Потом мы с Рупертом пошли в бар, сели на красный плюшевый диванчик и стали читать вечерние газеты, которые дал нам бармен. Мы попивали приятно горчившее кампари с лимоном и ждали, когда наши дамы кончат игру. Руперт был молчалив, я чувствовал, что разговор с Наем его встревожил, этот тип и на него нагнал жуть.

Пришла Джо и попросила еще денег, Руперт ей отказал, и они начали ссориться; всем стало ясно, что пора домой. Пегги пожаловалась, что проиграла триста фунтов, посочувствовав ей, мы усадили ее в „роллс-ройс“ и отвезли домой. Руперт проводил Пегги до парадной двери, и я услышал, как она ему сказала:

— Я хотела бы с тобой поговорить. Мне нужен мужской совет.

— В любое время, Пег, — небрежно отозвался Руперт. — О чем разговор?

— Видишь ли… — Но она вдруг передумала. — В общем, неважно. Забудь.

— Сколько у нас семейных тайн! — посетовал Руперт, отвозя меня в мои меблирашки, где я ютился, экономя деньги, к вящему негодованию Пепи.

Джо дулась на Руперта — он же не дал ей пятьдесят фунтов и испортил так хорошо начавшийся вечер. Руперт тоже сидел насупившись — словом, наши развлечения кончились весьма печально.

— Надеюсь, что Фредди добьется от Ная большего, чем я, — сказал Руперт, прощаясь со мной, — не то мне придется отправиться к Пинку Бендиго, нравится это Фредди или нет.

— Вы ведь и не рассчитывали, что все пойдет как по маслу, правда?

— Да нет, — сказал он, включая мотор.

Я подождал, пока они не отъехали, а потом повернул на Кингсроуд и взял такси назад, в клуб. Настроение у меня было такое поганое, что даже это злачное место показалось мне более привлекательным, чем моя комната. Я разыскал в баре Фредди, сидевшего там с остальными членами „Пятерки“, — они уже сильно выпили, но не совсем опьянели. Я немножко поболтал с одним яхтсменом из их компании — у него была тридцатиметровая парусная шхуна, самое маленькое парусное судно, какое стоит иметь, — а потом сел рядом с Фредди. К нам подошел Най.

— Знаете, Фредди, — сказал он, — этот ваш кузен — странный тип.

— А что в нем странного? — осторожно осведомился Фредди.

— Одно время все были убеждены, что его завербовали русские.

— Слушайте, эго же курам на смех! — пренебрежительно бросил Фредди.

— Американцы до сих пор уверены, что никакого ледового похода и в помине не было, а что вашего кузена взяла на борт русская подводная лодка, и потом он вернулся вместе с их раненым летчиком на остров Мелвилл. Какой-то умник даже написал об этом книгу.

— Неужели вы верите этому старому мерзавцу Лиллу? Кто станет слушать такую чепуху…

— Мне рассказывал об этом вовсе не Лилл, — сказал Най, — а Рандольф.

Фредди чертыхнулся.

— Будет очень глупо, Фредди, — увещевал его Най, — если вы впутаете фирму в эту затею. Надеюсь, вы меня понимаете.

Фредди зажмурился и не стал возражать. Теперь и у него вечер был испорчен. Мы отправились домой.

Я не знал, намерен ли Фредди передать этот разговор Руперту, и решил на другой день сделать это сам.

— Но для чего старику понадобилось впутывать в семейную свару посторонних? И подставлять меня под удар? — недоумевал Руперт.

Мы пошли к Фредди, чтобы узнать, как он на это смотрит.

— Он хочет нанести удар не только вам, но и мне. — объяснил Фредди. — Рандольф считает, что я затеваю против него заговор, и платит мне той же монетой. У него есть союзники, Най — один из них.

— Най меня не остановит, — решительно заявил Руперт.

— Тогда действуйте, — вздохнул Фредди. — Но, ради бога, Руперт, держитесь в рамках, остерегайтесь любого шага, к которому они могут придраться, не то вы еще больше осложните мое положение. А Най — опасная сволочь…

День встречи Руперта с Ниной Водопьяновой приближался. Я заметил, что Руперт нервничает, меня же разбирало любопытство.

