Но успех не вскружил ему голову. Теперь у него был свой главный редактор и целый штат сотрудников, но он по-прежнему усердно трудился на благо газеты. Разбогатев, он продолжал донашивать старые рубашки и дешевые брюки, а из развлечений, как и прежде, предпочитал метание подков и покер. Был он худощав, говорил негромко, прямоугольное лицо его всегда сияло безмятежностью, а в общении он был неизменно обходителен и любезен. Никаких официальных политических постов он не занимал, но его друзья принадлежали к местной верхушке, и можно было с уверенностью сказать, что удержаться у власти им помогает энергия и проницательность Арта Буллена. Полковник Росс, сам занимавший прежде выборную должность судьи, хорошо знал, что такое политика. Он прекрасно разбирался в психологии политических деятелей и понимал, что военным следовало бы полюбезнее обращаться с друзьями такого влиятельного человека, как Буллен.
Полковник Моубри, при несомненной честности и поразительном простодушии, отличался детской, можно даже сказать, младенческой наивностью и невежеством во всем, что хоть немного выходило за рамки довоенной жизни армейского гарнизона. Моубри и сам знал за собой этот грех и всю жизнь страдал из-за своего недостатка. Когда человек плохо слышит, он нередко становится подозрительным, и ему кажется, что все вокруг говорят про него да только и думают, как бы обвести его вокруг пальца; точно так же и полковнику Моубри чудилось, что любое предложение — особенно если оно поступало в виде пространного и детально разработанного проекта — нарочно составлено в сложной и запутанной форме, чтобы обдурить его и скрыть истинную, неблаговидную цель затеи.
Однажды, за несколько недель до того, как генерал Бил принял командование в Оканаре, полковнику Моубри передали на рассмотрение такой замысловатый проект. Некий Маккормак предлагал наладить движение рейсовых автобусов между центром Оканары, авиабазой и новой территорией АБДИПа. При всей своей занятости полковник Моубри посвятил целое утро тщательнейшему, но, увы, бесплодному изучению предлагаемой сделки. Потом связался с Маккормаком и попросил, чтобы тот сам к нему зашел.
Но разговор как-то сразу пошел вкривь и вкось.
Полковник Росс знал об этой истории лишь в пересказе — довольно путаном — самого Моубри, сейчас уже трудно было сказать, что там было правдой, а что — лишь домыслами и превратно истолкованными фактами. Моубри не удосужился справиться ни о положении своего посетителя в местной иерархии, ни о его репутации; он почему-то сразу, еще не видя его, решил, что перед ним мошенник. «Этот Маккормак, — объяснил он Россу, — сам признался, что владеет львиной долей акций в Оканарской транспортной компании и, хотя контракты составлены на имя некоего Уотерса, можно не сомневаться, что Уотерс — лишь подставное лицо». Предполагалось, что армия выделит машины для новой автобусной линии. После этого Уотерс сдаст эти автобусы в аренду Транспортной компании (то есть самому Маккормаку). При этом оговаривалась очень высокая арендная плата, так что Уотерс получал солидные барыши фактически ни за что — он ведь просто передавал государственную собственность третьему лицу. Моубри сразу понял, что Маккормак с Уотерсом заключили левую сделку и теперь хотят обвести его вокруг пальца; ну да не на того напали, его не проведешь. «Я сразу понял, что тут дело нечисто, — с искренним негодованием закончил свой рассказ полковник. — Вернул договор и дал ему пять минут, чтобы убраться с территории гарнизона, если он, конечно, не хочет, чтобы его выставила военная полиция».
Всякий, кто хорошо знал полковника Моубри, мог без труда представить себе истинную картину этой встречи и как-то увязать вопиющее неправдоподобие его версии с несомненной порядочностью и правдолюбием полковника. Дело в том, что полковник Моубри был фантастически невежествен в коммерческих вопросах, ему и в голову не приходило навести справки о будущих партнерах, убедиться, что они располагают достаточными финансовыми средствами и в состоянии выполнить условия контракта. Он понятия не имел — и не желал знать, — с кем собирается вести дело. Ему было совершенно наплевать, что Маккормак — один из самых уважаемых, богатых и влиятельных граждан Оканары, а тот, кого он пренебрежительно называл «некий Уотерс», в прошлом долгое время был членом законодательного органа и президентом комитета демократической партии штата, то есть, иными словами, был в политическом отношении одним из самых могущественных людей во Флориде. Те, кто думает, что все эти регалии могут произвести на полковника впечатление и повлиять на исход сделки, глубоко ошибаются.
