Спустя немного времени, Владлен уволился из "Социалистического труженика" и стал профессиональным писателем. Первым его произведением в новом статусе стала пьеса, написанная по рассказу "Воспитание по деду Трофиму", в свое время понравивше-гося Леонидову. И для него.
Глава 26
Воленс-ноленс и Салмин
Ежиков, хотя и грозился успеть на последний премьерный спектакль, приехал много позже. В течение тех несколько дней, что он прожил у Козьмичевых, были долгие разговоры о пьесе, о жизни, о Касинском театре и о Касинске. Владика удивило и обрадовало, что суждения Ежикова о пьесе были очень близки тем, что довелось слышать от Салмина и Альбины Ивановны. Пользуясь своим положением в театре, он сводил друга еще на два спектакля, которые ставил Салмин. Ежиков был в восторге. Тогда-то у Влада и родилась идея познакомить Василия с Салминым. Это было нелегко и случилось лишь перед самым отъездом Ежикова, когда Салмин, уступив настойчивым просьбам Козьмичева, разрешил привести "интересного сибирского режиссера" на утреннюю репетицию. Встреча состоялась перед самым ее началом.
В театр Владик с Ежиковым приехали вовремя, но Салмина не застали. Репетицию про-водил другой режиссер. Ничего другого не оставалось - только ждать. Ждали долго и уже начали склоняться к уходу, когда в зрительный зал, где проходила репетиция, вошел Салмин и сразу предупредил.
- Мужики, у меня времени в обрез! Поэтому сразу к делу!
- Роман Станиславович, Вы не волнуйтесь. Я хотел только, чтобы Василий Арнольдович посмотрел на то, как Вы ведете репетицию. Жаль - не получилось...
- Роман Станиславович, я и есть тот самый Воленс-ноленс. Но это шутка. Познакомиться с Вами - это уже много. Если позволите, то скажу, что от "Театральных страстей" я в востор-ге! Тем более, что во многих событиях, воспроизведенных на сцене, я непосредственно участвовал. А то, что в них добавил наш друг, очень органично и достоверно. Я уж умолчу о режиссуре... От всей души Вас поздравляю! Жалко только, что не удалось мне ее поставить у себя.
- И не ставь, - прервал его Салмин. - Время еще не пришло. У Вас там все живо... А что еще видел у нас?
- "Соловьиные трели" и "Зрелость". Удовольствия - море. Если позволите, я на следую-щий год поставлю "Зрелость". У меня есть, кому в ней играть.
- А что? Ставь! Ее, кстати, в вашем краевом театре уже репетируют. Просили меня подъ-ехать, посмотреть. Так что, если поставишь, попробую к тебе подскочить. От вашего города это сколько?
- Если на самолете, то минут двадцать-тридцать. Поездом - часов пять...
- Ну, это возможно! Ставь и жди меня! Лады?
- Слов нет! Об этом только мечтать можно... Спасибо Вам, Роман Станиславович!
В таком, прямо скажем, приподнятом настроением Ежиков уехал к себе.
Спустя какое-то время после этого разговора, Владик поинтересовался, в самом ли деле Салмин хочет помочь Ежикову. Это ведь время, а оно дорого. Недолго думая, Салмин ответил.
- Ты знаешь, ведь Сечинов скоро уходит. Ему место второго предлагают. Стало быть, тре-тий режиссер скоро понадобится. Вот я и присматриваюсь. "Зрелость", по моей наводке, будут ставить в трех местах. Может быть, кто-нибудь понравится. Да и кровь новая полезна. Режис-серы в провинции меньше подвержены моде и влиянию. А иногда такое выдают, что нам, столичным, и не снилось!
Работа над пьесой шла полным ходом. Это было радостное время. Главным стало сотруд-ничество с Анатолием Федоровичем. Тот не только давал советы, но в некоторых случаях ненавязчиво предлагал свое видение сюжета, а иногда и свою редакцию текста ролей. Владик, вначале еще сомневавшийся в необходимости такого сотрудничества, вскоре начал восприни-мать его как подарок судьбы. Конечно, он понимал, что перед ним гениальный артист, но Леонидов раскрылся перед ним с такой стороны, о наличии которой Владик и не подозревал, Тонкий и глубоко чувствующий человек, он оказался потрясающим эрудитом не только в искусстве, но и в живописи, в литературе. Их общение зачастую превращалось в размышления Анатолия Федоровича об этих сферах.
