Спокойно она могла заняться только чтением, рисованием и сочинением писем к Сильвии. В эти занятия никто не вмешивался, но Кейт все-таки знала, что леди Барбара их не одобряет. Леди Джейн иногда с большим снисхождением жертвовала свое время на выслушивание длинных историй и на толкование рисунков Кейт. Она делала это с неизменно добродушной улыбкой, но, по-видимому, ничего не понимала.

Из всех прежних фантазий Кейт осуществилась только одна: полный кошелек давал ей возможность покупать всевозможные книги, огромное количество бумаги и ящики с настоящими красками. Но почему-то новые рассказы, приобретаемые теперь каждую неделю, доставляли девочке куда меньше удовольствия, чем те редкие новые книги, которые случайно попадали к ней дома. Глянцевая бумага и великолепные краски тоже не способствовали рисованию; картинки не выходили и вполовину такими красивыми, как те, что делались при участии Сильвии.

Кейт, пожалуй, и совсем бы забросила рисование и сочинение различных историй, если бы все эти произведения не посылались Сильвии и не возвращались потом назад с ее заметками. Примечательно, что в рисунках Кейт уже не появлялась леди Этелинда в оборках: ее героинями теперь были дочери священника или деревенские девушки, подрезающие сучья на деревьях и сбивающие масло.

По понедельникам и четвергам, в три часа пополудни, подавался экипаж, он отвозил Кейт с гувернанткой к одной даме, дающей уроки танцев. Тетки полагали, что эти уроки сделают из девочки девицу, более похожую на графиню, нежели она была на самом деле. Но для бедной Кейт эти дни были самыми черными днями в неделе. На протяжении каждого урока ей казалось, что кто-то держит ее ноги в тисках и выворачивает руки в противоположную сторону, к тому же ей приходилось слышать постоянные упреки – о, конечно, очень вежливые, но все-таки упреки! А еще тетка Барбара иногда лично приезжала на уроки танцев, чтобы посмотреть на успехи племянницы. Хуже этого для Кейт ничего не могло быть!

Если леди Джейн чувствовала себя довольно хорошо, целью своей прогулки тетки избирали посещение уроков танцев, после чего возвращались домой и потом посылали экипаж за Кейт. В остальные же дни, если погода была хорошей, тетки выпускали из экипажа Кейт с миссис Лейси в Гайд-парке7, а сами прокатывались вокруг него. Это развлечение, однажды потеряв прелесть новизны, стало для Кейт чуть ли не скучнее утренней прогулки. Тихое, приличное шагание было ей невыносимо, особенно в сравнении с беганьем по лугам, которому она предавалась дома.

Как-то раз Кейт выразила желание посмотреть Зоологический сад и музей. Ей ответили, что тетя Барбара отвезет ее туда, если только несколько дней подряд будет ею довольна.

Но несмотря на все старания Кейт, ожидаемое развлечение все откладывалось. Действительно, редкий день проходил, чтобы не случилось какой-нибудь беды: громкий разговор, взрывы хохота, свидетельствующие о неприличных ее званию играх с Жозефиной, прыганье и скаканье, порывистость движений, удивительная способность рвать платья – то или другое постоянно навлекало на Кейт брань и неудовольствие тетки. Если на улице было мокро, брызги грязи непременно попадали на чулки девочки; всякое кушанье оставляло какие-нибудь следы на ее новых платьях; шляпка была всегда на боку, юбки постоянно цеплялись за перила и гвозди. И хотя в доме на Брутон-стрит штопаньем одежды юной графини занималась Жозефина, а покупка новых вещей не была для семьи разорительной, но тетка Барбара смотрела на все эти проступки гораздо строже, чем Мэри, на которую дома ложились и работа, и издержки.

После прогулки Кейт всегда готовила уроки к следующему дню: стихи, историю, грамматику. Потом пила чай и, наконец, совершала свой вечерний туалет, во время которого немного отдыхала в разговорах и шуточках с Жозефиной, особенно если тетки были настолько далеко, что не могли этого слышать. Предполагалось, что Кейт приучится к французскому языку в разговорах с горничной, но Жозефина была доброй девушкой и не изводила юную графиню придирками к произношению и построению фраз. «Миледи и так непросто живется», – считала она и позволяла девочке многое из того, что возбранялось леди Барбарой.

