегда? Тогда делай сарядку.

— Оставь меня в покое. Хочу просто поужинать и лечь спать.

— Отлично, — вздохнул Хьюго, пожав плечами. — Дело тфое. Принесу тебе тарелку фкусной ретиски.

— Что? Которая от Шельмы? В клейком желе и сверху горчица?

— Угу.

— Это все, что есть?

— Да.

— Не хочу. Надоели мне овощи, особенно Шельмины. Вот бы сейчас тарелочку скунсовой похлебки. Ой, проговорилась. Вот только не смей нудить по этому поводу, потому что мне наплевать, что ты скажешь.

Пачкуля уткнулась лицом в подушку и притихла.

— Хозяйка? — позвал Хьюго.

— Чего?

— Што-то случилось?

— Да, — рявкнула та в ответ.

Ее голос звучал приглушенно из-за подушки.

— Случилось. Осточертели мне уже эти Ойлимпийские игры. И кто меня только за язык тянул их предлагать! Я-то думала, будет весело. Ты мне все так красиво расписывал. А на деле весельем и не пахнет. Только работа до седьмого пота. Да невкусная еда.

— Но это ше полесно. Ешеднефная нагруска и сдорофая пища.

— Тяжеловато, знаешь ли, с непривычки.

— Но федь это работает! Посмотри, как ты исменилась. Фыглядишь куда лучше. Ты обнофилась, преобрасилась. Пояфилась нофая Пачкуля.

— Старая или новая, я до сих пор только и делала, что готовила мероприятие в одиночку. Надоело. Слишком много дел, и никто не хочет помогать.

— А как ше спортифный комитет?

— Какой еще спортивный комитет? У них в голове одни тренировки, они же теперь спортсмены. Все мысли только о победе.

— Прафильно. Атлеты должны серьезно готофиться, — сказал Хьюго, напрягая свои маленькие мускулы, твердые как сталь.

— Ясно. То-то я смотрю, помощники в последнее время совсем обленились. Даже Грымза перестала притворяться, что помогает. Всучила мне свою тысячу бумажек и унеслась участвовать в этой дурацкой эстафете. А Шельма скачет от меня в мешке, как только завидит, а потом присылает в качестве извинений отвратительную еду. Только я ничем не занята, поэтому должна одна подыскивать место для парковки карет, установки трибун и комментаторской кабинки Скотта. А еще найти ему громкоговоритель и поставить стакан воды. Решить, где разместятся музыканты и съемочная бригада чаровидения. А еще объяснить Фундюку, как судить. Слишком много для меня одной. И хоть кто-нибудь сказал спасибо? Никто.

— Я скашу, — улыбнулся Хьюго. — Огромное тебе спасибо.

— Да, но ты мой помощник. Ты и так обязан это говорить.

— Фсбодрись, — продолжал Хьюго. — Если помнишь, ты долшна фозглафить парад открытия! Феликая честь быть снаменосцем.

— Да знаю я. Поначалу мне было очень даже интересно. До того, как я увидала свой костюм.

— И какой он?

— Белый. Видимо, Шельма меня недолюбливает.

— Да нет же, — успокаивал хозяйку Хьюго. — Хочешь, открою тайну?

— Какую?

— Она попросить Скотта сочинить для тебя особое стихотфорение. Он будет гофорить приятные слофа и поблагодарит тебя за подготофку к Икрам. Скотт прочтет его ф самом конце. Чтобы фее узнали и аплодировали стоя. Будут крупные планы на чаровидении.

— Правда?

Пачкуля откинула с лица подушку.

— Ага. Я слыхать от Дадли. Он просил не рассказыфать тебе. Феть это сюрприз.

— Особое стихотворение, говоришь? — приободрилась Пачкуля. — Ну, это другое дело. Может, меня даже представят как дизайнера медалей? Кстати, они готовы? Если бы я раньше знала, я бы так не расстраивалась.

Тут она широко зевнула.