— В какой же мере это все-таки было обманом?

— Ни в какой.

— Скажите правду.

— Я же вам объясняю, как я использовал ваш проект. Единственные люди, не считая Рандольфа, которые были достаточно сильны и достаточно заинтересованы, чтобы сорвать мои переговоры с «ЮСО» и «Фарбверке» в самом начале, это Бендиго со своими нефтяными компаниями и Най со своими политическими кругами. Я боялся возбудить у них малейшее подозрение о том, что я договариваюсь с «ЮСО» и «Фарбверке». Стоило им узнать, что задумано дело таких масштабов, и они немедленно приняли бы контрмеры и провалили его. Я хотел втереть им очки, чтобы они думали, будто я затеваю скромную сделку с голландцами и итальянцами, а русской нефтью угрожаю только для отвода глаз.

— Ну, и помогло? — сухо осведомился Руперт.

— Как нельзя лучше, — с милой откровенностью признался Фредди. — Они, правда, понимали, что к сделке с русскими нельзя относиться серьезно, но все гадали, что именно я стараюсь ею прикрыть, и попали пальцем в небо.

— А почему вы мне не сказали правды?

— Это вынудило бы вас лгать.

— Вы имеете в виду мой разговор с Бендиго и Наем?

— Если бы вы тогда знали, что я замышляю, вы бы не смогли разыграть положенную вам роль.

— Хорошо, что я был хоть чем-то вам полезен. — Руперт, очевидно, не ожидал от Фредди такого коварства; его дружеским чувствам был нанесен жестокий удар.

— Не становитесь в позу обиженного. Я использовал вас так же, как вы использовали меня. Ведь вы вошли в дело только из личных интересов, связанных с русскими, правда?

— Пожалуй, правда. Но я вас честно об этом предупредил.

— Не становитесь в позу обиженного, — повторил Фредди. — Я хочу, чтобы вы меня поняли, Руперт. Вы — больше, чем кто-либо другой. Когда вся эта история уляжется, я хочу, чтобы вы со мной работали.

— А я хочу добиться заключения договора на продажу судов русским, — решительно заявил Руперт.

— Вот и хорошо! У вас сейчас больше шансов на успех.

— Почему?

— Най и Бендиго сделают все, чтобы помешать мне договориться с «ЮСО» и «Фарбверке». Они поднимут на ноги правительство, казначейство, пустят в ход деньги, политический шантаж — словом, раздуют скандал и ни перед чем не остановятся. Они не могут допустить такого объединения.

— Ну и что?

— Когда наше слияние будет одобрено правительством, все пойдет иначе. У вас есть только одна возможность провести сделку — суда за нефть — это поддержать меня.

— А как быть с междоусобицей в нашем семействе?

— Никакой междоусобицы нет, — раздраженно возразил Фредди. — Противиться будет только Рандольф. Остальные… — он пренебрежительно передернул плечами.

Руперт жестом показал на лежавшие перед ним газеты.

— А как вы преодолеете оппозицию прессы?

— Чепуха! — бросил Фредди. — Я выиграю. Может, не без труда, но в конце концов выиграю. Могу я на вас рассчитывать?

Руперт пристально поглядел ему в глаза.

— А почем я знаю, — сказал он, — что вы снова не сыграете на моей глупости или доверчивости?

Фредди резким движением опустил ноги на пол. С минуту он молчал, нахмурившись.

— Да, это была подлость, — проговорил он, наконец. — Но я ее искуплю.

В дверях он задержался.

— Я не шучу, Руперт, — объявил он торжественно. — Вам с Джеком не на что будет жаловаться. Даю честное слово, вы получите большую, ответственную работу, которая вас удовлетворит… — Он затворил за собой дверь, не договорив фразу до конца.

Руперт разлил остатки водки.

— Как вы на это смотрите, Джек? — задумчиво спросил он.

Лицо его было непроницаемо, а за всегдашним спокойствием чувствовались какой-то холодок, отчуждение и, по-моему, даже тоска.

— Все зависит от того, чего вы добиваетесь, — ответил я.

— Строго говоря, только договора на русскую нефть.

— А фирма?

— Ну, что касается фирмы, тут Фредди абсолютно прав, — проронил он небрежно. — Мне надо решить, что делать, если я его не поддержу.

— Чего вам беспокоиться, вы и так достаточно богаты.