Одевшись, Кейт спускалась вниз, в гостиную, где ожидала возвращения теток. Обычно она брала с собой свою книгу, но иногда и открывала одну из тех, что лежали на столе. В таком случае леди Барбара вырывала книгу из рук племянницы. Несмотря на уверения Кейт, что дома ей позволяли читать все, тетка строго запрещала дотрагиваться до книг без особого позволения.

Вечером тетки обычно проводили за рукоделием, леди Барбара изредка играла на фортепиано и пела. Кейт должна была сидеть с ними за вышиванием. Этого она также не любила, и если тетки за ней не смотрели, то больше трех каких-нибудь крестиков она не вышивала. Леди Джейн была искусной рукодельницей и иногда показывала племяннице различные приемы. Кейт хоть и любила сидеть возле этой милой тетки, но была такой неловкой ученицей, что леди Барбара нашла эти уроки слишком утомительными для сестры, и таким образом они прекратились.

Иногда во время пения Барбары Кейт, приютившись возле другой тетки, пускалась в различные мечтания. Например, как она вырастет и поедет домой к Вардурам или возьмет их жить к себе в дом. Или, если будет революция, как она, подобно французскому дворянству, будет поддерживать теток трудами своих рук, зарабатывая на хлеб рисованием картин.

Окончание дня было для Кейт самым худшим временем, сопровождаемым всевозможными страхами. Девочка убедила Жозефину не уносить свечу до тех пор, пока она не уснет. Но леди Барбара объявила, что одиннадцатилетняя девочка не должна позволять себе детских глупостей, и приказала Жозефине, как только леди Кергвент ляжет в постель, уносить свечу и спускаться вниз.

Тетка, может быть, и не поступила бы так жестоко, если бы знала, сколько мучений доставляет племяннице это запрещение, но она не понимала, сколько ужасных фантазий может таиться с слабом детском мозгу. Кейт иногда представлялось, что к ней вламываются воры, или что весь дом в огне, что душат ее подушками ради ее титула, или что под дом подкладывают порох… Бедная девочка, спасаясь от собственных страхов, старалась развлечь себя пустой болтовней с горничной и, вопреки запрету, удерживала ее в своей комнате под различными глупыми предлогами.

Четверг, утро. День танцевального урока.

«Засну-ка я опять и просплю как можно дольше, – подумала Кейт. – Была бы я, маленькая графиня, в своем собственном феодальном владении, я бы поднялась тогда с восходом солнца и пошла бы собирать цветы по майской росе – фиалки, душистый горошек! Чарли говорит, что называть шиповник диким розаном очень высокопарно! Сильвия, конечно, отправилась бы со мной. О, неужели это только сон? Мне казалось в самом деле, что я в аллее с Чарли и Сильвией собираю дикие розы, вместо того выходит только, что наступил четверг и ужасный танцевальный урок!

Я теперь знаю, какое это несчастье иметь титул! Обычно говорят: “Счастлива, как королева”. А я думаю, что если королева настолько несчастливее графини, насколько я несчастливее обыкновенной девочки, то королева должна быть очень-очень несчастной! Будь я королевой, я бы положила конец тирании теток и танцевальным упражнениям, послала бы за всеми благородными сиротками, позволила бы им выбирать себе гувернанток и товарищей и разрешила им всегда жить у деревенских священников! Какая польза быть графиней, если никогда не делаешь ничего, чтобы себя позабавить, и живешь с сердитой старой теткой?!»

Все эти утренние размышления маленькой графини Кергвент сводились к тому, что у леди Барбары Умфревиль был тяжелый характер. Увы, это было действительно так. Однако тому были свои причины.

Лет сорок тому назад две маленькие сестры Умфревиль росли вместе и так друг друга любили, что составляли как бы единое существо. Младшая, Барбара, всегда была живее, сильнее, смелее и умнее миловидной Джейн, но все эти преимущества перед сестрой никогда ее не радовали. Для обеих девочек не было б́ольшего удовольствия, чем вместе играть в куклы, сочинять разные истории и гулять с гувернанткой по усыпанным песком дорожкам. У них было два старших и один младший брат, но с ними они никогда не играли. И вообще с тех пор, как сестры вышли из младенческого возраста, они никогда не бегали и не возились: Джейн росла такой болезненной и слабой, что шумные игры и шалости были для нее в тягость.