Но в семье Карваров Рождество праздновались с особым размахом. Даже отец, такой обычно озабоченный и серьезный, не считал зазорным украшать елку, помогать придумывать карнавальные шутки и игры.
На это Рождество также ожидалось много сюрпризов. Взрослые бродили по дому с таинственным видом. Мохнатая кошка Заира, материнская любимица, убегала с визгом из углового комнатки, где проходили репетиции. И, конечно, по шкафам и ящикам прятались коробочки и пакетики с подарками. В их семье был обычай, кроме покупного, дарить друг другу что-то, сделанное своими руками. Ну хотя бы бархатный кошелек, вышитый незабудками, или вырезанного из липовой древесины всадника, неуклюжего, но очень боевого.
Антик, представитель новейшего, прагматичного, поколения, решил вопрос очень просто: составил список того, что бы он хотел получить от каждого из домашних. Не удивительно — все, о чем он мечтал, касалось исследований в естественных науках, а приобретать в качестве рождественского подарка бутылку формалина, ей-богу, никому бы и в голову не пришло. Хотя Антикова коллекция заспиртованных головастиков, лягушек, ящериц и других малопривлекательных существ пользовалась большим успехом у Настасьиных подруг — Антик специально заманивал неопытных девочек в свою комнату, чтобы услышать приятное мальчишескому уху визжание. Аккуратные ряды расставленных по полкам банок, в которых плавало всякое непотребство, производили впечатление не только на гимназисток. Единственный, в ком коллекция вызывает умиление, — сосед Стас. Он уже учится на первом курсе медицинского университета, отрастил длинные волосы и даже пытается отпустить бороду, хотя пока она не очень солидная и, сказать по правде, на звание бороды даже не тянет.
Стасик очень умный и смелый. И познакомились они с ним, когда три года назад черноглазый застенчивый подросток нырнул в страшный Баламутов омут, чтобы достать Настасьину соломенную шляпку. Гувернантка-француженка тогда от ужаса потеряла сознание, и пришлось брызгать ей в лицо водой и потом долго упрашивать, чтобы не рассказывала никому о неразумном поступоке «сэра Ланцелота» — так мадемуазель Алин прозвала Стася. Антику было всего восемь лет, но новый знакомый разговаривал с ним, как со взрослым, и об очень серьезных вещах — например, как устроена дыхательная система лягушки, или о животном магнетизме, или о теории эволюции Дарвина.
Антик искренне удивлялся, почему они раньше никогда не виделись со Стасиком? Имения же рядом — Залесье, откуда родом Стас, и их Речицы, и в доме Карваров всегда любили гостей. По крайней мере, после того случая с омутом Стасик стал заходить во время каждых каникул. О Стасевых родителях Антик не знал ничего, кроме того, что залесский пан — полковник в отставке и имеет связи в Санкт-Петербурге, откуда и приехал. Никаких попыток сблизиться с кем-то из соседей залесские господа не делали. Да какое это имело значение, если со Стасевой легкой руки коллекции птичьих перьев и яиц и многое другое пополнялись, а животный мир поместья Речицы обогатился двумя парами удивительных голубей — белых, как молоко, и пушистых, словно растрепались, продираясь сквозь облака.
Но постепенно Антик начал с досадой подозревать, что заходит старший друг не столько для того, чтобы принести ему новую книжку про животных, а чтобы увидеться с капризницей Настой и завести с ней неинтересные разговоры о каком-до Достоевском, Словацком, Золя и вообще о непонятных Антику вещах, типа женской эмансипации. Причем они всегда спорили — Стасик снисходительно, сохраняя мужское достоинство, Наста — жарко, аж до слез. И ее серые глаза так горели, а голос гневно дрожал, что Антик, наверное, убежал бы от такой бешеной. Даже мадемуазель Алин, которая не раз была свидетелем подобных стычек, не выдерживала и бежала за нюхательной солью — для себя, конечно. А Стас восхищенно улыбался. И Антик каждый раз думал с тайным удовольствием, что сейчас его сестра не захочет больше встречаться с черноглазым задирой. Но, когда гость уходил, мальчик с удивлением замечал на лице Насты странную мягкую улыбку, а взгляд сестры пролетал, не задерживаясь, сквозь неинтересные предметы интерьера в какие-то нездешние дали.
