Отец рассказывал Мэри, что дед Кейт доставил много неприятностей родне, поэтому к оставшейся после него внучке никто из родственников особенно не благоволил. Хоть они и приняли участие в воспитании отца Кейт, но на его счет в их кругу ходило немало различных толков. Его ранняя женитьба, к тому же «при весьма плохих обстоятельствах», не была, между прочим, одобрена родней.

Когда отец Кейт умер, ее дядя, полковник Умфревиль, был настолько добр, что вместе с мистером Вардуром позаботился о судьбе маленькой сиротки. Но взять ее на свое попечение он не мог, потому что должен был ехать с женой в Индию вслед за своим полком. Сестры его тоже не могли взять на себя воспитание маленького ребенка, ибо у старшей было совершенно расстроено здоровье, а меньшая преданно ухаживала за больной.

Одна миссис Вардур с удовольствием забрала к себе сиротку, оставшуюся после смерти ее сестры (матери Кейт). К тому же она имела еще и своих детей, и, следовательно, решение оставить Кейт в доме ее мужа, священника прихода Святого Джеймса, выглядело вполне естественным. Мистер Вардур всегда был уверен, что в случае необходимости тетки никогда не откажут в помощи маленькой девочке, поскольку считал их умными, набожными женщинами и часто говорил Мэри, что они, может быть, даже лучше справятся с характером Кейт, чем она. Но Мэри, в глубине души признавая некоторые свои ошибки, не верила, что Кейт может быть где-нибудь лучше, чем под их кровлей.

Наконец настал день отъезда.

Кейт простилась со всеми в доме, и по дороге, глядя из окна вагона на бегущие мимо поля, она начала было свою обычную болтовню громким восклицанием: «Папа!», обратившим на нее внимание всех спутников. Однако мистер Вардур зн́аком заставил ее замолчать.

Кейт пришлось подчиниться. Она поудобнее устроилась на сиденье и принялась размышлять. «Я знаю, – думала она, – на кого похожи мои тетки: они должны быть точь-в-точь такие же нарядные леди, каких я видела в книжках. У леди Барбары наверняка высокая прическа, с райской птичкой: в книжке Эрмина есть старая дурная леди, которая, должно быть, на нее похожа. И зачем только Мэри отняла у меня эту книгу? Интересно, что тетки делают целый день? Скорее всего, примеряют разные платья с оборками или пересматривают свои драгоценности. Ну и еще ездят в Оперу, на балы. По воскресеньям играют в карты, и меня они будут приучать к тому же. “Леди Кергвент! – скажут они мне. – Этого требует ваше положение!” А молодая графиня, – продолжала про себя Кейт, забывая о том, что описывает в этой истории саму себя, – молодая графиня, по простоте своей, совершенно к этому не подходит. Ее волнистые волосы переплетены лазурной лентой (Кейт любила высокопарные выражения, в особенности когда поблизости не было Чарли, который всегда над этим смеялся); ее платье сшито из простой кисеи, с дорогой бриллиантовой эгретой2». (Кейт не совсем понимала настоящее значение слова «эгрета», но само слово, как ей казалось, хорошо подходило для описания туалета графини.)

Назидательные разговоры Кейт должны были, по ее мнению, излечить теток от привычки играть в карты по воскресеньям, носить высокие прически и от разных других крайностей. Потом тетки, казалось девочке, должны были ехать с ней в деревню, давать там праздники для школ, раздавать коров лучшим семействам. Будь у Кейт сейчас карандаш, она бы все это нарисовала и показала бы Сильвии, предварительно объяснив той, конечно, какие именно каракули на рисунке означают корову, какие – стол и прочее.

Мистер Вардур, чтобы пресечь возможную болтовню девочки, открыл перед Кейт книгу с рассказами, погрузившись в которую, она наконец успокоилась, замолчала и с удовольствием перелистывала страницы, пока с одной стороны железной дороги не замелькали крыши лондонских домов.

У дебаркадера3 спутников ожидал маленький, но очень симпатичный экипаж. Пока мистер Вардур разбирал поклажу, явившийся с приподнятой над головой шляпой служитель открыл перед Кейт дверцу и пригласил ее садиться. Кейт немного разочаровалась: ей случилось видеть однажды карету, запряженную четверкой лошадей, поэтому двуколка4, присланная за ней, неприятно поразила девочку. Впрочем, это событие могло лишь прибавить пару глав к сочиняемой ею истории, в которую она настолько углубилась, что мистеру Вардуру едва удалось заставить ее обратить внимание на здание Парламента, на башни Вестминстерского аббатства и на Темзу, через которую они проезжали по мосту.

