— Странно… — вздохнул Серега и спустился в фойе.

По фойе расхаживали те, кто уже насмотрелся, делились впечатлениями. Между ними сновали «береты» с дыроколами, собирали карточки с просечками. Подошли к Сереге. Он проколол № 35 «Красное яблоко» и № 24 Н.И.Иванова, называвшуюся «Исход». Потом, подумав, что от недостатка скромности не умрет, пробил № 92 — «Истину».

«Береты» вежливо забрали карточку. Серега вышел во двор и закурил, солнышко по-летнему грело спину, было тепло, но его отчего-то била дрожь. Вроде бы с тем, что «Истина» уйдет на Запад, он смирился. В конце концов, страна валюту получит. Но почему же так тошно? Конечно, дело в этом Иванове. Серега не травил его, он сам себя порешил. Но почему лезет в голову фамилия Сальери? От зависти?! Оттого, что Серега в сорок лет не добрался до того, что уловил чутьем этот недоучившийся парнишка? Или он добрался? Да, Серега добрался, он пару раз задумывал что-то похожее… Но рука не поднималась, боялся… Себя боялся! А этот рискнул, сделал и погиб… Вот откуда сальериева зависть!

— Будем обедать? — спросил Розенфельд. — Приглашаю вас в буфет. Он за валюту, но я угощаю! Попробуйте, как прекрасно быть в Союзе иностранцем! А то, может, махнете к нам? Арендую вам мастерскую, сделаю хорошие заказы через приятелей. Потом станете на ноги — рассчитаетесь. А?

— Вербуете? — хмыкнул Серега.

— Точно! Прямо-таки жажду утянуть вас в лапы капитала. Сопьетесь ведь.

— Сами-то как уехали?

— Сначала уехал папа. Я с тридцать девятого года. Родители жили в Одессе. В сорок первом пришли немцы и румыны, мы прятались с матерью — она у меня русская, но я уж очень похож на отца. Наверное, знаешь, что тогда было. Отец попал в облаву, думали — погиб. А его отправили в концлагерь, в Австрию. Мы дождались красных, а он — американцев. Он знал, что у нас к репатриантам не очень… Кроме того, папа, кажется, от советской мобилизации тоже прятался. Дело темное. Короче, первое письмо мы получили от него в пятьдесят седьмом, уже когда жили в Москве. Звал к себе в Хайфу, мать не хотела, рвала его письма. Я поступил в университет, занялся физикой, тогда было модно. Стал со временем специалистом по полупроводникам. Защитил диссертацию. Все было нормально, не хуже других. Но в шестьдесят седьмом вдруг чую — не то. Загранкомандировка — мимо. Премия — тоже мимо. Допуск — ниже, чем положено. Потом выясняю — в анкете записано, что у меня отец в Израиле. Выходит — графа. Роста, конечно, никакого, все под откос, попросту выживают. Самое смешное, что я себя и евреем-то не ощущал. Ни иврита, ни идиша я не знал, в синагогу не ходил, мать меня чисто по-русски воспитывала. У меня и фамилия была ее — Антипов. Только вот отчество — Евсеевич — да внешность… Так мало того — к матери стали цепляться. И доцеплялись — инфаркт. Ну, тут я взбесился, подал заявление. Моментально с работы — вон. Взяли грузчиком в магазин, кроме того, квартиру сдавал, копил деньги… Кое-как выпустили. Добрался до отца. Я его и не помнил уже толком. Мне тогда было тридцать один — почти полжизни — и надо все с нуля. Язык учил, английский и иврит. Хорошо хоть нашел место в одной фирме. Только-только три года прошло — война. Мы на арабов напали или они на нас — не знаю, дело темное. Только меня тут же в армию. У них там в мирное время часто сборы, меня на радиста подготовили, так что я уже точно знал, куда иду. Жив остался, но страху натерпелся на всю жизнь. А главное, неприятно было, когда бомбили. Не потому, что страшно, а потому, что бомбят МИГ или СУ, машины-то советские, и бомбы на них советские и ракеты. Только что знаки египетские. Так или иначе, я после этой октябрьской заварухи решил уехать. Благо у меня уже было двойное гражданство. Заключил контракт с «Интернейшнл инжиниринг», очень неплохо. От отца осталось наследство, чуть больше — от его тетки, вошел в дело. Теперь вот здесь снова — представляю фирму. Там дом, здесь мне тоже квартиру выдали. Где-то раз в три месяца ездим домой, в Штаты. Довольны.

