Я никогда не считал себя ненормальным, но я также осознавал, что со мной не все в порядке, и это меня пугало. Стали появляться трещины — первые симптомы болезни, которая поразит меня несколько месяцев спустя. Я страдал бессонницей, меня тошнило, я просыпался в страхе, задыхаясь.
К счастью, меня окружали верные друзья. Одним из них был Андреа Альчати. Я познакомился с ним, когда выступал за «Ювентус». Тогда я любил заказывать на дом свежие трюфеля прямо с грядки. Андреа был мальчиком, привозившим их мне.
Однажды его «Фольксваген» сломался, и я пригласил его пообедать со мной. Мы сразу подружились и с тех пор поддерживали отношения. Думаю, он стал для меня младшим братом, которого у меня никогда не было.
Его отец Гвидо управлял известным рестораном под названием «Da Guido» в Костильоли Д’Асти, в нескольких милях от Турина. Из года в год он признается лучшим в Италии. Это один из райских кулинарных уголков, о которых вы обычно только читаете. Когда я прихожу туда, я чувствую себя, как дома, не важно, болтаю ли я с Андреа и его братьями Уго и Пьеро или ем шоколадный грушевый торт вместе с его мамой Лидией, который она готовит специально для меня.
Никогда не забуду день, когда умер Гвидо, и Андреа сообщил мне об этом по телефону, рыдая в трубку. Я только что приехал в Шеффилд и помню, как мы с Беттой стояли обнявшись, пытаясь его успокоить. В тот момент я понял, что значит братская любовь, и что она не ограничивается только твоими кровными родственниками. Это чувство, которое развивается между двумя людьми, мужчиной и мужчиной, женщиной и женщиной, иногда между мужчиной и женщиной. Вот почему я попросил его и его жену Паолу стать крестными для Лукреции.
Андреа подставил мне плечо, когда я вернулся в Терни. Он полностью посвятил свое время мне, проведя со мной самый тяжелый период. Нет, он не понимал, что я переживаю, потому что для этого нужно побывать в моей шкуре, так же, как я не мог понять, что значит потерять отца. Но вопрос не в понимании, а готовности разделить горе другого человека. Я разделил боль с Андреа, и он ответил мне тем же. Мы братья.
Я пытался не расслабляться, находясь в Терни. Утром я незаметно выходил из дома и тренировался. Мне не сложно было проскользнуть мимо журналистов, потому что центр Терни — это хитросплетение узких улочек и переулков. Если знаешь дорогу, пройти незамеченным не составляет труда.
Я занимался вместе Микеле Палмьери, моим личным тренером, с которым я знаком со времени выступления за «Наполи». Каждый день мы приходили на стадион «Тернаны» «Стадио Либерати» и несколько часов подряд совершали рывки, бегали по кругу и выполняли различные упражнения. Я старался выкладываться на полную, мне хотелось выжать из себя все соки. Нужно сказать, что в некотором отношении физическая усталость помогала мне чувствовать себя лучше психологически. Нагрузка, которую мне давал Микеле, была довольно серьезной, но мне это нравилось, и я даже просил ее увеличить. Так интенсивно я раньше еще не работал. Когда ты в душе считаешь, что весь мир против тебя, ты либо сдаешься и опускаешься, либо борешься и достигаешь поразительных результатов.
Оглядываясь назад, мне кажется иронией судьбы, что я вернулся туда, где начиналась моя карьера. Двенадцать лет до того я был восемнадцатилетним подростком, которого отдавали в аренду в команды из низших лиг, и который мечтал стать профессионалом. Тогда я излучал уверенность в собственных силах, но понятия не имел, что ждет меня в будущем. И вот я опять оказался на старте. Мне было тридцать, у меня была жена и двое детей. Я уже выступал за некоторые величайшие клубы мира. Я пытался спасти свою карьеру, но сейчас я не знал, смогу ли когда–нибудь вернуться в футбол.
