А тем временем, — сделав большие глаза, продолжала лейтенант Турк, — госпожа генеральша потребовала вызвать начальника штаба. Видимо, полагала, что ее должен встречать кто-то посолидней, чем эта бедолага Хоган. Но капитана Бертон на месте не оказалось. Она в тот день поехала в госпиталь навестить нашу девушку, которая уже неделю как пропала и числилась в самоволке. Ее нашли в одном из домиков в туристском кемпинге. Она рассказала, что ее схватили четверо солдат, напоили каким-то наркотиком и потом несколько дней подряд насиловали. Причем она ничего не могла поделать — этот наркотик так подействовал на голосовые связки, что, когда она пыталась кричать, изо рта у нее вырывался еле слышный писк. Бедняжка Бертон прежде почти не сталкивалась с неприглядными сторонами жизни, и ей не так-то легко было все это переварить. Короче говоря, старшей вместо нее оставалась Мэри Липпа.
Хоган об этом знала, и — вот дубина! — вместо того, чтобы сделать так, как я ей велела, выложила генеральше, что лейтенант Липпа находится на втором этаже. Та сразу же поднялась к нам наверх — ей-Богу, она просто прелесть! — со словами: «Пожалуйста, девушки, не обращайте на меня внимания». Мэри еще не успела раздеться, поэтому смело выступила вперед и сделала отчаянную попытку выставить ее из комнаты и увести куда-нибудь в другое место. Но не тут-то было. Видимо, генеральша перед тем, как к нам прийти, пропустила пару коктейлей с ромом в офицерском клубе. Не скажу, что она нарезалась — просто ей было хорошо, и она пребывала в благодушном расположении духа. Она уселась на мою койку, закурила и сказала, что мы можем звать ее Сэл. Господи, я, кажется, к ней несправедлива; ей просто хотелось с нами подружиться. И она пообещала поговорить с «Айрой», чтобы нас перевели в другое здание…
Ведь дело-то вот в чем, и любая женщина должна это понимать: мы тут ютимся Бог знает в каких условиях, а она, видите ли, заявляется поглядеть, чем она может помочь бедняжкам, — нет уж, покорнейше благодарим. Лежишь вся взмокшая, на голове Бог знает что творится, казенное белье — хоть выжимай, на солдатском сундучке красуются полупустой пузырек с лаком для ногтей и дезодорант, и тут она входит вся разряженная и просит, чтобы ее звали просто Сэл. Может быть, это из-за жары, но хотелось упасть на койку и завыть от досады. По-моему, командующий мог бы найти жену и получше — за него бы любая пошла, а он вот кого выбрал.
— Неужели он настолько неотразим? — спросил Хикс.
— Мне лично он кажется привлекательным, — сказала лейтенант Турк. — Но, возможно, все дело в особой атмосфере в казарме — знаете, когда много одиноких женщин живет вместе… Даже у самых жизнерадостных, таких, как Бертон, наверняка есть какое-то отклонение. — Она удрученно покачала головой. — Да разве нормальная женщина пойдет в армию?
— Ну а что же не в порядке у вас?
— Вы большой мастер задавать тактичные вопросы, капитан. Напомните мне как-нибудь — я вам расскажу. Это невероятно длинная и скучная история. — Она слегка порозовела. Видимо, мысли ее потекли в ином направлении, потому что вдруг она сказала: — Вы когда-нибудь задумывались о том, что женщин в общем-то нельзя считать полноценными личностями — ну, такими же, как мужчины? Оттого-то почти все они и стремятся выйти замуж.
— В самом деле? — сказал Хикс. — Надо будет сказать жене.
— Наверняка она и так это знает. Правда, у нее есть одно преимущество — она красива. Так что ее знания чисто теоретические…
— Откуда вы знаете, что она красивая?
— Видела месяц назад, когда она к вам приезжала. Мы же здесь всё сразу замечаем. Вы бываете у нас в отделе, а нам всегда интересно, какая у кого жена. Мы с Липпой зарезервировали номер в «Башне» на все субботы и воскресенья. Вам-то эта гостиница кажется так себе, потому что вы там все время живете. Но для нас это — просто рай, уверяю вас. Собственная ванна. Отдельная комната. Хочешь — можно запереть двери. Мы приходим туда в субботу часов в пять и можем не возвращаться в часть до десяти вечера в воскресенье. А когда спускаемся в столовую, то уж глядим во все глаза. Так что я знаю жен всех, кто приходит к нам в библиотеку. Время от времени я говорю Липпе что-нибудь вроде: «Посмотри, только сразу не оборачивайся. Знаешь майора такого-то из бомбардировочной эскадрильи? По-моему, это его жена». Но Липпа все равно тут же поворачивается и, как следует разглядев ее, изрекает: «Она его лет на десять старше. И для чего только женщины красят волосы? Во всяком случае, нас-то им все равно не провести». Так что мы прекрасно проводим время.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Хикс. — Но вы обещали рассказать, почему девушки выходят замуж.
