– Ну как наш малыш сегодня?

Лиам задрал голову, глядя на статно возвышающегося над ним сына.

– Нормально, но я бы сводил его к Маркусу, задние копыта проверить.

– Так своди.

– И свожу.

Йохан спешился и, придерживая Вихря под уздцы, повел его за дом. Вернулся он уже с двумя грязными коробами, волоча их по земле, и кивнул Альберту.

– Сходи за оставшимися.

Гордо хмыкнув и отодвинув брата, за коробами пошла Юнга.

– Ну что, как твое учение? – так запросто, будто общается со старым другом, поинтересовался Йохан, ставя короб так, чтобы с одной стороны от Альберта был он, а с другой – морковная грядка.

Младший Якобс шмыгнул носом и закатал рукава своей темной клетчатой рубашки.

– Ну, как-то так. Учусь потихоньку, – ему не хотелось, с одной стороны, подводить Юнгу, а с другой – врать почти взрослому парню, вдруг решившему с ним заговорить.

– А раз так, то скажи мне, мы репу на какую луну засеиваем?

Альберт почесал свалявшиеся в войлочную игрушку волосы, отчаялся разодрать колтун и почти наугад ответил:

– Когда нужно – не знаю, а мы – в полнолуние. Если проснемся.

Йохан расхохотался.

– Это правильно, это хорошо. Как отец твой, как Карел?

– Отец хорошо.

Альберт немного замялся, покосился на подошедшую Юнгу, вставшую по другую сторону от грядки и бросавшую на Йохана горячие взгляды, и наклонился к первому ряду моркови. Йохан, избегая взгляда, наклонился к другой грядке.

– Карел тоже неплохо. На работе. Если это можно назвать работой, конечно.

Йохан неоднозначно хмыкнул.

– Он раньше у вас каждый день штаны протирал, а потом вдруг отрезало. К священнику подался…

Юнга недовольно цыкнула. Она вообще не очень хорошо слышала весь разговор, но отголоски до нее все же долетали.

– Угу, – согласно пробурчал Йохан, выдергивая морковь пучками и бросая в короб, только грязь во все стороны летела.

– Вот мы и думаем с отцом – чего это? – как будто вслух размышлял Альберт, с трудом выдирая корнеплод из земли.

Вредная морковка сидела крепко и вылезала с трудом. Йохан не воспользовался предложенной возможностью уйти от ответа.

– Ну, сам-то как думаешь?

Альберт особенно на эту тему не думал, предпочитая во всем соглашаться с отцом.

– То есть это все из-за твоей сестры?

Мартенс застыл с вытянутым грязным пучком в руке, смешно побулькал горлом, прокашливаясь, после чего кивнул:

– Ну да, жизнеспособная идея. Вполне вероятно.

Якобс-младший обернулся, глянул на соседа с недоумением и снова вернулся к морковке. Дело пошло легче, хоть Альберта и пугала немного мысль о том, что когда он разогнется, Юнга либо испепелит его взглядом, либо оттаскает за уши.

Сестра негромко вскрикнула.

– Что, так быстро? – Йохан распрямился, потер поясницу грязной рукой и тут же приложил ее ко лбу. – Эй, с тобой что?

Юнга держала руку перед собой, с пальцев непрерывным потоком струились ярко-алые капли, заливая грядку. Дело тут же встало: Мартенсы кинулись к девушке, и Лиам повел ее в дом, промывать и обрабатывать рану.

– Что это было?

Воспользовавшись заминкой, Альберт сел прямо между грядками, рассудив, что если Марте придется отстирывать кровь от рубашки Юнги, то грязь-то на брюках ее уже не расстроит.

– Это я, похоже… забыл, – Йохан, выглядящий немного смущенным, наклонился и вытащил из земли закопанный рукоятью нож. – А я его искал. Уже пару лет.

Потерев рукавом лезвие, он убрал нож за ремень.

– Нехорошо как-то с Юнгой вышло. Извиниться бы.

Альберт пожал плечами и, не вставая, потянул из грядки ближайшую морковку. Так она поддалась легче – да и спина просто саднила, а не грозила переломиться по линии нижних ребер.

– Так извинись.

– А она мне нос не свернет?

Альберт поднял взгляд на Йохана. Тот, не сидящий на коне и не стоящий за прилавком, казался не таким внушительным. Да и виноватый вид ему не шел.

Никому бы Юнга нос не свернула, конечно, а Йохану тем более. Альберт хихикнул про себя: он-то знал о пылкой влюбленности своей сестры.

