- Петр Максимович, дело срочное есть. Академик Трубилин статью предлагает. Ты ее по-смотри и прикинь, в какой готовый номер поставим. Но учти - не далее одного-двух. Статья злободневная. Надо ее народу дать. Спустя час, Зуев вернулся.

- Ну как, Петр Максимович, понравилась?

- Трудно сказать, что однозначно. Язык великолепный! Видно, что писал академик. Глубоко копает. Но вот его видение того, что надо нам, мне не по душе. "Нужна не одна, а много партий"! Демократию, рынок ему подавай! А вот еще перлы - "рабочая сила в условиях рыночной эконо?мики должна стать товаром", "прописку, это наследие крепостного права, необходимо от?менить". И вообще... "Конституция себя изжила. Нужна новая. Вместо Союза -? федерация..."

Козьмичев слушал и поражался. Такого Зуева он еще не видел!

- Это как с матрешкой, - поду?малось ему. - Чем больше ее раскрываешь, тем явственней становится ее многоликость. Стало быть, социализм с нераскрытыми возможностями в его выступлении перед голосованием был не случайностью, а проявлением мировоззрения. Это открытие его изумило. - Ведь мы почти ровесники. Пять лет, на которые он старше, не должны делать такой погоды. Ан, нет... Теперь понятно, как он попал на эту должность. Партия знала, кто ей нужен. Ей ведь никогда не было по сердцу реальное изображение жизни. А вот псевдонародное сюсюканье, не критика, а ее под?мена лозунгами о необходимости преодоления недостатков без указания на их корни - это да.... Теперь понятно, откуда идут зуевские оценки новой плеяды литераторов и их произведений. Козьмичеву стало не по себе... Вот, чем бы обернулось его избрание главным - борьбой за социализм, консерватизмом и догматизмом! Что же мне с ним делать? Предложить уволиться по собствен?ному? Но, во-первых, как хороший организатор он мне нужен. Во-вторых, вряд ли он напишет такое. Значит, его как-то надо нейтрализовать. Отлучить его от возможности воздействия на ре?дакционную политику. Но как? Тогда Владу и пришла в голову идея создать при себе обще?ственный редакционный Совет. Пригласить в него своих единомышленников, авторитетных по?литиков, писателей, театральных деятелей, критиков, ученых... Выслушивать их, определять вместе с ними редакционную политику. Козьмичеву уже было ясно, что в Совете должна быть гармония между литературой и реальной политикой в той их ипостаси, что продвигает идеи, от которых у некоторых, в том числе у Зуева, перекашивает скулы.

Первым, к кому он обратился, был Салмин. Роман Станиславович такой идей не просто заго?релся, но даже обещал посодействовать с подбором кандидатов. И действительно помог. Хотя и с его помощью создание Совета шло нелегко. В конце концов, Козьмичев уже мог назначить дату первого заседания. Но неожиданно позвонил Салмин и сообщил, что, в силу чудовищной заня?тости в театре и проблем со здоровьем, не сможет принять участие не только в этом заседании, но и вообще в работе Совета.

- Слушай, Козьмичев. Ты на меня зла не держи. Я душой с тобой. Но вот что-то сил у меня поубавилось. Утром, понимаешь, еще есть. А вот к вечеру, как говаривал небезызвестный герой фильма "Ширли-Мырли", шаг шагну - и падаю. Шаг шагну - и па?даю... Даже репетировать устаю...

Козьмичев испугался и вместо обеда ринулся в театр. Салмина не было. Там-то он и узнал, что Салмин лежит в больнице. Влад плюнул на неотложные дела, позвонил в редакцию и поехал к Салмину. Слава богу, тот уже чувствовал себя много лучше, хотя врачи требовали от него взять тайм-аут в режиссерской практике и хорошенько отдохнуть. Но Козьмичев все-таки уговорил его дать согласие на вхождение в Совет.

А потом, чтобы не утомлять больного, хотя им было о чем поговорить, уехал заниматься своими де?лами. Главным из них была подготовка организационного заседания Общественного совета. По?мимо этого, надо было найти и уговорить еще одного кандидата. И едва он озаботился этой проблемой, как его осенило - профессор Кожин! Ну как это он мог забыть о нем? Вот он, мо?сковский снобизм! И меня достал! На периферии, понимаешь, умных людей не бывает! Позор тебе, Козьмичев!

