-- Ублюдок! -- сказал он. -- Все так волновались за вас! Надеюсь, ты еще с месяц проваляешься в постели и никому не будешь причинять хлопот.

С этим он попытался придать себе надменный вид и вышел, как и вошел.

-- Адель хотел идти искать тебя вместе с командиром, -- пробасил Халик, сидевший с трубкой у окна. -- Но пришла его очередь идти в дозор с отрядом на север, и ему ничего не оставалось. Он только что вернулся, наверное, как услышал, что вы вернулись, так и кинулся сюда.

-- Ты выдумываешь, -- пробормотал Острон, возвращаясь к книге, которую для него принес прошлым вечером Усман. Командир выглядел растроганным и заявил, что парень "далеко пойдет". -- Адель меня ненавидит. И я его тоже. Он, наверное, радовался до слез.

-- Дурак ты, Острон, -- беззаботно ответил слуга Мубаррада. -- Если бы ты узнал, что отряд Аделя пропал без вести в Хафире, ты бы порадовался?

-- Ну... нет.

Халик только улыбнулся.

Ближе к обеду пришел Замиль, уже в новенькой рубахе и чистый, конечно; на его щеке было два пореза, а в темных глазах -- какой-то странный намек на стыд.

-- Как себя чувствуешь? -- спросил он, отводя взгляд. Острон пожал плечами.

-- Я хотел идти тренироваться сегодня, но меня не выпускают из постели.

-- Ну и правильно, -- буркнул нари. -- В общем, я хотел извиниться.

-- За что?

-- Мы все были неправы, -- и Замиль вскинул подбородок, наконец осмелившись взглянуть в лицо Острона. -- Басира можно было спасти. Но если б не ты, он бы погиб. Когда командир узнал, что мы хотели его бросить, все, кроме тебя... нам, в общем, сильно влетело.

Острон рассмеялся.

-- Нет, -- сказал он, -- это я такой дурак. Нам просто повезло. Ведь все могло сложиться иначе, и мы все бы погибли в Хафире из-за моей глупости.

-- Победителей не судят, -- как-то быстро сказал Замиль и ушел.

Обед Сафир принесла ему в спальню; Острон впервые в жизни ел в постели, и это его смутило. Но она так настаивала, что он побоялся возражать ей. После обеда пришел посетитель, которого он сам очень хотел увидеть.

Дверь открылась, и в спальню вошел рослый ассахан в цветастом халате, на этот раз с легкомысленным узором. Ему пришлось нагнуться, чтобы не стукнуться о притолоку; роста гость был почти одного с Остроном. Подняв голову, он тут же расплылся в широкой улыбке.

-- Так и знал, что выкарабкаешься, -- сообщил Абу Кабил и сложил руки на широкой груди. Тюбетейка опять сидела на нем криво, а его длинные светлые волосы рассыпались по плечам. Острон вскинулся, глядя на кузнеца.

-- Я очень хотел поблагодарить тебя, Абу, -- сказал он. -- Если б не Сафир, я бы уже сам пришел к тебе. Твой ятаган спас жизнь нам всем. Ты как будто знал!..

-- Знал что? -- тот поднял брови.

-- Что мы встретим марида, -- ответил Острон. -- Ведь твой ятаган сделан не из стали, верно? Правда, сколько бы я ни рассматривал его, никак не могу понять, что это за металл.

Абу хитро улыбнулся.

-- Это секрет мастерства, я тебе его не скажу. Рад, впрочем, что та железка пришлась так кстати.

-- Ты ведь пришел забрать его? -- неуверенно спросил парень и потянулся за ятаганом, лежавшим на столике.

-- Ты что, подарки не забирают, -- отмахнулся кузнец. -- Я пришел узнать, как ты, только и всего! Ты же, как-никак, будущий великий герой Эль Хайрана. Уже почти настоящий, о тебе все только и болтают.

-- Никакой я не герой, -- улыбнулся ему Острон. -- Спасибо, Абу. Я тебе жизнью обязан.

-- Тю-у, ничем ты мне не обязан. Ну ладно, -- ассахан вскинул правую ладонь. -- Я пойду. Еще свидимся.

-- Да пребудет с тобой Ансари!

-- Угу.

