— На сегодня хватит, — Сандра забрала листки и спрятала в папку из красного лакированного картона. — Время истекло. Следующую порцию прочитаешь через неделю, снадобье такое, что надо делать перерывы. Интересно?

— Интересно, — согласился Залман. — Только это не про меня.

— Все-таки про тебя. А Ганна после вашей робинзонады действительно стала неплохой знахаркой, и она все еще была жива, когда тебя выписали из той лечебницы. К ней я обратилась в первую очередь. Она сказала, что на тебя навели порчу, и перепробовала разные способы, чтоб ее снять, но ничего не добилась.

— Специалист, которого ты нашла, тоже ничего не добьется.

Залмана клонило в сон.

— Еще как добьется! Хочешь спать? Так и должно быть после этого зелья, а завтра утром проснешься и будешь помнить все, что сейчас прочитал.

"Рев машин мы услышали ближе к полудню, когда маленькое зимнее солнце уже выползло из-за стены елажника. Вначале это был непрерывный глухой рокот, словно посреди зимы разразилась гроза, и гром ни на секунду не умолкает. Я не то чтобы испугался, но по коже поползли мурашки — наверное, от предчувствия близкой перемены.

— Залман, ты что-нибудь слышишь? — спросил Герман. Его узловатые артритные пальцы дрожали.

Я ответил, что уже с полчаса прислушиваюсь, но никак не пойму, что это такое.

— Значит, не мерещится… Это идет караван!

Мне дали ракетницу и выцветший флаг с эмблемой Трансматериковой компании, и я поскорее отправился в ту сторону, откуда доносился шум — с таким расчетом, чтобы выйти им наперерез.

Навстречу мне попалась удирающая каларна — возможно, та самая, которая когда-то ранила Беалдри. В длину метров пять, головные и хвостовые рога торчат, как ножи, в глазах рябит от текучего желто-буро-зеленого узора на лоснящейся шкуре. С каларнами я никогда не связывался и поскорее уступил ей дорогу, но она меня даже не заметила, так торопилась убраться подальше от грохочущей техники. Наконец дремучий елажник поредел, и тогда я увидел ползущую с севера автоколонну.

Вир, это, наверное, самое сокрушительное впечатление за всю мою жизнь. Караван двигался по редколесью, самая большая машина впереди, в клубах снежной пыли, и куски древесных стволов разлетались перед ней, как щепки. Следом шла пара огромных бульдозеров, а за ними по проложенной колее хвостом тянулись остальные машины. Я смотрел на эту картину и хлопал глазами, дикарь дикарем. Уши закладывало от непривычного шума, вокруг таран-машины бушевали вихри снега и щепок. Бледное солнце проглядывало сквозь просвет в облаках, и снежная пыль искрилась.

Я словно оцепенел, но потом опомнился, выстрелил из ракетницы — сигнал бедствия, как учил Фархад — выскочил перед головной машиной и стал размахивать флагом. Вир, сильнее всего я удивился, когда эта надвигающаяся громадина замедлила ход и остановилась! Я увидел чудовищных размеров дисковые пилы в несколько ярусов, самый нижний едва ли не вровень с землей. Из кабины высунулся человек, тогда я подбежал и крикнул:

— Нас четверо, мы здесь живем! Девятнадцать лет назад, караван "Кордея-Лаконода", капитаном был Лоренц Магори!

Как потом оказалось, их трасса проходила западнее, но им пришлось сделать крюк, чтобы не пробиваться через бурелом. Штурман определил координаты острова Селина и нанес его на карту, они также забрали сохранившийся груз — библиотеку Меганы Петриш и коробки с ножницами, консервными ножами, авторучками и бритвенными приборами (Трансматериковая компания щепетильна в таких вопросах).

С Беалдри и Хэтэсси я так и не простился, тем более что Хэтэсси со своим отрядом в это время отсутствовала, и думаю, это было к лучшему. Возможно, она попыталась бы меня задержать.

Герман предупредил, чтобы я никому не говорил о том, что водился с кесу, а их мокасины, мол, нашел в Лесу, — и у меня хватило ума последовать его совету. Ты вторая, кому я об этом рассказываю (первым был Дэнис).