- Звони немедленно, - скомандовал он себе.

В институте профессора не было. Козьмичев назвался, и ему дали номер домашнего телефона. Номер занят не был.

- Аллооооу! - пропел мужской баритон. - Слушаю...

- Лев Наумович, это Влад Козьмичев!

- Здравствуй, дорогой! Как дела?

- Спасибо, Лев Наумович. Все нормально. А у Вас? То же самое? Я рад! Можно с Вами на?счет одного дела поговорить? Можно?! Тогда так. Я сейчас формирую при редакции Обще-ственный совет...

- Интересная затея! И кто там у тебя будет?

- Академик Трубилин, Салмин...

- Ну, это фигуры! Кто еще?

- Профессор Крайнев из Литинститута...

- Знаю, но не знаком. Кто еще?

- Макридин...

- Это, который "Конвой в ночи..."

- Он!

Кожин выслушал фамилии потенциальных членов Совета.

- И все уже согласны?

- Конечно! Но вот не хватает еще в нем одного человека.... Вас, Лев Наумович!

В разгово?ре возникла пауза.

- Меня?

- Вас, Вас, Лев Наумович! Вас знают, уважают... Согласны?

- Так я же не москвич! Да и лекции в университете...

- Ну и что? Будете приезжать! Раз в квартал. Соглашайтесь, Лев Наумович! Там ведь такие интересные люди собираются!

- А когда первое заседание?

- Думаю через месяц.

- Уговорил! Кстати, на эту тему анекдот есть. "Рабинович! Вы согласны? А что делать?" К тому же, как раз статью заканчиваю. Хочу в наш журнал "Социологические исследования" отдать.

- О чем статья?

- Интеллигенция и время перемен...

- Интересно... У нас в портфеле ничего подобного нет. Может быть, Вы ее мне отдадите?

- Ты понимаешь, статья-то скорее научная, чем публицистическая.

- Вот и прекрасно! Пусть читатель увидит, что думает наука о нашем бардаке!

- А что, пожалуй, ты прав! Раз так, ловлю на слове! Немного ее упрощу за счет цифири. Жди!

- Вам позвонят, когда подъехать. Всего хорошего, Лев Наумович, спасибо - и до встречи!

Первое заседание Совета прошло удачно. Его председателем был единогласно избран акаде-мик Трубилин. Историк и один из ярчайших публицистов. Говорили о современном литератур-ном процессе. О роли в нем журнала. Но больше всего волновала ближайшая перспектива. Хотя никто из членов Совета не был провидцем и не мог еще знать, сколь долго стране суще?ствовать в этом смутном времени, они уже чувствовали неизбежность каких-то грандиозных, всемирно значимых перемен. Тех, какие надолго, а может быть, и навсегда, изменят ее облик и душу. Это и предопределило резюме того заседания и задачи журнала.

1. Сохранить все лучшее, что было и есть в русской литературе.

2. Открыть страницы журнала для авторов, многих из ко?торых принудили к эмиграции.

3. Искать талантливую молодежь, чье вхождение в литературу тормозилось цензурой.

Эти положения стали для Козьмичева альфой и омегой в его редакторской политике. По окончании заседания Совета он отдал в распоряжение Когана редакционную "Волгу" и договорился, что вечером ждет его у себя дома. Им было о чем поговорить! Именно в тот вечер Лев Наумович прочитал ему свое стихотворение "Белая обезьяна".

Там, где золотистые лианы

Брызги звезд бросают в океан,

Белая, смешная обезьяна

Завелась средь рыжих обезьян.

Всех других не лучше и не хуже,

Из лиан не строила свой дом,

Презирала их благополучье

И вертела дерзостно хвостом.

Иногда случались переделки

И ворчал сердитый павиан.

Ей прощали все ее проделки -

Мало в стае белых обезьян!

Годы шли - куда от них ты спрячешься?

В старости любой вопрос не прост,

А она по-прежнему дурачилась

И держала вертикально хвост.