После ухода Абу Кабила Острон еще долго лежал, счастливо улыбаясь и глядя в потолок. Как же ему все-таки повезло! Конечно, там, в Хафире, у него и в мыслях не было, что его поступки потом будут так хвалить. В Хафире Острон думал совсем о других вещах. А теперь он выяснил, что все это очень неплохо. Он действительно почти стал героем! Несмотря на то, что всегда считал себя неспособным на героизм: куда ему, дядя вечно поддразнивал его насчет нерешительности, даже Сафир казалась увереннее его. Острон полагал, что он недостаточно смелый для того, чтобы быть героем вроде Эль Масуди, которого обожал в детстве, когда бабки рассказывали ему сказки.

Хотя, может быть, настоящие герои вовсе не такие безрассудно-смелые, как их описывают.

Может быть, ими даже и вообще не рождаются, а становятся.

***

С возвращения из Хафиры прошло четыре дня; Острон уже получил божественное разрешение Сафир на продолжение тренировок с Халиком, но когда попытался сунуться на обычные утренние тренировки в цитадели, получил от Усмана на орехи: командир ясно дал ему понять, что раньше чем через неделю видеть его не желает. Вздохнув, Острон вернулся домой. Хотя бы у Халика не было особых предрассудков по поводу хрупкости своего ученика.

-- Там, в Хафире, я узнал, что могу чуять маридов, -- сказал тогда Острон, после очередной тяжелой тренировки, в результате которой ему несколько раз чувствительно прилетело по лицу. Халик, набивавший трубку, хмыкнул.

-- Это означает, что ты поистине отмечен Мубаррадом, мальчик, -- пробасил он. -- В день, когда ты родился, на небе взошла счастливая звезда.

-- Может, я и людей научусь чувствовать? -- мечтательно заметил Острон, потирая оцарапанную щеку. -- Пока что у меня такое ощущение, что марида проще учуять, чем тебя, например.

-- Пф-ф, -- ответил Халик.

В тот день из-за того, что у него стало больше времени, Острон отправился бродить по городу; он мог бы читать книгу дома, но ему хотелось погулять. Лето близилось к концу, и солнце светило уже не так жарко, а по ночам теперь каждый раз приходилось растапливать очаг. К счастью, дядя Мансур к тому времени достаточно охотился, и на постоялом дворе, на котором они по-прежнему жили, скопилось большое количество теплых шкур.

Он как раз вышел на площадь перед главными воротами города, северными, когда стражники на башнях забеспокоились. Один из них громко крикнул, склонившись:

-- Открывай ворота, быстрее!

Острон заинтересовался и подошел поближе к воротам; он видел, как створки раскрываются, впуская солнечный свет.

В раскрывшейся щели скользнула чья-то одинокая тень. Потом Острон увидел и всадника; лошадь истекала пеной, а человек, почти лежавший на ней, был грязным, растрепанным и без головного убора.

Люди, бывшие на площади, кинулись к нему.

Воин почти обессиленно сполз на землю; Острон был одним из тех, кто отчетливо слышал, что он прохрипел.

-- Нужна подмога... серединные посты вот-вот падут...

Фарсанг шестой

Новость разнеслась по городу быстрее пожара. Встревоженный, Острон побежал в цитадель вместе с другими стражами, где и остановился во дворе: несший караул у ворот часовой решительно вошел в крепость, чтобы доложить обо всем самому генералу. Остальные толпились на площади, ожидая известий о решении Ат-Табарани. Острон заметил белое лицо Муджаледа, вышедшего из дальней двери караулки, подошел к нему, осторожно обходя стоявших людей. Командир глянул на парня.

-- Что происходит? -- спросил он.

-- Плохие вести, командир, -- отозвался Острон. -- Только что приехал всадник с серединных постов. Он сказал, что посты вот-вот падут, нужны подкрепления.

Муджалед нахмурился.

-- И это когда у самого города тишь да гладь, -- нерешительно добавил парень, оглядываясь. Люди большей частью молчали, нервно выглядывая на главные ворота крепости. -- Прямо даже не верится.

-- Такое ощущение, что одержимые сосредоточились на центральной части стены, -- буркнул Муджалед, оглаживая свою бороду-косицу. -- Это мне не нравится.

-- Потому что до серединных постов далеко, и они могут не устоять? -- спросил Острон. Командир только покачал головой.

Наконец ворота крепости распахнулись, и в тень, отбрасываемую башнями, ступил сам Ат-Табарани. Острон видел его второй раз в жизни и с интересом вытянул голову; старик и теперь не носил никакого головного убора, демонстрируя бритую голову, покрытую седой щетиной, и его глаза в складках морщин строго осмотрели собравшихся на площади. Взгляд у генерала был тяжелый.