— Пожалуйста. Хорошенькие девушки вряд ли об этом часто задумываются; но и им приходится порой признать, что женщине время от времени просто необходим мужчина. Я не имею в виду любовные утехи или продолжение рода. Он нужен для множества самых разнообразных целей. Вся наша экономика построена на мужчинах, подобно тому как жизнь некоторых первобытных племен когда-то целиком основывалась на определенных домашних животных. Вот, например, яки — вы, наверное, знаете. Люди ели мясо яка, пили его молоко, изготавливали одежду из его меха или шерсти — точно не помню; из кожи шили обувь, запрягали их в сани и так далее. Тому, у кого не было яка, приходилось туго. Он не мог вести полноценную жизнь. Он становился человеком второго сорта и влачил самое жалкое существование.
— Вы меня уговорили, мне тоже захотелось завести себе яка, — сказал Хикс. — Только, боюсь, я для этого недостаточно привлекателен.
Он произнес эту довольно неуклюжую шутку, просто чтобы что-то сказать, но тотчас же понял, что попал на больное место.
На лице лейтенанта Турк появилась горькая усмешка — хотя ясно было, что сердится она не на Хикса, а на себя. Сколько раз она, должно быть, давала себе слово не заводить подобных разговоров, и теперь ей было стыдно, что, несмотря на твердо принятое решение, она опять не сдержалась.
— Я, кажется, слишком разболталась, — сказала она. Губы ее снова скривились в грустной улыбке. Тонкая кожа на скулах порозовела, а кончики ушей стали ярко-красными. — Время от времени я сама от себя устаю, — продолжала она. — Как-то раз я сказала об этом Липпе, мы тогда обе были не в духе, и она ответила только: «Ну, с кем не бывает?»
Аманда Турк вздохнула и, помолчав, продолжала:
— Мне, наверное, нужно обратиться к психоаналитику. Правда, я заранее знаю все, что он мне скажет. Я все всегда усложняю. Знаете, когда генеральша попросила меня звать ее просто Сэл, я готова была скорее умереть, чем исполнить ее просьбу. Ну, это еще куда ни шло. Тут как раз ничего особенного нет. Но я-то знаю, в чем дело. В детстве мне не нравилось мое имя. Так что я не хотела звать ее Сэл потому, что она, наверное, стала бы звать меня Мэнди.
— Мне кажется, Мэнди — прекрасное имя, — сказал Хикс. — Не знаю, почему оно вам не нравится. Правда, и у меня когда-то было нечто подобное. И, чтобы вы не так расстраивались, я вам эту историю расскажу. Меня назвали в честь двоюродного дедушки; и, когда в шестидесятых или семидесятых годах он стал преуспевать, друзья для краткости называли его Натан. Поэтому родители тоже стали звать меня Натан. Когда я пошел в школу, мне очень хотелось, чтобы меня там звали Нат. Но ничего не вышло. Они как-то прознали, как меня зовут дома, и когда хотели подразнить — а такое случалось часто, — то обзывали меня «Натан-болван». Я лез драться — конечно, если был уверен, что сильнее обидчика. А вы — вы были счастливы в детстве?
— Да, вполне, — сказала лейтенант Турк и, помолчав, добавила: — Я, правда, страдала оттого, что у меня такая заурядная внешность. Девочке с этим трудно примириться. Но я не теряла надежды. И, разумеется, много читала. И вот в книгах — теперь уж не помню, в каких именно, но я тогда читала все подряд, видимо, это были романы в темно-коричневых муслиновых переплетах, ну знаете, те, что пользовались успехом у провинциалов лет двадцать назад, — я прочитала про девушек, которые в детстве были застенчивыми, неловкими и непривлекательными, а потом появлялся принц — они расцветали и превращались в красавиц, от одного взгляда на которых у людей дух захватывало. Мне казалось, что я похожа на героинь этих романов — во всяком случае, в первой их половине, — и не могла не задуматься: а что же дальше?