Слушание моего дела было назначено на 23 октября 1998‑го года. В «Шеффилд Уэнсдэй» пообещали нанять для меня адвоката, чтобы тот представлял мои интересы на процессе. Однако, до одиннадцати часов того дня я не имел ни малейшего представления о том, какой стратегии будет придерживаться клубное руководство. Принимая во внимание обстановку, напоминавшую времена охоты на ведьм, их позиция была сравни самоубийству. Она была совершенно бессмысленна, особенно, когда «Таймс» утверждала, что «у меня нет ни одного друга или сторонника в английском футболе», а другая газета сравнивала мой поступок с трагедией на «Хилсборо». Только психически нездоровый человек мог сравнивать толчок судьи с трагедией, в которой лишились жизни 98 человек. Однако именно такие истерические настроения царили в то время вокруг моей персоны. Многие желали моей пожизненной дисквалификации.
Но был и ряд смягчающих обстоятельств, и, что более важно, было много прецедентов, случаев, когда игроки толкали арбитров и получали за это менее суровое наказание. Дэвид Бэтти толкнул судью и отделался лишь двухматчевой дисквалификацией, а Эммануэль Пети вообще пропустил только один поединок в качестве наказания за подобное нарушение. В тех случаях арбитры не падали, но любой, кто видел эпизод с моим участием на видео, согласился бы, что мой толчок был не сильней, чем у Бэтти или Пети. Разница заключалась только в том, что Элкок потерял равновесие, в то время как другие судьи устояли на ногах.
Более того, это был не первый раз, когда Элкок театрально упал после физического контакта с игроком. В 1991‑м Фрэнк Синклер, находившийся в аренде в клубе «Вэст Бромвич Альбион», слегка ударил Элкока головой, но тот сразу же свалился на газон. Это был матч низшего дивизиона, на стадионе было установлено меньше камер, и тот эпизод привлек мало внимания, но и тогда многим показалось странным, что Элкок упал так легко.
Морено Роджи понимал, насколько серьезным было мое положение. Без хорошего адвоката мои шансы равнялись нулю. Сначала я не мог понять, почему руководство «Шеффилд Уэнсдэй» не делает все возможное, чтобы меня защитить, чтобы я получил как можно меньший срок дисквалификации. В конце концов, ведь я был их лучшим бомбардиром в предыдущем сезоне и являлся важной фигурой в команде. Без меня их шансы остаться в Премьер — Лиге были бы совсем призрачными.
Но затем до меня дошло, почему они не обсуждали детали дела до суда. Президенту Дэйву Ричардсу было наплевать, дисквалифицируют меня пожизненно или нет. Дело в том, что он просто боялся шумихи. Если бы он встал на заседании дисциплинарного комитета и высказал свое мнение, это настроило бы против него влиятельных людей в Ассоциации. С его точки зрения, гораздо разумнее было пустить все на самотек, позволив судьям решать мою судьбу. Таким образом, он мог не бояться, что в Футбольной Ассоциации Англии на него станут косо смотреть.
Однако такой подход к моему делу делал жертвой не только меня — Паоло Ди Канио. Он не учитывал интересы клуба, лишая болельщиков права голоса, и, таким образом, обижая людей, которые каждую неделю отдавали клубу свои трудом заработанные деньги.
У меня кровь начинает кипеть в венах, когда я думаю, что люди, клянущиеся в любви клубу, могут так себя вести. Многие болельщики в Шеффилде жертвуют большие средства, чтобы помочь своей команде. Так что поступок президента — просто пощечина этим людям.
Вот как руководство «Шеффилд Уэнсдэй» решило проблему. Они выставили меня чудовищем, сумасшедшим, бомбой с часовым механизмом, готовой взорваться в любую секунду. Конечно, они имеют право на свое мнение, и могут думать обо мне, что им заблагорассудится. На самом деле, мне это безразлично. Но обливать меня грязью у всех на глазах, растаптывать мою репутацию, когда срок моего контракта с ними еще не истек, было просто глупо, нелепо.
Нравилось это им или нет, я по–прежнему ценился на трансферном рынке, и мог принести клубу деньги. А главной задачей руководства компании, о чем можно прочитать в любом учебнике по экономике, является увеличение акционерной стоимости путем защиты и правильного обращения с наличными активами. Вместо того, чтобы защищать меня, увеличивать мою стоимость, руководство делало все возможное, чтобы меня уничтожить.
