Он подошел ко мне и сказал: «Ты будешь играть с Дерби. И это окончательное решение!»

«Не понял…» — ответил ему.

«Все ты понял. Я сказал, что ты должен играть с Дерби. И никаких обсуждений»

Это был другой Дэнни Уилсон, я бы даже сказал Дэнни Уилсон, который пытался казаться крутым парнем. На его лице не было ни тени улыбки, он был предельно серьезен.

Я посмотрел на него и сказал: «Нет, я травмирован. У меня повреждена лодыжка. Я знаю свой организм, и я знаю точно, когда я могу играть, а когда нет. И ко всему прочему, доктор со мной согласен».

Он сделал несколько глубоких вдохов, и посмотрел на меня прищуренным взглядом.

«Ты делаешь это нарочно, правда? — в его интонации была нотка просьбы, переходящей в злость. — Ты ведь это делаешь, чтобы позлить меня, ведь так?»

Он буквально вылетел из комнаты, демонстрируя всю свою обиду. Неужели он и вправду думает, что я делал это назло ему? Зачем мне это? Для меня он был, грубо говоря, никто. Очередной работник клуба «Шеффилд Уэнсдэй», так же, как и я. Мне казалось, он начал забывать об этом.

В любом случае, мы проиграли «Дерби» со счетом 1:0, но уже следующая игра была победной против «Блэкберна» (3:0, мой — третий мяч). Тем не менее, тучи сгущались.

В Кубке Футбольной Лиги нас выбил «Кембридж Юнайтед». Каким–то образом мы проиграли в первой отборочной домашней игре (1:0), а в ответном матче добились только ничьей (1:1). Другими словами, они были настроены на победу, а мы были в ужасной форме.

Уилсон, очевидно, решил, что нравоучением можно было решить сложившуюся проблему, и после матча он накинулся на нас. Какое–то время он критиковал нас. Он выражался довольно жестко, но по делу, — ведь игра и вправду была ужасной. Я сидел в раздевалке вместе со своими одноклубниками и молча принимал все его слова, пока он не произнес: «Мы должны проявлять друг к другу больше доверия. А что касается тех двоих «итальянцев»….

Я вскочил со своего места и, перебивая его, сказал:

«Какого черта ты мелешь? Что за чушь про «двух итальянцев»? Меня зовут Паоло, а его — Бенни. Мы не «два итальянца». Мы играем за «Шеффилд Уэнсдэй», как и все остальные. Если ты хочешь сказать что–либо обо мне, называй меня по имени. Если ты хочешь сказать что–то о нем, ты должен назвать его Бенни. Не смей называть нас «двумя итальянцами». Чего ты добиваешься?»

Уилсон молчал, но я видел, что он до сих пор очень зол. Но мне было плевать. Я тоже очень разозлился. Я готов принять любую критику в свой адрес, если я не справился со своими обязанностями. С чем я никогда не смирюсь, это с открытой ксенофобией от разочарованного «никто». Если бы он сказал: «Бенни и Паоло облажались», я бы принял это. Каждый имеет право на собственное мнение. Но какое он имел право назвать нас «два итальянца»?

Он решил меня наказать, оставив на скамейке запасных на следующей выездной игре против «Уимблдона». Это была большая ошибка. Мы проиграли 2:1, игра была ужасной, хотя я вышел во втором тайме и отыграл один мяч.

На данный момент сезона, я выходил в стартовом составе в 5 играх, один раз вышел на замену и уже забил 3 мяча. Довольно неплохое начало, даже несмотря на Уилсона, мы легко могли бы закончить сезон в середине турнирной таблицы. Карбоне и Александерссон были в отличной форме. Вим Йонк со своим опытом держал нас в тонусе и помогал нам в центре поля.

Вряд ли кто–нибудь мог предугадать, что случится дальше.

«Шеффилд Уэнсдэй» против «Арсенала», 26 сентября 1998‑го года, «Хилсборо». Самый Знаменитый Толчок В Истории.

Просто не верится, что все начиналось так спокойно. В туннеле перед началом поединка я по–дружески болтал с Патриком Виейра. Мы вместе выступали за «Милан» весной 1996‑го. В то время это был перспективный 19-летний футболист, пытавшийся завоевать место в основном составе команды, в которой было слишком много игроков. А я тогда был уже опытным футболистом, находившимся в середине своего карьерного пути, который уже решил искать счастья в других краях. Патрик был неуступчивым, и умел прекрасно отбирать мяч у соперников. Я же был фланговым футболистом, дриблером. Он родился в Дакаре, я — в Риме. Между нами было мало общего, и все же мы стали друзьями. И вот мы снова встретились. Но когда я ждал начала поединка в туннеле, я и предположить не мог, что Патрик станет главным действующим лицом в кошмаре, который мне предстояло пережить.