Когда экипаж въехал в более широкие и многолюдные улицы, Кейт наконец завершила описание всех лиц своей истории и начала поглядывать по сторонам, не видя, впрочем, ничего, кроме больших темных каменных домов. У дверей одного из них вскоре и остановился экипаж.

– Здесь, папа? – спросила Кейт, вдруг замирая от страха.

– Да, это Брутон-стрит! – ответил мистер Вардур и с грустью посмотрел на приемную дочь, пока лакей отворял дверцу. Кейт крепко схватилась за его руку.

Что бы там ни представлялось ей в фантазиях, но теперь она снова сделалась настоящей Кейт – маленькой и робкой. Девочка потеснее прижалась к мистеру Вардуру, когда шедший перед ними по лестнице лакей, открыв дверь, доложил: «Графиня Кергвент и мистер Вардур!»

Две сидевшие в комнате леди встали и направились к гостям. Кейт чувствовала их поцелуи, слышала приветствия, но ничего не понимала. Опустив голову, она стояла возле мистера Вардура и переставляла одну ногу за другую, как всегда делала при малейшем конфузе.

– Садитесь, моя милая! – пригласила ее одна из леди, указывая место на диване возле себя.

Кейт схватила стул, придвинула его поближе к мистеру Вардуру, села на самый краешек и начала нащупывать перекладину, чтобы зацепиться за нее ногами. Перекладины, однако, не оказалось, поэтому ноги пришлось завернуть за ножки стула. Кейт хорошо знала, что это неприлично и некрасиво, но она была слишком взволнована, чтобы помнить о таких мелочах.

Ах, как велика была разница между той девочкой, которая сидела теперь здесь, и той, которую Кейт рисовала себе в воображении! Когда одна из теток спросила у девочки, не устала ли она, малышка сумела только выдавить из себя, заикаясь и глупо улыбаясь: «Н… нет!»

Она чувствовала при этом, что отец глядит на нее с упреком, поэтому с трудом отцепила ноги от стула, заплела их одну за другую и, поправившись, прошептала: «Нет, благодарю!», но так тихо, что никто ничего не услышал. Этот шепот можно было принять за шум низко опущенных полей шляпы «молодой, прелестной в своей простоте графини».

– Она дика, – заметила одна из леди и, не обращая больше внимания на девочку, заговорила с мистером Вардуром о погоде и тому подобных неинтересных для Кейт пустяках.

Через некоторое время Кейт осмелилась потихоньку выглянуть из-под полей своей шляпы и убедилась, что на головах теток нет никаких райских птичек и что вообще они такие же люди, как все, как и она сама, несмотря на свой титул. И в самом деле, у одной на волосах была только черная бархатная ленточка, похожая на ту, что носила иногда Мэри; голову другой украшал маленький чепчик.

Кейт воображала своих теток по крайней мере такими же старыми, как госпожа Браун, и очень удивилась, обнаружив, что они гораздо моложе. У сидевшей на диване леди было красивое полное и гладкое лицо, не лишенное приятности. Человек, поопытнее Кейт, заметил бы, что обладательница этой моложавой наружности старательно отстраняет от себя всякие трудные житейские обязанности: беззаботный взгляд принадлежал особе, которую заботы о ближних волновали столько же, сколько малого ребенка.

По соображениям Кейт, это была тетка Джейн, и молодой графине казалось, что она скоро с ней сойдется, несмотря на утомительную манеру той говорить вполголоса.

Другая тетка, более разговорчивая, была почти так же худа, как Мэри. Кейт не заметила седых прядей в ее черных волосах, но она была твердо уверена, что перед ней старшая из теток – Барбара. Лицо женщины было таким, какие Кейт видела в книжках про красивых леди: глаза, лоб, нос и очертание подбородка – все было так же тонко выписано, как на иллюстрациях. Это немного пугало девочку, к тому же черные глаза тетки смотрели холодно, а в голосе слышалось сухое потрескивание.