- Значит, судьба твоя такая. Победила в тебе рациональность. Она актерской при-роде не свойственна.
- То-то я мучаюсь, - вступил Леонидов, - где, думаю, я его фамилию встречал?
- Как - "где"? Да в "Литературном мире", - подсказал Салмин. - Недавно там подборку его рассказов опубликовали. Потому и пьеса меня заинтересовала. Я ведь его книг не читал. Оттуда и узнал, кто он такой.
- Нет, - отреагировал Леонидов, - Я этот номер еще не читал. - И вдруг хлопнул себя по лбу. - Вспомнил! Я твой рассказ "Воспитание по деду Трофиму" читал. Душев-ный и добрый. Я даже подумал, не набросок ли это к будущему сценарию. Уж очень он образный.
- Анатолий Федорович, Вы не шутите?
- А я не на сцене. Я серьезно. Переделаешь в пьесу - считай, деда Трофима есть, кому играть. Вот, при Главном обещаю. Ты только не тяни. Ладно, мужики, мне бежать надо.
Они остались вдвоем. Салмин взял со стола папку, в которой он оставлял в театре пьесу.
- Вот, Козьмичев, какие у нас дела. Пьеса мне твоя понравилась. Она абсолютно актуальна. Нашей театральной публике давно встряска нужна. Я, честно говоря, в этом твоем Чуждине временами себя узнавал. Правда, я не Воленс-ноленс. Но...
- Кстати, настоящий Воленс-ноленс сейчас уже Главный режиссер того самого те-атра. Это он меня к написанию пьесы подтолкнул. А я у него в благодарность прозвище украл. До сих пор переживаю.
Салмин сидел и курил. Потом решительным жестом загасил сигарету.
- Но это не все... Слушай, ты коньячка не против? Ты не бойся, я тебя спаивать не буду. Так, по рюмке. Для бодрости.
Они действительно выпили только по рюмке.
- Теперь вот что. Если откровенно, то твоя пьеса не что иное, как карикатура на театр. Как бы это помягче - пародия на него. Добрая и талантливо сделанная. Чувствуется теплое и даже трогательное отношение к театру. Это дорогого стоит. Но в таком виде, ка-кой она имеет сейчас, репертуарная комиссия ее не пропустит. И имя мое здесь бессиль-но. Поэтому я предлагаю чересчур острые, на взгляд патрициев из Минкульта - цензо-ров, углы смягчить. Не изъять. Сделать их более комедийными. На рукописи мои сооб-ражения и не только по этому поводу. Если ты согласен, я обещаю включить пьесу в ре-пертуар. Поверь мне, дело того стоит. А роль Чуждина мы Леонидову отдадим. Иди, ра-ботай! Мне уже некогда. На все про все тебе месяц. Иначе не успеем. До встречи!
Весь этот заключительный монолог Владик слушал, пребывая в каком-то оцепене-нии. Он и представить не мог, что его первая пьеса может понравиться самому Салмину! Ясно стало одно - предстоит бессонный месяц.
Лена, выслушав рассказ о знакомстве с Салминым и Леонидовым, не сразу пове-рила в его реальность.
- Козьмичев, ты счастливчик и везунчик! Чтобы с первого раза взять и очаровать Салмина?! Невероятно! Я с тобой! Чем могу, помогу.
В течение месяца он так интенсивно работал, что действительно забыл, как люди отдыхают. Спал по три-четыре часа. Надо было хоть как-то поддерживать себя физиче-ски. Именно тогда ему пришло в голову делать зарядку и бегать. Несмотря на то, что бег он любил еще в школе, со временем это прошло. Сказал о своей идее Лене и получил полное одобрение. Не откладывая, они купили тренировочный костюм. Но кроссовок не нашли. Помог школьный физкультурник. Лена обратилась к нему за помощью, и тот, пользуясь своими связями в спортивном мире, достал им две пары настоящих и безумно дорогих адидасовских кроссовок. И еще посоветовал купить шагомер, для контроля рас-стояния пробежки. Лена сначала решила поддержать его энтузиазм, а потом передумала. Но он не отступил. Свою беговую карьеру начал с пробежки по школьному стадиону. Ле-на и Павлик ограничились ролью зрителей. Сил хватило лишь на три круга. Постепенно организм начал вспоминать о своих возможностях, и однажды Владик вдруг осознал, что бег начал доставлять удовольствие. На тренировку отправлялся рано утром. Прибегал. Принимал душ. Завтракал. И если не надо было в редакцию, садился за стол. Свежести хватало на весь долгий день. Помогало и то, что этот месяц обошелся без командировок. К назначенному сроку пьеса была доработана. Нельзя сказать, что он согласился со всеми замечаниями знаменитого режиссера, но многие из них учел. Лене в итоге показалось, что пьеса стала лучше. Назвал он ее не изменил - "Воленс-ноленс, или театральные стра-сти". Теперь можно было звонить Салмину.
