— А вам это очень нужно? Неужели, чтобы пощекотать себе нервы и изведать острые ощущения, вам нужны только опасности? Видите, я потушила фары. Тьма, тьма, тьма — и мы двое. Что вам еще надо? Неужели вам надо объяснять, какие проблемы я хочу обсудить с вами?

— Не, я догадливый. — Серега протянул руку и осторожно положил ее на Алин левый бок, тихонько привлекая к себе.

— Я не кусаюсь… Пока… — усмехнулась эта бесстыдница, и Серега, поняв ее правильно, обхватил ее крепенько, хоть и нежно. 

Вот он, этот ротик с острыми и ровными, наверняка не вставными зубками. Но только целовать его надо не так, как те, прошлые, уже забывающиеся, а чуть-чуть бережно, будто сдувая пушинки. Неуклюж он в пальто, да и пальто зимнее, толстое. Эта толстая драп-дерюга не дает почуять тепло, которое идет от нее… Отпустив на минуту девушку, Серега выскользнул из пальто, а заодно и из пиджака.

— Надо спинки опустить, — возбужденно произнесла Аля, — чего маяться?

Автомобиль превратился в ложе. Разглядеть друг друга было трудно, тьма и впрямь казалась непроглядной. Самое время общаться наощупь. Вроде бы на Але была куртка, но ее уже нет, руки находят мягкий ворсистый свитер, а губы — щеку. Чуть влево — и снова бархатистое касание ее губ… Чуть шершавая, но все-таки мягкая и теплая ладошка берется за его плечо, вальяжно прокатывается по спине, греет через рубаху, скользит к поясу… О, а вот и вторая. Вот они парочкой пошли наверх, перебрались к плечам, походя гладят шею, словно бы невзначай берутся за ворот, расстегивают пуговицу, другую, третью… А Серега, ты-то что же, все свитер будешь гладить? Да, он ласковый, теплый, нежный, но то, что там, дальше, разве оно не лучше? Вот твои руки уже чуть-чуть сдвинули его… А под ним — легкая кофточка… А под ней! Ох, как горячо, как приятно ладоням…

— Какие мы вежливые…пробормотала Аля, — но хорошо!.

Ну, раз так — можно и проще. К бою! Почему попалась под руку эта гладкая тугая выпуклость? Откуда она взялась?! Почему так возбуждает и бесит этот истомный вздох? И какие тайны скрыты там, ниже? Для начала снимем с нее сапоги…

— Да что ты ковыряешься! — прошипела она зло и нетерпеливо. — Брось их!

Скрежетнула молния на джинсах, согнулись колени, шелест, шорох, легкий, почти невесомый треск статических разрядов с какой-то синтетики… Звякнули копейки, высыпаясь из Серегиного кармана. Плевать! Не до них! Она раскрылась, раскинулась, замерла… Рот раскрыт, груди напряженно вздымаются… Ну, вперед! Прости, Владик! Прости, Люська! Лена — прости тем более… Шорох, волосяной укол, проникновение… Толчок… и тихое, поощрительно-возбуждающее:

— А-а-ах…

И снова, снова, снова… кто ее учил этому? Неужели Владик?! Какая разница? Что там было раньше, что там будет позже… Сейчас — жизнь, испепеляющая, безумная игра, веселый хмель без вина, сладкий угар без дурных мыслей, обмен прикосновениями, нарастающий ритм движений… Хотя все это — лишь забвение, сладкий сон наяву. Отчаянная выходка девчонки и пытающегося не стареть мужика… Когда-нибудь сон кончится, но это будет не скоро — минут через пять… Все это весело, жарко, отчаянно. Это славный подарок, Аля! Одни стоны чего, стоят. Что в них такого — а как все меняют! И твоя короткая стрижка — в чем ее секрет? Уж ты, загадочка! Тай-ночка! Секретик! Милый ты детективчик!

Нет, ни тестом, ни шоколадом тебя не назовешь. Хоть ты и сладка, и мягка, но то и дело играешь мышцами, упругая, как литая резина. У-ух! И жадна, жадна, в этом тебе не откажешь! Не попадалось Сереге ничего подобного, жгучего, бешеного. Видно, даже в этом, чисто женском, она все-таки проявляет свой эмансипированный характер. У нее нет сдерживающих опасений. Все рассчитано, как в аптеке. Хотя все-таки риск некоторый…