И вот наконец мы, то есть Руперт, Джо и я, едем на прием в советское посольство.

Машина остановилась у старинного особняка с парадной лестницей и портиком в готическом стиле. Входная дверь то и дело отворялась, и на короткий миг полоса яркого электрического света прорезала ненастную зимнюю мглу, вырывая из темноты у ворот силуэты высоких платанов, которые стряхивали с ветвей блестящие капли дождя.

Внутри, в гардеробной стояла очередь.

Мы тоже разделись, и церемониймейстер в красной ливрее с пышными усами громко объявил наши имена послу и его жене, миссис Солдатовой, приехавшему из России министру и его заместителю. Министр окинул Руперта пристальным, оценивающим взглядом, мы все обменялись рукопожатиями и несколько минут постояли с хозяевами возле пылающего мраморного камина.

Джо в таких торжественных случаях выглядела великолепно. Она была на редкость хороша собой: гладко зачесанные назад густые черные волосы, прекрасный выпуклый лоб, ясные синие глаза. Я подумал, что Водопьянова должна быть поистине необыкновенной женщиной, чтобы с ней соперничать. Я забыл о капризном и тяжелом характере Джо. А она так легко вошла в роль светской красавицы, словно была рождена блистать на дипломатических приемах.

Затем мы очутились в другом, продолговатом зале, где теснились гости и стоял многоголосый гул. Над заставленными едой столами плавал табачный дым.

Мы тоже подошли и взяли тарелки, а молодой темноволосый атташе посольства любезно принес нам кьянти. Он подвел к нам двух членов торговой делегации и стал в этой давке шутливо переводить наш глубокомысленный разговор на тему: 1) об английской погоде; 2) о московской погоде; 3) о черноморской погоде; 4) о путешествии наших гостей сюда; 5) об их первых английских впечатлениях. Оба зала переходили в изящный зимний сад с черно-белым кафельным полом и фонтаном посредине. Там мы потеряли своих новых знакомых из торговой делегации. Я заметил в толпе нескольких министров английского правительства. Две дамы из нашего высшего дипломатического круга подошли к Джо.

— Джо! Какими судьбами! — защебетали они. — Вот приятная встреча!

Одна из них была троюродной сестрой, а другая — приятельницей Джо, и они повели ее к жене еще одного двоюродного брата — члена парламента и консерватора, имевшего какое-то отношение к торговой палате.

Мы с Рупертом все еще разыскивали Нину Водопьянову. Толпа, теснившаяся вокруг столов, загнала нас в угол, но мы кое-как оттуда выбрались. Руперт поставил свою тарелку на стол, и мы с бокалами в руках пустились бродить по комнатам уютного старинного дома.

Внезапно рядом со мной раздался возглас, которого я все время ждал:

— Руперт! Это вы?

— Здравствуйте, Нина, — спокойно ответил Руперт и пожал ей руку.

Первым моим чувством было разочарование. Я лишний раз убедился, что человек с необычной репутацией редко обладает необычной внешностью. Сам не знаю почему, я ждал, что увижу красавицу — яркую, поражающую взгляд, похожую на Джо, но еще более красивую, чем она. А стояла передо мной маленькая, хрупкая, русоволосая женщина с милым, но простым лицом. Хороши у нее были, правда, глаза — живые, открытые.

Я сразу вспомнил старые групповые портреты русских революционеров, снятых так, как могут сниматься только русские и только революционеры. Среди них всегда была какая-нибудь прелестная женщина, и хотя мужчины, сфотографированные с ней рядом, прославились, как герои, ее бесследно поглотила история революции, которую делают мужчины. Лица этих женщин поражают удивительной целеустремленностью, женской строгостью, высокой нравственной чистотой, верностью, самоотверженной любовью к великому, благородному делу, которому они посвятили всю свою жизнь. То же выражение увидел я и на лице Нины Водопьяновой. Я, быть может, слишком идеализирую старые фотографии русских революционерок, но эти женщины всегда вызывали мое восхищение. Нина держалась очень спокойно, с большим чувством собственного достоинства и с каким-то мягким изяществом, однако нетрудно было заметить, что она чужая в этой дипломатической оранжерее. Как ни странно, и в Руперте тоже появилось что-то загадочное, словно и его место было не здесь, а неизвестно где.