- Это Козьмичев Вас беспокоит. Готов вновь предстать перед Вами.
- Слушай, я сейчас не могу. Мы к гастролям во Францию готовимся. Ты отдай ру-копись завлиту. Он мне ее передаст. Вернемся - жди звонка.
Прошел месяц, два, три... Владик уезжал из Москвы, возвращался. Увы, звонка из театра не было! Решил позвонить Салмину сам. Тот искренне удивился.
- А я думаю, чего это Козьмичев не звонит? Но ты не волнуйся. Я не забыл. Будем работать.
Началось это "будем работать" с читки перед Художественным советом театра. Честно говоря, без волнения и критики не обошлось. Но общее мнение было единодуш-ным - "принимаем, но надо доработать". Дорабатывать пришлось ночами. Другой воз-можности просто не находилось. Салмин посмотрел на сделанное, удовлетворенно хмык-нул и назначил второе чтение. На этот раз перед труппой. Неужели все, радостно подумал Владик. Ай да молодец!
Наступил день, когда он вышел на сцену. Живо вспомнилось, как последний раз он выходил на нее в далеком семидесятом в роли матроса из "Любви Яровой". Но была большая разница между тем и этим выходами. Если тогда он был рядовым артистом про-винциального сибирского театра, то теперь он стоял на сцене в роли автора, которому предстояло увлечь и покорить своими мыслями и словами артистов одного из ведущих театров страны.
Он читал пьесу и внимательно вглядывался в лица присутствующих в зале. Многих узнавал. Вот сидит знаменитая "старуха", народная артистка Грушевская. Рассказы о ее остроумии и злословии ходили еще во время его учебы в театральном. Рядом с ней моло-дая красавица. Вроде бы она училась на третьем, когда он еще только был на первом. Вот народный артист республики Самарский, хорошо знакомый не только по ролям в ки-но. Его глубокие и философские стихи ему очень нравились. За ними сидела сплошь не-знакомая молодежь и, как ему казалось, трепалась о чем-то своем. Сидевшая рядом с ни-ми пожилая комическая актриса и тоже народная Наталья Зигмунд, когда молодежь ме-шала ей слушать, своим скрипучим, знакомым всей стране голосом, на весь зал возму-щенно восклицала.
- Нет, вы посмотрите на них! Роман Станиславович, не давайте им ничего, кроме роли статистов в этой пьесе
Леонидов почему-то сидел на отшибе, и лица его в полутемном зале Владик раз-глядеть не мог. Салмин расположился на сцене, у него за спиной.
- Боже, помоги мне им понравиться! - думал Владик. И помог-таки. С каждым словом в нем оживал артист, все глубже погружавшийся в образы персонажей. Особенно в роль Дорожкина, что не требовало никаких усилий - ведь это был он сам, правда, мо-ложе. Наконец, последняя реплика. Почувствовал, что устал. Сел на стул и оглянулся на Салмина. Тот сидел в кресле, вытянув свои длинные ноги и опустив голову. В зале было тихо.
- Все! - пронеслось в его голове. - Салмин спит. Труппа молчит. Провалился! Но ведь Салмину и Худсовету понравилось...
И в этот момент труппа разразилась аплодисментами. Хлопали до тех пор, пока Салмин не выдержал.
- Други мои! Пожалейте эмоции! Завтра спектакль. - Кашлянул в кулак. - Значит, так! Я свое отсмеялся раньше. Теперь понятно, что и вам пьеса понравилась. Скажу чест-но, мне это приятно. Значит, не ошибся. Полагаю, что ее можно ставить в план следую-щего года. Где-нибудь на осень. Времени на репетиции хватит. Поздравляю всех с тем, что мы открыли для себя нового, молодого и талантливого автора. - Повернулся к Влади-ку.
- Это я о Вас, Владлен Константинович. Надеюсь, что сотрудничество наше будет долгим и успешным. - Сделал шаг навстречу и пожал ему руку. - Теперь отдаю автора на ваше растерзание и удаляюсь.