А Маккормак наверняка не сомневался в том, что полковник Моубри знал или, во всяком случае, позаботился навести справки о его общественном и финансовом положении. Социальный статус самого полковника не вызывал сомнения — мундир и высокое воинское звание говорили сами за себя. И форма, и звание, видимо, произвели впечатление на Маккормака, и он держался несколько скованно. Быть может, дело было в подсознательном чувстве вины: он считал, что по возрасту не годен для военной службы, а вот человек примерно его лет честно исполняет свой долг перед страной. Кроме того, Маккормаку приходилось вести переговоры в непривычной обстановке — хотя он и до войны подозревал, что в Америке существуют вооруженные силы, но никогда прежде с военными не сталкивался и не имел с ними никаких дел.
Так или иначе, но Маккормак вдруг разоткровенничался, чего за ним прежде не водилось. Войдя в кабинет, он увидел уже немолодого офицера с живыми умными глазами, сдержанного и немногословного, требовательного и деловитого, ибо именно за таким фасадом полковник Моубри умело скрывал свою неспособность к какой бы то ни было практической деятельности. Должно быть, Маккормак стал подробно объяснять суть сделки, в чем, собственно, не было никакой необходимости — ведь договор говорил сам за себя; но, к сожалению, для Моубри все это была китайская грамота. Но не мог же он признаться, что ничего не понял; и дело тут было вовсе не в личном самолюбии: сейчас он представлял в своем лице всю армию и не хотел уронить перед штатским престиж Вооруженных сил Соединенных Штатов. Разумеется, ему не следовало подписывать договор, смысла которого он не понимал, но он вполне мог бы отложить окончательное решение на вечер и после ухода Маккормака связаться с военно-юридическим отделом и выяснить, законна эта сделка или нет.
Полковник Росс ни секунды не сомневался, что она законна. Маккормак, крупный коммерсант, в состоянии посоветоваться с грамотными юристами и получить все, что ему нужно, в полном соответствии со всеми существующими федеральными законами и законодательными актами штата Флорида. Маккормаку следовало бы прямо объяснить Моубри, для чего он затеял эту сделку. Он вовсе не собирался надуть военное министерство. Он никогда бы не унизился до мошенничества. Другое дело, что он надеялся облапошить налогового инспектора — сделать так, чтобы Транспортная компания потеряла значительную сумму, и тем самым избавиться от облагаемой налогом прибыли. Кто, кроме такого дуралея, как Моубри, не отличил бы обычного здравого смысла от откровенного мошенничества? Маккормак, скорее всего, никак не ожидал взрыва благородного негодования, последовавшего в ответ на его предложение. Он, вероятно, выложил начистоту все, или почти все, и — сама любезность и чистосердечие — сказал что-нибудь вроде: «Понимаете, полковник, хотя сама сделка нам и в убыток, вкладчики ничего не потеряют. Эта сумма так или иначе ушла бы на налоги…»
После этого заявления ему было дано всего пять минут, чтобы покинуть территорию гарнизона, иначе, объяснил Моубри, его выставит за ворота военная полиция.
Поначалу казалось, что Маккормак молча проглотил обиду. Он, конечно, мог пожаловаться в Вашингтон, но, видимо, решил, что ничего от этого не выиграет. Теперь уже всем стало ясно: при всей своей недалекости, при всем своем невежестве полковник Моубри вывел плуга на чистую воду, а все потому, что твердо знал, как во всех случаях должен поступать честный человек. Итак, все вроде бы обошлось как нельзя лучше. Но, как и следовало ожидать, Маккормак, «разоблаченный плут», так же как и Уотерс, оказался близким другом и постоянным партнером по покеру Арта Буллена. Более того, он оказался его тестем. И, начиная со следующего номера, оканарская «Морнинг сан» стала регулярно печатать саркастические комментарии о жизни соседей-военных — впрочем, выдержанные скорее в печальных, чем в гневных тонах.
