Когда они, наконец, добрались до музея, у входа их остановил милиционер в белой гимнастерке.
— Кто этот гражданин? — спросил он, указывая на Руперта. Нина, которая держала Руперта под руку, попыталась было пройти мимо, но милиционер их не пропустил. — Нет, — сказал он, — подождите. Кто этот гражданин?
— Это англичанин, Руперт Ройс, — отрезала Нина, давая понять, что нечего задавать глупые вопросы.
— Севастополь и Херсонес закрыты для иностранцев, — заявил милиционер. — Как он сюда попал?
— Это Руперт Ройс, — повторила Нина. — Разве вы не знаете, что он наш гость и друг?
— Ему нельзя находиться в Севастополе. Попрошу обождать.
— Но…
Милиционер отвел ее в сторону, и они скрылись за дверью канцелярии музея. Федор, присев на тумбу у входа, вытирал разгоряченное лицо с таким видом, будто весь этот инцидент его нисколько не интересует.
— Почему мне нельзя здесь быть? — удивился Руперт. — Разве никто не позаботился получить для меня разрешение, если Севастополь закрыт для иностранцев?
— Нина Сергеевна все уладит, — успокоил его Федор.
Но Нине ничего уладить не удалось. Встревоженный Руперт услышал доносившуюся из канцелярии сердитую перебранку.
— Если мне запрещено здесь находиться, — сказал он Федору, — давайте уйдем.
— Нет, подождем и посмотрим, чем это кончится, — безмятежно ответил Федор.
Милиционер вернулся. Вышла и разъяренная Нина. Милиционер направился прямо к Руперту.
— Вам придется пройти со мной, — объявил он.
— Куда? — по-английски спросил Руперт.
— Это единственный человек в Советском Союзе, который ничего о вас не слышал, — с раздражением бросила Нина.
— Куда он хочет меня вести? — переспросил Руперт.
— В отделение милиции.
— Только этого недоставало! — рассердился Руперт. — Если здесь нельзя находиться иностранцам, давайте уедем из города, и дело с концом.
Нина перевела это милиционеру, но тот лишь надвинул фуражку ниже на лоб и произнес фразу, начинавшуюся решительным «Нет!» Господину Ройсу придется проследовать с ним в отделение, настаивал он.
— Но я только сегодня утром говорила с секретарем горкома партии, — убеждала его Нина.
— Закон есть закон, — твердо произнес милиционер, не спуская глаз с Руперта. Он успел вызвать синюю милицейскую машину, которая остановилась около них. — Вам придется поехать со мной, — снова повторил он Руперту.
— Федор Николаевич! — позвала Нина. — Скажите ему, пожалуйста…
— Что я могу ему сказать, если он такой темный, — равнодушно откликнулся Федор. — Поезжайте с ним, — посоветовал он Руперту, — а я найду секретаря горкома и улажу это недоразумение.
— Мне не очень-то хочется садиться в милицейскую машину, — возразил Руперт. — Если мне нельзя быть в Севастополе, почему он, по крайней мере, не даст нам уехать?
— Так обходиться с гостем! — возмутилась Нина.
Милиционер потерял терпение. До сих пор он не обращал на Нину внимания. Но сейчас вдруг он напустился на нее и заявил, что предложит и ей поехать в участок, если она будет вмешиваться не в свое дело.
— Ну ладно, — разобрав, что он говорит, согласился Руперт. — Везите меня куда хотите.
Он сел в синюю «победу». Нина села следом за ним, милиционер устроился рядом с водителем; машина тронулась. Федор пошел по улице вразвалку, не оборачиваясь, и эта его неторопливость показалась Руперту чрезвычайно подозрительной. Если бы Федор хотел действовать, он пустился бы бегом.
Синяя «победа» поднялась в гору и остановилась в чистеньком переулке. Они вошли в подъезд. Несколько ступенек вели в помещение, которое, как подумал Руперт, походило на все полицейские участки на свете: голый пол, пустые столы, все так безлико, будто ни один человек никогда не заглядывал в эти комнаты. Милиционер провел их в кабинет, где стояли стол и два стула.
— Гражданка, — обратился он к Нине, — пройдемте со мной.
