С противоположной стороны на Завод налетели птицы. Они вынырнули из-под дымных облаков, клубами поднимающихся из заводских труб. Зашли на посадку, открыли люки, и оттуда посыпались листки бумаги. Альберт, во все глаза наблюдая за этим, подумал, что это очень странный способ доставлять в город бумагу. Только спускаясь к Гору и не чувствуя замерзших пальцев, Альберт задумался о том, почему он впервые увидел, как лодки пролетают над городом, и, уже заходя в дом, нашел ответ. Тот раз, когда все горцы наблюдали падение лодки, был единственным, когда клин шел с их стороны по прямой. Лодки, если и прилетали регулярно, шли из-за горы, по широкой дуге огибая ГорГор, и потом ныряли в смог над Заводом.
Притащив с улицы ведра с водой, Альберт поставил их на начинающую нагреваться плитку. В несколько подходов натаскав в кривоногую ванну горячей воды, он с удовольствием в нее погрузился. От воды даже шел пар, а постепенно отогревающиеся руки и ноги аж жгло, до того они болели от перепада температур.
Вдумчиво слушая шум воды, залившейся в уши, Альберт думал о том, когда он вот так вот спокойно лежал в ванне, а не быстро обливался из ведра после того, как вымоет Марту и отведет ее наверх. По всему выходило, что очень давно. Задолго до того, как он остался один.
Лежа в остывающей воде, Альберт поджимал ноги, чтобы не чувствовать набегающий холод, и не хотел вылезать, просто потому что не видел в этом смысла. В полной воды ванне было хорошо, и никто – давно уже – не мог его позвать, чтобы надавать заданий. Вот уже долгое время он сам давал себе поручения и сам думал, выполнять их или нет. И сейчас он решительно приказал себе встать, укутаться в полотенце и пойти нагреть себе еще ведро. Приткнув к ведру чайник, еще и чаю заварил.
Лежать в теплой воде, опираясь локтями о бортики ванной, и пить чай – это казалось Альберту чем-то странным и в меру извращенным, но он решил себе позволить небольшую глупость. Его даже Марта не зовет.
Альберт зачерпнул пустой чашкой немного воды и вылил себе на голову. Потом, набрав еще, снова опрокинул и вылил. Отфыркиваясь и вытирая глаза, Альберт откинул голову на бортик, прислушался к тишине дома. Он слышал, как капает с его волос вода. По крыше барабанил начавшийся дождь. Вот только, судя по тому, как задрожали стекла, это уже был мелкий град. И когда только погода успела так испортиться?
С трудом заставив себя выбраться на холодный воздух, Альберт старательно вытерся, разворошил старательно прилизанные мокрые волосы, быстро оделся и вроде бы даже не очень замерз. Сунув руки под мышки, он поднялся наверх.
– Марта? – он толкнул плечом дверь и вошел в комнату, тут же окунувшись в затхлую гнилую теплоту. – Ну, что такое...
Приложив усилие, Альберт открыл ссохшуюся форточку и убедился в том, что это действительно град.
– Похолодало, – он повернулся и подтянул одеяло повыше, укрывая чутко улыбающуюся Марту. – Может, сходим в ванную, пока комната проветривается?
– Не хочется что-то.
Марта приподнялась на локтях, неловко попыталась сесть, но не смогла и снова спрятала руки под одеяло.
– Мама, что случилось?
Альберт строго нахмурился, как, бывало, порой хмурился Тиль. Заметив это, Марта дрогнула.
– Ну вот, – она похлопала себя по бессильным ногам. – Отбегала свое.
И снова улыбнулась сыну.
– Мама, – потрясенно пробормотал он и как-то обиженно добавил. – Марта...
Альберт немного растерянно погладил Марту по натянутому поверх ног одеялу. Ему совершенно глупо казалось, что это может быть заразно. Напряженно сглотнув, он поднялся.
– Пойду, приготовлю поесть.
Альберт невольно оглядел Марту и увидел, что, укутывая ее плечи, из-за недостаточной длины одеяла оголил ступни. На пару мгновений вид потрескавшейся кожи на ногах вызвал у него отвращение, несколько секунд он порывался подтянуть одеяло, а потом, рассудив, что Марта все равно не чувствует ног, зато очень хорошо чувствует плечи, принялся пятиться к двери.
Марта смотрела на него задумчиво и спокойно. Наверное, она не хотела с ним разговаривать, раз ничего не говорила. Ну, а Альберту не очень-то и хотелось сейчас что-то слышать.