С самого начала игра отличалась жесткостью, что, в принципе, характерно для «Арсенала». Но нас было не запугать. Мы держались достойно, и казалось, ничего из ряда вон выходящего произойти не должно, когда за минуту до окончания первого тайма на поле вспыхнул конфликт. Виейра держал мяч на половине «Арсенала», стоя лицом к своим воротам. Его прессинговали Джонк и Ричи Хамфрис, но французу удалось развернуться и проскочить между ними. Казалось, Виейра вот–вот убежит, когда Джонк дернул его за футболку и тот упал на колени. Разъяренный Патрик потерял контроль над собой, вскочил на ноги и толкнул Джонка так сильно, что тот рухнул на газон.

Меня часто критикуют за то, что я сделал, когда это произошло, критикуют обычно люди, не верящие, что я действовал из лучших побуждений. Я пробежал двадцать метров к французу, но только чтобы его успокоить. Меньше часа до того мы вместе смеялись и шутили. Я всего лишь хотел попросить его взять себя в руки.

Конечно, никто не догадывался о моих истинных намерениях. Все говорили: «Посмотрите на Ди Канио, да он настоящий хулиган! Вот он бежит через поле, чтобы ввязаться в драку!» Это чушь. У меня была причина: я делал это, потому что мы с Патриком были друзьями, потому что я не хотел, чтобы ситуация вышла из–под контроля. Если бы не Виейра, если бы это был незнакомый мне футболист, я бы этого не сделал. Но, конечно, никто не потрудился выяснить правду. Никто и не подумал спросить самого Патрика, что случилось. Все были слишком заняты обливанием меня грязью.

Я схватил Виейра за футболку и сказал: «Патрик, остынь. Зачем ты это делаешь? Перестань!»

У него не было времени мне ответить. Мартин Киоун, который тоже, как стрела, примчался к месту стычки, встал между мной и Виейра и ударил меня локтем по лицу. Наверное, Киоун думал, что я хотел побить француза, и вступился за своего одноклубника. Как бы там ни было, Киоун заехал мне локтем в нос. Я почувствовал резкую боль, отдавшуюся прямо в мозг. Что–то треснуло, и внезапно боль стала нестерпимой.

Инстинктивно я хотел схватить Киоуна и как–нибудь тоже сделать ему больно. Я ударил его ногой по голени. Он резко развернулся, мы схватили друг друга за горло. Все это произошло очень быстро и кончилось через двадцать–двадцать пять секунд.

Петтер Руди оттащил меня в сторону. Я был вне себя от гнева. Боль из области носа распространилась на всю голову. Я понятия не имел, что происходит. Но Петтер сдерживал меня, и постепенно я успокоился.

Пол Элкок решительно направился ко мне. Моей первой мыслью было: «Черт, теперь нас обоих выгонят с поля! Совсем неподходящий момент для красной карточки!» Но потом я заметил, что он даже не смотрит на Киоуна. Он идет прямо ко мне, как будто Киоуна на поле вообще не было. И тут я понял, еще до того, как судья обратился ко мне, что накажут только меня. И это стало последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Подобные стычки происходят постоянно, и арбитр, даже самый некомпетентный или неопытный, обычно удаляет с поля обоих футболистов.

Но не Элкок. Он показал красную карточку только мне. И это окончательно вывело меня из себя. Это была вопиющая несправедливость. Я согласен, что меня нужно было удалить за реакцию на удар Киоуна, в независимости от того, намеренно он это сделал или нет (я до сих пор этого не знаю). Я согласен, что когда я подбежал к Виейра, все подумали, что я собираюсь его бить. Когда речь идет обо мне, люди думают только о плохом.

Но я не могу понять, почему Элкок не наказал нас обоих. Если бы нас обоих выгнали, ничего бы не произошло. Но вместо этого мне стало ясно, что виноватого сделали из меня одного. Элкок даже не спросил мнения бокового судьи. Он показал мне красную карточку без колебаний. Позднее, когда я ушел с поля, судья на линии подошел к Элкоку и сказал, что Киоуна тоже надо было удалить.