Появилась та улыбка на ее губах и сейчас, когда горничная прибежала с сообщением, что пришел залесский барчук. Антик бросился на лестницу, перевесился вниз. Стас явился в невероятно шикарном виде: поверх длинного черного пальто — клетчатый плед, на длинных волосах — шляпа с широкими полями, с которых сейчас стряхивались целые снежные сугробы. А в руках — два увесистых пакета!
— А, наш юный сосед! Это ваш карнавальный костюм?
Отец, пан Михал Карвар, всегда почему-то разговаривал со Стасиком шутливо. Но молодой человек ответил достойно, с припрятанным вызовом:
— Так одеваются студенты, пан Михал.
— Ну-ну... А как же шинель, мундир, фуражка с гербом, перчатки?
— Мы протестуем против ношения формы, — голос Стася звучал торжественно. — Бедные студенты не могут ее приобрести, поэтому им грозит исключение. Это дискриминация! Мы решили все ходить на занятия в штатском!
— Что ж, одобряю, — отец сказал это уже серьезно. — Но сегодняшним вечером, юноша, желаю вам только искренне веселиться.
Гостей, как всегда, было много. Приехала пани Марыся, вдова дяди Анатоля, брата пана Михаила. Много лет пани Марысю видели только в черном, хотя сегодня на ней серебристо-серый роброн. С пани Марысей дочери, смешливые рыженькие Ганка и Гапка. Вот пан Михал встречает семью из усадьбы Горкавичи: пан Витольд, худощавый, с коротко стриженными седыми волосами и тростью, похож на римского легионера, полная добрейшая пани Ядвига, их сын Радусь, будущий юрист, элегантный и уравновешенный до скуки. Веселая праздничная суета наполнила дом доверху, как разноцветные камешки наполняют шкатулку красавицы.
— Карнавал! Карнавал! Маски, готовьтесь!
Антик бросился в свою комнату. Латы выглядят как настоящие... А меч — так и вообще настоящий: древний, воинский, выщербленный во многих битвах — поэтому и позволили взять, что потерял былую остроту. Конечно, не совсем рыцарский — такой короткий меч назывался «корд» и использовался для ближнего боя. Мальчик не удержался, чтобы не взмахнуть своим оружием, направо, налево, резкий выпад — и дракон подыхает на коричневой от ядовитой крови траве.
В зале уже собирались маски. Старшие гости, что не принимали участие в переодевании, устроились на стульях у стен. Пани Ядвига, конечно, двинулась к столику с угощением — цукаты в имении Речицы были отменные.
Мать в светло-зеленом платье, приветливая и красивая, с такими же огромными серыми глазами, как у Насты, подходила то к одному, то к другому гостю, и от ее слов, взгляда, улыбки просветлялись лица — словно солнечный луч скользил по волнам ручья.
Наста завидовала материнскому умению заставить самого серьезного человека улыбнуться, приоткрыть свою душу. Казалось, пани Карвар провела жизнь в сказочном мире, где просто нет злых людей и больших несчастий, — такая она была вся светлая, доверчивая, никогда не повышала голоса. Как настоящая фея.
А вот мадемуазель Алин, их строгая, впечатлительная мадемуазель Алин неожиданно надела яркий наряд озорной Коломбины. Радусь кутался в белый плащ с нашитым крестом. Ганка и Гапка – в невероятной ширины кринолинах и коронах, но каких королев сестры должны были изображать — знали точно только они сами. Среди пестрой толпы выделялся Стасик в простом черном пиджаке, с воротником под горло. Но он принимал такие гордые позы, пытаясь достойно ответить на шутки рыженьких сестер, что его костюм вполне мог сойти за карнавальный — романтический герой, благородный воитель. А вот пан Михал вышел в легкомысленном костюме тамбурмажора, в огромном кивере и с огромным же блестящим жезлом, которым изо всех сил ударил в пол.
— Карнавал начинается!
Усы у пана Михала были пышные свои, и улыбался он в них так весело, что все засмеялись в ответ, захлопали в ладоши. Но Гапка закричала:
— Подождите, еще Насты нет!