— Вы думаете? — сухо осведомился он. — Должен сказать, что это мне все опротивело.

— Тогда почему бы вам на все не плюнуть? — снова предложил я. — Это можно сделать теперь или никогда.

— Пока еще не могу, — с трудом выдавил он сквозь зубы, хотя, по-моему, предложение Фредди не могло его оставить равнодушным.

Впрочем, как и меня.

Я все утро звонил Пепи, но там никто не отвечал. В обеденный перерыв я пошел к ней, она принимала ванну. Ей пришлось мокрой открыть мне дверь, и она стала ворчать, что из-за меня наследила на своем красивом ковре. Потом она снова надолго заперлась в ванной, а я ждал, пока она кончит возиться.

— Меня всегда тошнит от гнусного неистребимого запаха хлорки в полицейских камерах. Потом эту вонь никак не отмоешь, — пожаловалась она. — Разит даже от пищи. Все равно что жить в общественной уборной.

Она ничуть не удивилась, что я пришел, а ее влажные волосы и ненакрашенные глаза совсем меня обезоружили. В ней вдруг появилась какая-то беззащитность. Я спросил, что теперь будет, ее ведь однажды уже приговорили условно к тюремному заключению и в суде предупредили, что если еще раз арестуют, она отсидит положенный срок.

— Будут судить, — сказала она. — Меня выпустили на поруки. Но я на суде не признаю себя виновной.

Мы мирно с ней пообедали, а потом я ушел, чтобы вместе с Рупертом проводить Пегги и Джо на аэродром.

В зале ожидания Пегги принялась говорить Руперту о том, как она завидует ему и Джо, их налаженной семейной жизни.

— Нет, я решила: заберу детей из интерната, — говорила она. — Просто варварство — отсылать малышей из дому в восемь лет!

— Да, я сам ребенком страдал от этого, — согласился Руперт.

— Вы с Джо молодцы, что оставили своих дома.

Она смотрела на него, ожидая сочувствия. Я понял, что им мешаю, и отошел. Пегги хотелось пооткровенничать с Рупертом. Он потом в пересказе безусловно смягчил этот разговор, но суть его, как видно, передал точно.

— Мне давно хотелось посоветоваться с каким-нибудь мужчиной, — сказана она, — и вы — единственный нормальный человек из всех, кого я знаю.

— А Фредди? — удивился он.

Она улыбнулась и сказала, что хочет поговорить с ним именно о Фредди.

— Я хотела вас спросить, как он, по-вашему, поступит, если узнает, что я его обманываю.

— Обманываете? — не сообразив, переспросил Руперт. — В каком смысле обманываете?

— Как жена обманывает мужа, глупенький.

Руперт почувствовал себя неловко.

— Откуда мне знать, Пег? Меня бесполезно об этом спрашивать. Ей-богу, не знаю.

— Но у вас с Фредди так много общего во взглядах на мораль, хотя вы и по-разному смотрите на жизнь. Вот почему я хочу знать ваше мнение.

— Что я могу вам сказать? — ответил Руперт. — Сомневаюсь, чтобы я хоть в чем-то был похож на Фредди.

— Ну, а вы как бы на это посмотрели?

— Не знаю. Думаю, что всякий может совершить ошибку… Ну, минутное затмение…

— Да нет же, нет, — спокойно пояснила она. — Это продолжается довольно долго.

— Но почему? — спросил он, преодолевая неловкость. — Мне казалось, что вы с Фредди так хорошо живете.

— Неплохо, — сказала она каким-то будничным тоном. — В общем, живем прекрасно. Но все не так просто. В этой сфере все непросто. Я хочу сказать, в сфере физиологии. Хотя меня вовсе не это волнует. Меня беспокоит не моя интимная жизнь, а Фредди. Я бы предпочла сама ему сказать, кто это, чтобы ему не пришлось ничего выяснять.

— Не надо, — настойчиво попросил ее Руперт. — Не говорите ему.

— Почему?

— Потому что мужчина никогда не сможет этого забыть. Не говорите Фредди, — повторил он. — Не делайте этого. Пег. Ведь он пока ни в чем не уверен.

— Уверен. И будет куда хуже, если он сам узнает, кто это. Особенно теперь.

Руперт не стал спрашивать, с кем она живет, но Пегги сама назвала ему имя.