Руперта он застал врасплох. Значит кто-то проболтался! Но кто? Руперт заподозрил Филлипс-Джонса, он мог это сделать из мстительности, но потом Руперт отверг такое подозрение, как недостойное. Чем дольше разглагольствовал Сандерсон, тем яснее становилось Руперту, что на этот раз ему придется защищаться всерьез. Поэтому он ввел Сандерсона в холодную столовую, и там, неловко пристроившись у стеклянного столика, Джек Сандерсон, в прошлом довольно известный спортсмен, а теперь репортер, поставлявший своей газете сенсации, начал клясться Руперту, что подаст материал сдержанно и соблюдая приличия. Но Руперт знал, что ни сдержанности, ни приличие от такого прощелыги не дождешься. Это не его стиль. И тем не менее разговор продолжался.

— Они вас выгнали? — без обиняков спросил Сандерсон.

— Нет. Я подал в отставку.

— Но вас же лишили допуска к секретной переписке?

— Это верно.

— Ага! А почему? Что произошло за те полгода, пока вы были в Арктике? Они подозревают, что вы находились совсем не там или делали совсем не то, о чем рассказали, когда вас спасли? Они подозревают, что на самом деле вы были в России или где-нибудь еще?

Руперт был поражен. Вот что, оказывается, собирались преподнести читателям! Он-то думал, что газеты будут писать лишь о том, как его завербовал Водопьянов, — дальше его фантазия не шла.

— Только этого недоставало, какой вздор! — воскликнул Руперт. — Это уж ни в какие ворота не лезет. Кто сказал вам такую ерунду?

— Ходят слухи.

— Мало ли какие слухи ходят.

— Но если я не узнаю правды, мне придется написать то, что я вам сказал.

— Это будет клевета. А правда заключается в том, что американцы волнуются, не завербовал ли меня русский летчик. Я не шучу, это совершенно серьезно.

— Честное слово? Неужели они думают, что вас завербовали?

— Именно так. Можете проверить через ваших друзей.

— Не надо. Я вам верю. Кстати, почему вы не вернули русским орден? Ведь, кажется, от вас этого требовали?

— Сам не знаю, — ответил Руперт, уже готовый вспылить. — Не вернул, и все.

█

Джо совсем растерялась. В газетах о Руперте стали писать всякие ужасы, которыми ее пугали с самого детства. Измена, шпионаж и еще бог знает какие мерзости— все это на газетном языке подразумевалось под словом «неблагонадежность».

— Если и дальше так пойдет, — отчаивалась она, — люди начнут обходить нас с тобой, как зачумленных!

Руперт спросил ее, о каких «людях» она говорит.

— Тебе не надо ходить за покупками, в гостях ты тоже не бываешь. А каково мне? — ответила она.

Руперт, которого статья Сандерсона нисколько не огорчила, заметил, что ему безразлично, что \о нем думают и говорят.

— Конечно, ты будешь меня уверять, будто ты выше всего этого, — с горечью ответила Джо.

— Да ведь все это — полнейшая чепуха!

— Но он изобразил тебя очень странным и каким-то темным человеком. Неужели они б самом деле сомневаются, что ты провел полгода на льдине?

— Тут уж Сандерсон постарался.

— Но ведь это ужасно! Ведь он намекает, что ты ездил в Россию, а вовсе не погибал в арктических льдах!

— Ну кто же в это поверит? — спокойно возразил Руперт.

Но Джо доказывала, что поняла статью так, как поймут ее все: будто он находится под страшным подозрением и был вынужден подать в отставку из-за того якобы, что тайно ездил в Россию.

Они поссорились. А тут еще целая орава репортеров стала ломиться в запертую калитку, громко требуя: «Выйдите, Ройс! Мы хотим услышать ваше заявление!» Джо совсем перепугалась и от страха накинулась на них, в ярости чуть не окатив их водой из шланга. Теперь опасно было даже детей выпускать из дома и впускать в дом разносчика молока. Фотографы с телеобъективами держали под прицелом черный ход, окна второго этажа и лающую собаку.

— О! — в отчаянии стонала Джо. — И зачем только ты все это затеял?