— Ага, кивнул Серега рассеянно.

— А Олечка-младшая у нас на Гавайях побывала. Мы наняли для нее воспитательницу, она помогает ей учиться, развлекает, присматривает. Удобно! — сказала миссис Розенфельд. — А вы много курите! По-моему, раньше так не было. Кстати, вы не хотите посмотреть Олечку?

Ольга достала из сумочки цветную, очевидно, моментальную фотографию. Миленькая, пухленькая, загорелая девочка в обнимку с огромным Микки Маусом. Но лицо! Что-то уж очень знакомое, хотя и непохожее на Ольгино.

— Это в Диснейленде прошлым летом. Сейчас она сильно подросла.

Розенфельд достал пачку «Мальборо», щелкнул газовой зажигалкой и тоже закурил.

— К сожалению, очень плохо говорит по-русски, — сокрушенно произнесла Ольга. — Мы почти не успеваем бывать с ней, а больше у нее нет практики.

— Ради Бога, — заявил Кирилл, — можешь хоть завтра лететь к ней.

— Ну что ты, милый, — пробормотала Ольга. — Не могу же я оставить тебя одного! А Олечку сюда лучше не возить. У вас сейчас неспокойно.

— Ну ладно. — Кирилл бросил недокуренную сигарету в урну, взял под руку Ольгу и пригласил: — Сергей Николаевич, пойдемте обедать. Я вас проведу.

В буфете, куда Серегу под прикрытием Розенфельдов пропустили, все было переделано под кафе в западноевропейском стиле, даже кирпичный камин и оленьи рога на стенах появились. Пол застлан красными паласами, у стойки бара высокие стульчики, на лампочках — оригинальные медные плафоны. И на стойке тоже кое-что появилось. Русское с экспортными наклейками и натуральное импортное. Столиков было немного, всего шесть, но один был свободен. Едва Розенфельды и Серега заняли его, как подошла изящная и стройная официантка — в мирное время частая посетительница «комнат сказок».

— Что будете заказывать? — прощебетала она. — Рекомендую салат московский, приготовлен из натуральных продуктов, совершенно без нитратов.

— А курица, естественно, тестирована на сальмонеллез? — спросил с усмешкой Кирилл.

— Естественно, — сказала девочка, и ушки у нее покраснели.

— Хорошо. Значит, салат, балык, борщ с пирожками, цыплята и компот из вишен. И все это, как я думаю, три раза? Правильно? У вас, Сергей Николаевич, нет других пожеланий?

— Ну какие могут быть желания за чужой счет?

— Не стесняйтесь! — погрозил пальцем Кирилл. — Может, икорочки?

— Спасибо, не привык.

— А ты, Олечка, ничего больше не хочешь?

— Спасибо, нет.

— Пить будете только компот? — поинтересовалась официантка.

— Употребляете, Сергей Николаевич? — спросил Кирилл. — Возьмем по сто пятьдесят? Может, и Олечка пригубит…

— Я не против.

Уже через десять минут все было готово. Выпили за возобновление старых знакомств и обретение новых. Маленькие двадцатипятиграммовые рюмочки, графинчик со слезой, охлажденная экспортная водка… Культура! Серега почувствовал бодрость, аппетит и некую раскованность. Однако голова оставалась ясной и Серега чувствовал себя прекрасно.

— У вас здесь квартира? — спросила Оля.

— У меня собственный дом, — усмехнулся Серега, — три комнаты, кухня, кладовка. Туалет типа деревенского, ванны нет, вода из колонки, отопление печное, плита от газового баллона, когда газа нет — электроплитка. Есть огород и сарай-мастерская. Живу главным образом один.

— Вы же были женаты… я помню, — сказала Ольга. — И вы жили в Москве…

— Я разошелся, — напряженно вспоминая свои приключения в Феодосии, Серега не мог припомнить, когда он ей сообщил о себе такие подробности, — здесь моя родина, и дом этот — мой родной.

— Да, Москва — это не для всех, — кивнул Кирилл. — В Москве трудно стать известным — среди восьми миллионов. А здесь, наверное, все друг друга знают?

— Здесь тоже много народа, — покачал головой Серега. — У нас, кажется, уже полета тысяч жителей. Хорошо знаешь только тех, кто работает в клубе, да тех, кто живет на твоей улице.

Ровно в два часа всех пригласили в зал. От имени организаторов выступил Владик. За его спиной было электронное табло, на котором лампочки высветили слово «Спектр».