К счастью, обошлось без стычки. Большая часть воинов ушла с Хэтэсси, а у караванщиков предписание: от конфликтов с кесу по возможности уклоняться и вступать в бой только в случае нападения. Достаточно и того, что кесу отыгрывались на караванах за подвиги Лесной пехоты.

Первые сутки путешествия прошли кошмарно: я на собственном опыте узнал, как вредны излишества. Все жалели парня, который до девятнадцати лет жил в Лесу и никогда не пробовал колбасы, сгущенки, маринадов, лапши под острым соусом, халвы, шоколада (тут они заблуждались, Хэтэсси угощала меня шоколадом), не пил водки, пива и портвейна. Жалость выражалась в том, что каждый старался меня чем-нибудь накормить и напоить, в результате я получил несварение желудка, а на алкоголь мой организм отреагировал, как на яд. Врач каравана обругал всех доброхотов и посадил меня на специальную диету, чтобы я привыкал к новой пище постепенно.

Поселили нас в маленьком четырехместном купе. Я был ошеломлен, меня мучили непривычные запахи, не хватало воздуха и простора, вдобавок сказывались последствия отравления. Я лежал на верхней полке, старался отвлечься от дискомфортных ощущений и смотрел в окно, на проплывающие мимо деревья и рыхлые сугробы — снег вперемешку с ветками и кусками древесины. Я не двигаюсь, а Лес уплывает назад, это казалось мне до того странным!

Во время одной из стоянок к нам заглянул помощник капитана.

— Как насчет того, чтобы отработать проезд? — спросил он, усевшись рядом с Германом на нижней полке.

— Если мы что сможем, то конечно… — заговорил после заминки растерявшийся Герман.

— Да я не про вас, а про вашего парнишку. Ему ведь сам Бог велел быть следопытом! Пусть-ка он сходит вместе с нашим следопытом на разведку.

Я обрадовался возможности прогуляться. Заехали мы далеко, и Лес тут был незнакомый. Вдвоем с Игнатом, суровым неразговорчивым стариком (ему перевалило за триста, и лицо у него такое же израненное, как у меня, вдобавок красное от регулярного пьянства), мы отправились вперед на лыжах — определить, где Лес пореже, чтобы для таран-машины было меньше работы. Потом я забрался на верхушку громадного елажника и осмотрел окрестности с высоты — с точки зрения караванщиков это был коронный номер, потому что, как мне объяснили, мало кто из людей умеет так лазить по деревьям.

Герман, Фархад и Ганна бурно радовались и поздравляли меня, а я не понимал, в чем дело, пока не растолковали:

— Тебя возьмут на работу! Мы переживали, куда и как ты дальше, а теперь твое будущее устроено. И деньги у тебя всегда будут, и адвоката, если что, компания предоставит, и медицинскую помощь. Народ дерется за вакансии в Трансматериковой, туда просто так не попадешь, и только следопытов им постоянно не хватает. Для этого Лес надо знать, и не просто знать, а дар особый нужен, так что в тебя они теперь вцепятся! Только не пей, а то следопыты часто спиваются.

В меня вцепились, это правда. Когда прибыли в Танхалу, капитан сразу повез меня в главный офис Трансматериковой на проспекте Ста Созвездий и там передал с рук на руки психологу компании. Вначале меня поместили в больницу, чтобы я прошел медицинское обследование. Больница Трансматериковой компании — это совсем не то, что муниципальные больницы (в частности, тридцать девятая, на которую мне довелось посмотреть в прошлом году, но об этом адском местечке расскажу чуть позже), там уютно, чисто, хорошая еда и внимательный вежливый персонал. Врачи сказали, что со здоровьем у меня все в порядке, и, хотя окончательные выводы делать рано, принадлежу я, по всем признакам, к подвиду С, так что буду жить долго.

Юрист компании тем временем разыскал моих родственников, они нужны были для подписания ученического контракта, поскольку мне еще не было двадцати лет. Оказалось, что мой отец, Фредерик Ниртахо, умер четыре года назад, и его наследство уже поделили. Моя появление стало для родственников неприятным сюрпризом, но юрист предложил им полюбовное соглашение: они подписывают нужные для Трансматериковой бумаги и отдают мне дом в Картофельном переулке (тот самый, где я сейчас живу, его выставили на продажу, но никак не могли найти покупателей), а я отказываюсь от остальных имущественных претензий. Судиться с Трансматериковой — неблагодарное занятие, и они согласились.