Смешная ситуация, как ему показалось.

– Тогда не извиняйся, – рассудил Альберт и выдернул еще морковку, оказавшейся гибридной, с двумя хвостами. – Смотри, какая красавица.

– Да какая красавица.

Йохан отмахнулся, глядя, как Лиам выводит из дома Юнгу, говорит ей что-то и кивает на соседний, Якобсов, дом. Та неохотно кивнула, мрачным взглядом окинула младшего брата и объект своей любви, после чего удалилась, путаясь в мешковатой юбке. Наверное, ей показалось, что последние слова относятся именно к ней.

Влюбленные такие странные, подумал Альберт и подумал, кажется, вслух.

– Что?

Йохан удивленно оторвался от незаконченной Юнгой грядки, в которой оставалось всего-то семь рядов, и снова выпрямился.

– Что? – Альберт посмотрел в ответ и, не придумав ничего лучше, ткнулся в свой последний ряд. – Ничего. Сестры, говорю, такие странные.

– Вот уж точно, – хмыкнул Йохан.

У него была одна младшая сестра – та самая, с которой, по мнению Тиля, что-то было у Карела, после чего тот вдруг срочно решил податься в святые. Поэтому Йохан как нельзя лучше понимал, какими зачастую непонятными могли быть девушки предвзрослого периода.

Карел совсем не опоздал. Вошел в прихожую, оповестил всех о своем появлении и принялся переобуваться.

– Не спеши.

Из большого помещения для приема прихожан выплыл священник.

Маркес был слишком молод для духовного лица, всего на пару лет старше Карела. Вот только отец Карела был скотоводом, а Маркеса – священником. В небольших производственных городках, к которым и относился Гор, все сферы труда зачастую были разделены между семьями. Поэтому Якобсы, рассчитывавшие на то, что их сын может стать священником, глубоко заблуждались. А Карел ничего им об этом не говорил, то ли для того, чтобы не расстраивать, то ли чтобы не показаться ненужным. Меньше всего ему хотелось брать в свои руки бразды правления фермой.

Еще меньше ему хотелось только прислуживать вредному потомственному священнику.

– Обувайся назад, иди до Мартенсов и забери у них наш заказ.

Карел кивнул и задержал дыхание. И уже в спину Маркесу тяжело и свистяще выдохнул.

Шагая по направлению к лавке Мартенсов, Карел готовился к худшему. Кому, как не Йохану, быть за прилавком в такое время? Он решил: быстро зайдет, возьмет все, что приготовили для священника, и уйдет. И никаких разговоров, никаких «приветов» и «какжизней». Исключено.

Карел остановился у тяжелой двери и перевел дыхание. Попытка успокоить конвульсивно бьющееся сердце с треском провалилась, он нажал на ручку и шагнул через порог.

– Привет.

Вопреки здравому смыслу, за стойкой, на которой стопкой высились пакеты с крупами, стояла Петерс, единственная дочь Лиама и младшая сестра Йохана. Девушка держала в руках с десяток пакетов и подняла голову на звук колокольчика.

Карелу сегодня очень повезло.

– Привет, Пет. Не ожидал тебя здесь увидеть.

Карел подошел к девушке, взял у нее часть пакетов и, получив утвердительный кивок, понес их в подсобку. Петерс осторожно почесала затылок под тугой косой.

– Вообще-то это я тебя здесь увидеть не ожидала, – Петерс звонко рассмеялась, расставляя пакеты по полкам. – Йохан на поле, позвать его?

– Нет, – в подсобке было тесно, и Карел выскользнул в зал, где было прохладно и свежо и не пахло смесью залежавшихся круп. – Я за заказом для Маркеса, тороплюсь.

– Понимаю.

Пет появилась из подсобки с большим хрустящим бумажным пакетом, тяжелым даже на вид. В их семье никто не вел никаких списков, всех покупателей и все товары держали в памяти. Оставалось только удивляться: как у них это получается?

Петерс была не самой выдающейся представительницей семьи Мартенсов, все надежды Лиам возлагал только на своего старшего сына. Пет, с ее слабенькой памятью, рассеянностью и миловидной внешностью, готовилась выйти замуж (счастливец пока еще не определился, но вопрос этот был совершенно решенным) и нарожать детей. Карел иногда думал, грустно глядя на девушку, что Лиам с сыном приготовили ее на продажу, как Тиль торговал коровами.