Погоня смертельной стаи за "Кураем" продлилась недолго. Идущему на огромной скорости над самыми волнами ракетоносцу удалось немного оторваться, и стало ясно, почему капитаны приняли почти роковое для их судна решение: одна из его ракетных установок выпустила "жало". Капитаны "Курая" уж точно не собирались трусливо удирать: они отвлекли диски на себя, чтобы увести их хоть немного от малых судов группы (от нашего "Киклопа-4" в первую очередь!) и затем ударить по дискам термоядерным зарядом. Крылатая ракета описала крутую дугу и направилась на перехват стаи. Одновременно с этим по радио пришло сообщение всем кораблям флотской группы, оно состояло лишь из одного слова: ныряйте. Но мы находились ещё слишком близко! Ударная волна под водой гораздо сильнее, чем в воздухе, и взорванный у поверхности воды термоядерный заряд разрушит корпус нашего "Киклопа", как яичную скорлупу, если мы будем идти в этот момент под водой. Нам нужно было нырять, как и при первой атаке на крепость - сразу после прохода ударной волны. Экраны наши ослепли: всё, что выступало из корпуса - камеры, антенны, турели - всё это спряталось внутрь, а само наше судно поспешно развернулось носом в сторону предстоящей вспышки. А потом мы сделали то, что и должны были: не дожидаясь последствий взрыва, а лишь пропустив под собой ударную волну, мы нырнули так быстро, как только был способен это сделать наш "Киклоп-4".
С уходом под воду над нами нависла ещё одна угроза: у нас было попадание снаряда в корпус где-то в районе правого борта. Если мы немедленно не скроемся на глубине, ныряющие диски могут настичь нас, в том числе и те из дисков, что гнались за "Кураем": эти аппараты очень живучи и вряд ли одна ракета, пусть и термоядерная, все их уничтожила. Но если наш корпус серьёзно повреждён, "Киклоп" на глубине может смяться, как бумажный фонарик в руках беспечного ребёнка. По бортам нашего судна в специальных гнёздах пристыкованы большие пусковые контейнеры, которые служат ему дополнительной защитой, но снаряд с эсминца угодил чуть ниже и попал в бронированную обшивку. Корпус "Киклопа" обшит стандартной многослойной бронёй, какую используют на многих военных судах, а также на тяжёлых бронемашинах. Такая броня эффективно защищает от излучения при ядерном взрыве, от попадания большинства типов мелкокалиберных снарядов, а также от пуль и осколков. Глубокие, но локальные повреждения, вроде трещин или даже отверстий от некоторых кумулятивных боеприпасов, такой броне не страшны: отдельный её слой представляет собой соты, заполненные специальным цементирующим составом. Главная опасность для нас - повреждение внутреннего силового набора судна, особенно шпангоутов, которые и держат основную прочность корпуса на глубине.
В какое точно место попал снаряд, мы не знали: с камер эта часть судна не просматривалась, а для выхода кого-то из экипажа наружу для осмотра так и не нашлось времени. Да и излучение снаружи было запредельное. Необходимо было срочно найти это место изнутри и оценить ущерб - насколько пострадали обшивка и, главное, силовой набор - и немедленно решить, можно ли продолжать погружение. Скванак-Ан послал меня и ещё офицера-электромеханика, чтобы мы изнутри попытались найти это повреждение от снаряда и оценить его последствия. Как можно быстрее! У нашего электромеханика смешное имя - Такетэн, Такетэн-Хар, и у него острые коленки, которых он стесняется. Но мне было не до смеха. Мы влезли в прорезиненные комбинезоны, вооружились фонарями и переносной камерой, соединённой кабелем с терминалом в рубке, и с этим инструментом и в противогазах протиснулись в маленький люк, через который техники (как правило, на базе) обслуживают оборудование для заправки топливом крылатых ракет. Судно у нас небольшое, всё его внутреннее пространство использовано по максимуму, и отсек между обшивкой и каютами представляет собой довольно тесный технический лаз, из которого просматривается обшивка борта - именно там и нужно было искать повреждения от снаряда эсминца. Кроме острых коленок, электромеханик "Киклопа-4", как знает, наверное, весь наш экипаж, имеет и самомнение, заметно превосходящее его скромные таланты. А тут ещё Скванак-Ан дал понять, что Такетэн из нас двоих в этом задании старший, так что тот просто раздулся от гордости за себя и энергично взялся мной руководить. Он действительно лучше меня знает эту часть судна, а я - один из самых мелких в экипаже и мне проще пролезть в такие места, где человек покрупнее может застрять. Поэтому наши с Такетэном роли распределились так, что он направлял меня, подсказывая, где лучше пролезть и куда смотреть. Постоянной вентиляции в этом месте нет, зато могли быть пары ракетного топлива, которое, если не знаете, почти такое же ядовитое, как химические оружие. И ещё там довольно жарко. К этому добавьте невероятную спешку... В общем, нагрузку я там получил по полной. Пот лил из меня ручьями, заливал глаза, мешая смотреть, скапливался в сапогах защитного комплекта так, что ноги мои хлюпали при каждом движении. Сердце моё колотилось как паровой молот, решивший достичь рекордного быстродействия - казалось, оно вот-вот пробьёт мои рёбра и вырвется из груди наружу. А тем временем Такетэн держал себя со мной не только так, будто я его прямой подчинённый, но и как будто он уже в точности знает, в какое именно место попал снаряд: в его руководящих указаниях, не смотря на их бесстрастный язык, сквозила самоуверенность и нескрываемое, разве что не презрительное, превосходство надо мной, невеждой. Это было несправедливо и обидно, мне очень хотелось резко ему ответить, но я терпел, потому что приказ есть приказ и пререкания в такой ситуации непозволительны. Я очень советую тому, кто будет это читать, и сам постараюсь впредь следовать такому принципу:попав в похожую ситуацию, думайте не об обиде, не об унижении, а о том, как всё-таки выполнить задачу даже в таких условиях.
Сначала я увидел на полу отсека небольшие металлические кусочки, похожие на грубую стружку - они блестели в свете фонаря. Я не сразу догадался, откуда они: первая мысль была о банальном техническом мусоре. Но всё-таки до меня быстро дошло, что мусору здесь не место, и что эти кусочки металла - результат попадания снаряда. Я сказал электромеханику про стружку, и также добавил, что здесь, наверное, и следует искать повреждение. Его реакция была для меня неожиданной: он принялся насмехаться над моим невежеством, он в убедительном тоне выдал длинную тираду о том, почему в этом месте не может быть повреждений, и он настойчиво отправил меня дальше, горячо заверяя, что уже точно знает, в каком именно месте следует искать. Добраться в то место, про которое он говорил, было непросто и, главное, мы теряли драгоценное время - ведь на счету было буквально каждое мгновение. В моей голове тогда смешались обида на несправедливость и унижение, вынужденный настрой на подчинение, самоуверенность электромеханика, и всё это в условиях, когда сердце бешено колотилось, было трудно дышать и пот заливал лицо... и тогда разум мой помутился. Нет, в итоге я не полез в ту часть отсека, о которой говорил Такетэн, но я поначалу и не стал искать пробоину в том месте, где была стружка. Мне помог, а в итоге всех нас спас, случай: Такетэна вызвал кто-то по внутренней связи, и мой руководитель отвлёкся на переговоры - что-то по поводу той камеры, которую мы тянули за собой. Я уже продвинулся было дальше, но вернулся, решив всё же воспользоваться паузой и тщательно осмотреть этот участок. Теперь мне страшно представить, что было бы с "Киклопом-4", если бы мы всё же принялись искать пробоину в труднодоступном месте отсека, о котором говорил Такетэн, и потеряли бы на этом уйму времени. Как я позже выяснил (от Ибильзы, когда рассказал ему всю историю), гомункулы к тому моменту уже нащупали нас и жить нам, скорее всего, оставалось буквально считанные минуты.
Вернувшись, я внимательно прошёлся лучом фонаря по обшивке над тем местом, где чуть раньше нашёл стружку, и на уровне чуть выше своего роста, возле самого шпангоута, я обнаружил ту самую пробоину.