Руперт понимал, что рано или поздно ему придется принять газетчиков. Джо догадалась, что он уже решился на этот шаг: в его глазах появилось хорошо знакомое ей выражение холодной отчужденности, которой он прикрывался, когда приходилось заниматься тем, что ему не по душе. Ее пугало, что Руперт стал совсем не похож на того покладистого, вежливого человека, каким она привыкла его видеть, и она решила, что лучше не вмешиваться.

Руперт вышел к воротам, где стояли репортеры. Моросил дождь.

— Что это за разговоры о неблагонадежности, мистер Ройс? Неужели они имеют основание?

Он повторил им то, что говорил Сандерсону, а они дотошно расспрашивали его о мифической поездке в Россию, о том, был ли он завербован и почему им так интересуются американцы, с Водопьянове, о русской награде. Наконец, один из них пришел к заключению:

— Все, по-видимому завертелось, когда вы приняли этот русский орден. Не думаете ли вы пойти на попятный и вернуть его?

— Да я его еще не получил.

— А у нас утверждают, что вы согласились его принять.

— Это правда.

— Но теперь вы заявите, что он вам не нужен?

— С какой стати? Это было бы невежливо.

— Говорят, будто вас пригласили в Россию. Это верно?

— Верно.

— И вы поедете?

— Почему же не поехать?

— А как вы думаете, вас выпустят?

— Кто меня может не выпустить? — поразился Руперт.

— Три года назад контрразведка задержала Эдмунда Джексона в аэропорту, когда он отправлялся на конференцию в Россию. Разве с вами не могут сделать то же самое?

— Но я же не атомник, как Джексон!

— Вы работали в засекреченном учреждении.

— Ну и что? Из-за этого мне нельзя путешествовать? Я поеду, куда захочу.

— Значит, вы едете в Россию?

— Я же вам сказал: если захочу, то поеду.

Он запер калитку, хотя только раздразнил их аппетит.

Руперту и в голову не приходило ехать в Россию. Он даже забыл, что русские его приглашали. Однако после интервью у ворот какая-то не слишком чистоплотная газета подняла трезвон по поводу то-о, что он якобы принял приглашение и собирается лететь в Москву за своим геройским орденом.

Руперт не дал себе труда послать опровержение и, в угоду Джо, отказался побеседовать с репортерами еще раз. На все домыслы газет ответил от имени министерства Уонском, он опроверг сообщение о том, что Руперт лишен допуска к секретным материалам и что он уволен по причине неблагонадежности. «Не подозревает ли министерство, что Ройс был в России, a льдах?» — «Возмутительная выдумка!» — ответил Уонском и заявил, что Руперт подал в отставку из-за трений с начальником сектора. Руперт Ройс может работать в любом другом секторе управления, включая секретные. Его спросил относительно русского ордена, но Уонском заявил, что не желает этого обсуждать, потому что это мелочь, не заслуживающая обсуждения.

Потом Уонском позвонил Руперту.

— Ну, кажется, я разделался с их стряпней, — и снова предложил несколько новых должностей на выбор: ведь Руперт асе же опытный практик!

Но, сам не зная почему, Руперт почувствовал какую-то непреодолимую брезгливость и от всего отказался, не без сарказма объяснив Джо:

— Староват я стал, да и чересчур неосторожен для их так называемой «практической» работы.

За это время он имел возможность разобраться в самом себе и трезво оценить свою работу. Теперь он много гулял по садику или бродил по холмам и старинным дорожкам Хэмпстеда.

Как бы там ни было, он больше не вернется в метеорологическое управление. Радости этого маленького мирка вдруг для него померкли. Филлипс-Джонс разрушил его иллюзии, и сейчас Руперт уже сам понимал, что в течение четырех счастливых лет, которые там провел, он целиком опирался на научные познания Джека Пирпонта за неимением своих собственных. Филлипс-Джонс прав. У него нет необходимой подготовки для серьезной научной работы.

Значит, со всем этим покончено и ему надо искать другое занятие. 3 сорок лет это не так-то легко. Он и представить себе не мог, с чего начинать.