Вот что значит личность! - Думал о нем Владик. - Вроде бы я кое-что уже знаю и пони-маю в драматургии. Пусть немного, но пожил на сцене. Даже опыт в написании пьесы есть. Но ведь только сейчас до меня по-настоящему дошло, что такое превращение прозаического текста в сценарий. И какого труда стоит перемещение его из реальности, в которой мысли, слова и поступки героя не выходят за границы сознания читателя, в ту, где они начинают жить в движении, голосе, слове, жесте и мимике артиста.
Было очень жаль, когда по причине занятости Анатолия Федоровича их встречи отклады-вались. Однажды Владик спросил.
- Анатолий Федорович, почему Вы не преподаете? Честно скажу, что все, о чем я услы-шал от Вас по теории театра, актерскому мастерству и режиссуре, на голову выше того, что я знаю. Честное слово! Вас бы студенты на руках носили...
- Предлагали мне не раз. Но если в это дело впрячься, не останется времени ни на театр, ни на кино... А я такой - ничего в полруки делать не могу. Актер я, Влад! Актер и скоморох! Играть хочу. Пусть уж студенты смотрят и учатся... Это судьба...
Иногда разговор выходил за пределы искусства. Тот год был богат на полеты космонав-тов. Как-то Леонидов вдруг заговорил об этом.
- Завидую я иногда ребятам...Я ведь вполне мог стать конструктором этой техники... Не веришь?
- Не знаю, что и сказать... Вы же артист. Театральное закончили...
- Так. Но до этого я еще и институт закончил. И диплом у меня с отличием.
- Ничего себе! А как в артистах оказались?
- Помнишь, Салмин тогда сказал о тебе, что в тебе победило рациональное начало. Не то - был бы ты артистом. Так у меня ровно наоборот. В школе круглым пятерочником был. В школьном театре всяких колобков, волков и зайцев играл, но о театре даже не думал. Все друзья в технические вузы подались, и я с ними. В институте сначала самодеятельностью увлекся, потом студенческий театр. Уже хотел бросать и в театральное поступать... Родители костьми легли. Диплом получил. Год в КБ отработал. Днем на работе, вечером - в студии, театре... Отпускать не хотели. Еле отбился. До министерства дошел... Потом училище. Так что мы с тобой в чем-то похожи.
В период совместной работы над пьесой они стали друзьями. Это была дружба старшего и младшего. Дружба, которой Владик очень дорожил. Влад не мог не видеть того, как общение с Леонидовым расширило его кругозор после окончания Литинститута, как глубоко перед ним теперь раскрылась природа человеческого поведения и актерского мастерства. Разумеется, это не могло не сказаться на качестве его пьес и прозы. Вклад Анатолия Федоровича в сценарий был так велик, что когда пришло время отдавать пьесу Салмину, он предложил поставить его фамилию рядом со своей. Но был категорически не понят.
Постепенно Козьмичев становился постоянным автором театра Салмина. И не только. Его пьесы, благодаря договору с Министерством культуры, начали ставить во многих театрах страны. Уже не надо было писать только ради заработка.
Время шло. Вере уже исполнилось три года. Анна Семеновна перебралась в Москву, поз-волив Лене продолжить работу в школе. Они даже купили "Жигули" и теперь могли насла-ждаться жизнью не только в городе, но и на даче. Писалось ему в те годы легко. Были и пьесы, и новая книга. Можно было сосредоточиться на собственном творчестве. Но склонность Влада к критическому взгляду на окружающую действительность и духовную атмосферу в стране, утихшая было после ухода из газеты, начала оживать. Не давала покоя пропагандистская кампания вокруг летней Олимпиады-80. Вызывало неприятные чувства то, что происходило в Москве с созданием видимости благополучия и накачиванием прилавков товарами и продук-тами. С очисткой ее от неблагонадежных элементов и переселением их за 101 километр. По стране ходил анекдот. "Объявленное Хрущевым на 80-год наступление коммунизма заменяет-ся Олимпийскими играми".