Но рисковать теперь не любят только мужчины. Господи, какая она гибкая и сильная! ЕЙ бы в цирке выступать! Да, это не Люська, царствие ей небесное! Нет, Панаев, каким же бы ты был ослом, если б застрелился! Тогда бы этого фейерверка не состоялось. И ты вообще не знал бы ничего об Але, о том, что бывают такие отчаянные, отважные и бесстыдные девицы. В XXI веке в этом ничего удивительного, наверное, не будет, но теперь это поражает, дурманит и сводит с ума. Она все делает, чтобы ты свихнулся. Бедная твоя голова, Панаев, что ей досталось на этой неделе? Это только в фильмах лихой джентльмен, застрелив походя трех-четырех злодеев, вот так же умчавшись на шикарной машине в лесную глушь, жадно предается любви без мук и угрызений совести… Да, как-то удалось все это подавить, но все лишь утонуло, ушло с поверхности сознания, опустилось на его дно. В сознании, однако, как и в реке, нельзя утопить труп, он рано или поздно всплывает. А их у Сереги набралось много; как знать, когда они всплывут. Но нельзя думать об этом ни в коем случае! Иначе найдет жуткая, как бы предсмертная слабость… Только она! Только она! Ничего! Ничего другого!

Стоны ее участились, движения убыстрились, еще несколько жадных объятий, торопливых поцелуев — и жгучее, ни на что не похожее, сводящее с ума нахлынуло, звоном отдалось в ушах, завертело оранжевые круги перед глазами… И еще чуть-чуть, и еще немножечко…

— Й-и-ии! — пронзительно завизжала Аля, громко, изо всей силы.

Тишина. Пора вновь становиться отдельными людьми. Чувству час, делу время. Да и часа еще не прошло, как они умчались из города. Когда Серега выходил из клуба, было полвосьмого, а сейчас на часах в кабине — восемь десять. Всего-то. Надо попрощаться, поцеловать, поблагодарить…

— Поедем к тебе, — предложила Аля. — А то морозец… Всю ночь мотор гонять жалко, да и задохнуться можно.

— У меня сестра приехала, — вздохнул Серега. — Я их обещал часов в десять в видеосалон отвести.

— Отлично! — В Але сидела деловая хватка, это точно. — Сейчас мы их отвезем в клуб, посадим на два сеанса. Там ужасы и эротика, я так понимаю? Пусть поглядят с десяти до полпервого. А мы продолжим. Если, конечно, такие пожелания будут.

— Тебе понравилось?

— Не могло не понравиться, я сама этого хотела. А тебе?

— Слов нет.

— И не надо. Все это нельзя пересказывать. Невозможно!

Привели себя в порядок, подняли сиденья, и Аля заняла место за рулем. Лихой разворот на узкой просеке, тряска по замерзшим колдобинам, а затем шоссе. На сей раз Аля вела машину не так быстро.

— Одного не пойму, — произнес Серега, закуривая, — зачем тебе это?

— Хотела понять, стоило Елене менять тебя на Владика или нет. Но поняла другое — дурам везет. Вот так. Представляю себе, насколько вам с ней было тошно.

— Вообще странная получилась эстафета: Лена от меня — к Владику, Владик от нее к тебе, ты от него ко мне. Кольцо.

— Еще не хватало, чтобы оно замкнулось, если ты вернешься к Елене. Может быть, это и стоит сделать! Потому что сейчас, я думаю, у тебя еще есть подсознательная ностальгия по ней. Надо дать тебе возможность переспать с Еленой, тогда ты убедишься, что она стоит сейчас.

— Ты что, хочешь выйти за меня замуж? — спросил Серега.

— Пока я замуж не собираюсь. Но я не хочу, чтобы ты повторил свою ошибку. Она тебе не нужна. Она курица, не умеет летать, а ты — птица большого полета. С ней ты кончишь в Кащенко или опять сбежишь. На это уйдет время, нервы, деньги, мысли тоже поизрасходуются, а тебе надо творить. Я успела поглядеть «Истину», а сегодня увидела «Откровение». Ты — мастер, в тебе есть Божья искра, ее надо раздувать, а она — потушит.

— Раздувать… — Серега хмыкнул. — Хорошо. А ты не угасишь?

— Нет! Я, если меня изберут на место Владика, найду тебе стимулы к творчеству. Сейчас, после «Вернисаж-аукциона», у нас появилась валюта, мы начнем делать дела по-настоящему. Тебя будут еще в Лувре выставлять! Помяни мое слово.

— Болтушка ты. Сколько тебе лет?

— Немного, я с шестьдесят четвертого года. Говорят, выгляжу моложе?

— Точно. Но говоришь и думаешь, будто моя ровесница.

— Ерунда. Это вы, ваше поколение, слишком инфантильны. Вам сорок лет забивали головы всякими словесами, говорили «низ-зя!», и вы послушно все делали. В большинстве случаев все ваши ровесники только сейчас начинают понимать, что жили не так, а очень многие с упрямством идиотов держатся за то, что сдохло и больше жить не будет.