После таких новостей все его благодушие, вызванное теплой водой, пропало. За окном шумела надвигающаяся гроза.
– Дурацкая погода, – пробормотал он, спустившись по лестнице и обшаривая полки на предмет хоть чего-то, что можно было бы приготовить, не выходя на улицу.
Как оказалось, в его полном распоряжении были лекарства Рони, которые уже никак не могли помочь, и баночка засахарившегося молочного меда . Сильно не разгуляешься.
Уныло посмотрев сквозь грязное окно на бушующий ливень и прислушавшись к голодному зову живота, Альберт вздохнул и стянул с крючка отцовский непромокаемый бушлат. Он с ним в горы ходил, когда погода совсем плохая была. Вот как сейчас.
Закутавшись в широченную куртку, Альберт вышел на улицу. На него тут же обрушился страшной силы ливень. А ведь еще полчаса назад было значительно холодней, так, что вода застывала в крупные градины. И вот снова: как будто весна, а не поздняя осень.
Несмотря на мнимую непромокаемость отцовского бушлата, Альберт, пока добрался до дома Мартенсов, насквозь вымок. Дверь была прикрыта, но не заперта.
Выжав на пороге куртку и растянув ее на вешалке, Альберт сразу же направился в кладовку. Его грызло плохое предчувствие. Просто отвратительное ощущение того, что он предчувствует, но никак не хочет признавать. И сейчас у него просто не будет возможности отказаться от железных фактов.
Кладовка была разворошена и практически пуста. Альберт, до того нервно приглаживающий мокрые волосы, не сдержался и ударил кулаком по полке. Та, жалко хрустнув, проломилась, развалившись практически в труху, и на пол рухнул драный мешок с гречей.
Траурно посмотрев на рассыпанную крупу, Альберт перешагнул через мешок и принялся переворачивать ящики в поисках хоть чего-нибудь. Про себя он постоянно повторял, что в землянке еще есть замороженная закваска. Это неделя – неделю прожить – и потом еще одна неделя. А уж что потом, так до этого еще дожить нужно.
В углу обнаружились сваленные запыленные мешочки с рисом.
Рис в Горе не жаловали, потому что его привозили из Завода, здесь он попросту не рос. Альберт тоже не очень-то любил рис, но у него не было выбора, и он пододвинул к себе ящик и перекидал в него мешочки. Из одного такого мешочка получалась целая тарелка странной склизкой каши. Плевать, это же еда, в конце концов!
Собрав с пола гречку, Альберт всыпал ее в разодранный пакет и сунул в угол ящика. Он огляделся, попинал коробки, попрыгал, заглядывая на верхние полки, и к своему удивлению обнаружил в дальнем углу банку засоленных помидоров. Поставив ящик на ящик, полез наверх, цепляясь за занозистые полки. Подцепив за крышку банку, Альберт принялся так же осторожно спускаться. Он уже понял, что полки здесь хлипкие и на них сильно надеяться не стоит.
Разворошив рис, Альберт поставил банку посередине и подхватил ящик. Дверь он закрывать не стал, все равно в доме не осталось ничего важного. Закутавшись в насквозь мокрый и холодный бушлат, Альберт шагнул на улицу. Серое в темных переливах небо, сливающееся с заводским дымом, раскололось надвое молнией. Пригнув голову и пробираясь против ветра по улице, Альберт вспомнил, что Петерс панически боялась молний. Налетевший отзвук грома мигом вытряс из него такие мысли, тем более что он свернул на свою улицу, и ветер и ливень теперь подгоняли его, толкая в спину.
Решив, что закваска вполне может подождать его до окончания грозы, Альберт заскочил в дом, окликнул Марту и принялся варить рис, стараясь не думать о его мерзком вкусе. В конце концов, если что, добавит туда меда. С медом все пойдет.
Рис – для человека, которому, в общем-то, не из чего выбирать – оказался не так плох, да и Марта ела его с удовольствием. Поделенных порций хватало аккурат на две недели, и дальше этого срока Альберт старался не заглядывать. Но все равно, лежа в постели, он держал в уме оставшуюся закваску и думал – а что потом? Как потом жить-то? Пусть Марта поставила на себе крест и порой даже отказывалась есть, себе Альберт такого не позволял. Пусть ситуация становилась все безвыходней, выход существовал всегда. Так, по крайне мере, твердила Юнга.