До сих пор Руперт не испытывал особой тревоги, но, прождав один в этой комнате с четверть часа, он стал нервничать. Он уже хотел открыть дверь, но тут в кабинет вошел другой милиционер; сняв фуражку, он положил ее на стол и предложил Руперту папиросу, от которой тот отказался.
— Вы говорите по-русски? — спросил милиционер.
Он был молод, подтянут, на его высоких сапогах не было ни пылинки. Судя по звездочкам на погонах, это был офицер.
— Я говорю плохо, — ответил Руперт. — Где мадам Водопьянова?
— С ней ничего не случилось, — отозвался офицер. — Как вы оказались в Севастополе?
— Я у вас гость, узнайте у моих русских друзей, — проговорил Руперт.
Он спрашивал себя, почему они не задержали заодно и Федора. Почему они отпустили его с такой легкостью?
— Вы сразу пошли в Херсонесский музей?
Молодой офицер курил папиросу, не спуская глаз со своей жертвы. Руперт решил, что и этот милиционер, по-видимому, ничего о нем не знает.
— Встаньте, пожалуйста, — попросил тот. Руперт нехотя поднялся. Он сидел на своем путеводителе, и офицер, наклонившись вперед, спросил: — Что это за книга, мистер Ройс?
«Значит, он знает, кто я!» Не дотрагиваясь до книги, Руперт ответил, что это путеводитель.
— Позвольте взглянуть.
Руперт взял со стула книгу и впервые почувствовал, какая страшная ему грозит опасность. Он исписал несколько страниц ручкой Колмена. На память ему приходили отдельные фразы: «Подходы к Севастополю не охраняются. На холмах нет никаких признаков оборонительных сооружений. Балаклава — закрытый город»…
Все это были довольно невинные наблюдения, предназначенные скорее для Лилла, чем для Колмена. Но любое исследование, которому подвергла бы книгу опытная контрразведка, должно было обнаружить, что он вел в ней записи симпатическими чернилами. Это уже подразумевало самое худшее. Неужели одного такого факта достаточно, чтобы его осудить?
Он почувствовал сильное искушение спрятать ручку, которая торчала у него из кармана рубашки, но удержался и решил не поддаваться панике. Слишком многое было сейчас поставлено на карту.
— На английском, — сказал офицер, перелистывая книгу. Он довольно сносно прочитал английский текст под рисунком — «Дети купаются в море под наблюдением врача. Евпатория».
Если бы он посмотрел страницы на свет, он безусловно заметил бы следы записей, хотя Руперт и старался писать без нажима. Какая глупая, ребяческая выдумка! Неужели такими идиотскими фокусами можно решать судьбы мира?
— В Евпатории, рядом с товарной станцией, стоит памятник русским солдатам, которые сражались против англичан и французов в восемьсот пятьдесят четвертом году. Это очень старый город, — произнес офицер. — Вы туда поедете?
— Не знаю, — ответил Руперт.
— Теперь этот курорт предоставлен детям. Там наилучший климат в стране. Песок на пляже не содержит пыли, поблизости нет заводов, температура всегда отличная. Каждый год в Евпатории отдыхает у моря свыше ста тысяч детей.
Руперт кивнул. Офицер перелистывал путеводитель, рассматривая иллюстрации, потом поглядел на Руперта.
— Разве вы не знали, что Севастополь закрыт для иностранцев, мистер Ройс? — спросил он.
— Знал. Но я думал, что мы получили разрешение. Это не моя… — Он не находил русского слова, чтобы сказать «забота» и вместо этого произнес — …работа.
— Ну, а Херсонес? — осведомился офицер. — Разве вы не знали, что Херсонесский полуостров закрыт для всех, даже для советских туристов?
Руперт получил, наконец, нечаянное, но вполне авторитетное подтверждение того, что хотелось знать молодому Колмену; да и Лилл мог быть доволен. Если полуостров закрыт даже для советских людей, значит, там расположено что-то очень важное.
— Нет, я не знал. — Руперт мобилизовал весь свой запас русских слов — К сожалению, меня особенно интересовал Херсонес. Я приехал в Советскую Россию, чтобы познакомиться с древнегреческими колониями. Херсонесский полуостров одно из самых интересных мест.
— Понимаю, — протянул офицер. Он все еще держал в руках путеводитель. С приятной улыбкой он сказал по-английски — Подождите, пожалуйста, минутку.