Мои нервы были натянуты до предела. Ситуация стала невыносимой; этот гнойник должен был однажды прорваться. Вскоре так и произошло.
XI.
В тот несчастливый для меня день я находился в нашем убежище вместе с Валентином и Машей. Мои антагонисты где-то бродили уже несколько дней, Слава тоже отсутствовал. Согласно имевшемуся у нас регламенту вылазок, мы ходили в разведку попеременно; в этот раз была очередь Славы. Он нашел относительно спокойный поселок к западу от нас, идеально подходящий под первую транзитную стоянку на пути запланированного исхода. Теперь Слава пользовался каждой возможностью, чтобы побывать там и подготовить место к нашему прибытию. Фролов считал, что он торопит события, поскольку состояние Маши оставалось неважным. Но Славе было трудно усидеть на месте и мы согласились, чтобы он продолжал свою кипучую деятельность по обустройству.
Нам предстоял обычный день, ничто не предвещало беды. Фролов, как обычно, был занят с Машей. Я же, удобно расположившись в гамаке на крыше, пытался представить нашу дальнейшую жизнь, если все сложится хорошо и на основе "экспериментального материала", дорогого Валентина Ивановича, удастся создать вакцину против вируса. Я верил, что так оно и будет; единственной сложностью представлялся поиск в разоренном мире нужных специалистов ― живых и не сошедших с ума.
Допустим, мы преодолели все опасности и доставили Фролова в нужное место, вакцина создана; что же будет дальше? Вся инфраструктура давно исчезла, численность людей составляет, быть может, меньше процента от той, что была до пандемии. Что нас ждет впереди ― неолит, новый каменный век? Жуткий рассказ Славы о том, какие невероятные формы может принять социальный проект в новых услових, не давал мне покоя. Очень не хотелось бы жить в мире, где правит тоталитарная секта или дикая орда преступников-каннибалов.
От размышлений меня оторвал шум внизу. Мои заклятые "друзья" вернулись из отлучки. Я услышал, как они яростно ругаются внизу ― то ли друг с другом, то ли с Валентином Ивановичем; он редко повышал голос, поэтому его не было слышно. Спустившись с крыши, я обнаружил всех троих в столовой. Они действительно спорили, то и дело переходя на крик. Побледневший Фролов, внешне спокойный, пытался возражать им; впрочем, без особого успеха.
Мне не сразу удалось понять, о чем идет спор. Оказалось, эти двое в ходе своих шатаний якобы наткнулись на группу живых людей; среди них есть женщины, дети и раненые; им срочно нужна помощь. Люди, по их словам, находились в заброшенном здании менее чем в получасе ходьбы от нас. Новоявленные самаритяне давили на Фролова, пытаясь заставить его отправиться туда вместе с ними. Когда они увидели меня, то потребовали, чтобы и я пошел.
Валентин Иванович, судя по отражавшемуся на его лице мучительному сомнению, не был убежден в подлинности рассказа. Неудивительно ― эти двое еще ни разу не были замечены за помощью ближним. Но их волнение и то, как они, возбужденно перебивая друг друга, приводили все новые подробности о найденных людях, заставили меня усомниться в том, что они лгут. Эмоциональная речь, нервная жестикуляция и кажущееся искренним беспокойство выглядели более чем убедительно. Просто послать их к черту и улечься обратно в гамак после их рассказа я уже не мог.
Фролов вопросительно-умоляюще смотрел на меня. Я понял, что придется что-то решать. По-хорошему, следовало дождаться Славу и поступить так, как он скажет ― именно это я и предложил. Но старший стал настаивать. Он заявил, что нужно действовать немедленно, потому что Слава может и не прийти сегодня, ― это было правдой, ― а, пока мы будем ждать, раненые истекут кровью и умрут, что ляжет тяжелым грузом на нашу совесть. Поэтому идти туда нужно прямо сейчас. Пожалуй, ничего другого и вправду не оставалось.
Разумеется, о том, чтобы с ними пошел Валентин Иванович, не могло быть и речи. Я сказал, что пойду сам. Мы наскоро собрались, я положил в рюкзак несколько аптечек и перевязочные материалы, втайне надеясь, что все не так плохо и они не понадобятся. Из оружия, как обычно, взял свой автомат и одел специальный жилет, который Слава называл "лифчиком": он имел множество карманов, в которых лежали запасные рожки к автомату, пистолет, нож и ручные гранаты.
Втроем мы вышли из дома. Шли молча, так как говорить с ними после всего, что между нами случилось, было не о чем. Они показывали дорогу, я шел следом. Действительно, не прошло и получаса, как старший объявил мне, что мы прибыли.
Мы стояли перед полуразвалившимся двухэтажным зданием весьма плачевного вида. Я видел его прежде, еще в советское время, и уже тогда дом был аварийным. Очень давно, до революции, он служил конюшней местному помещику. Потом его переделали под жилой дом. Кажется, в нем ютились местные жители, работавшие обслугой на здешних госдачах. С тех пор строение почти не изменилось, разве что в окнах не было ни единого целого стекла.
Старший кивнул на ближайший подъезд и сказал, что люди там. Я прислушался, не двигаясь с места. Из глубины дома раздавались какие-то звуки ― едва слышный глухой шум, какой вполне могут издавать люди, находящиеся внутри дома. Я пошел к подъезду, двоица последовала за мной. Мы включили фонари и вошли внутрь.
Дом имел своеобразную форму. Он представлял собой квадрат с внутренним двором; в каждой стороне квадрата имелась арка для доступа к дворовому пространству снаружи. Я никогда раньше не заходил в это здание и не знал, как спланированы внутренние помещения. Крыша была изрядно разрушена и свет свободно проникал в комнаты и коридоры ― фонари не требовались. Я выключил свой и убрал в карман "лифчика". Так было гораздо лучше: держать автомат одной рукой очень неудобно из-за его веса. Мы медленно шли по коридору гуськом; молодой, старший и я. Пол местами провалился; из дыр между сгнившими досками зияла непроглядная чернота подвала. Коридор был завален покрытым пылью и землей мусором: остатками мебели, старыми велосипедами, ржавыми тазами, кусками отвалившихся стен и упавшими с крыши балками.
Внезапно, как это уже случалось со мной прежде, я испытал острый приступ паники. Я почувствовал опасность физически; волосы на моей голове встали дыбом. Явных тревожных признаков не было, но всем своим существом я ощущал незримую угрозу. Я замер на месте и сказал, что дальше не пойду.
Парочка тоже остановилась; вид у них был озабоченный. Я решил, что они тоже что-то почувствовали. Однако, вместо того, чтобы согласиться со мной и поскорее выйти наружу, они наперебой принялись убеждать меня идти дальше, взывая к совести и гуманизму: мол, каждая минута дорога и промедление смерти подобно. Их аргументы имели противоположный эффект. Я понял, что опасность реальна и ее источник ― именно они. Похоже, им все-таки удалось заманить меня в ловушку. Держа обоих на прицеле, я начал медленно пятиться к выходу. Увидя такой оборот, старший демонстративно обиделся. Он заявил, что я жалкий трус, как он всегда и подозревал; и что из-за моей паранойи умрут люди, чего Слава мне никогда потом не простит. Последний довод был неожиданным, но весомым ― мнение Славы значило для меня много. Они продолжали уговаривать меня, заверяя, что снова пойдут впереди, поэтому если какая-то опасность и появится ― а они уверены, что это полная чепуха ― то они встретят ее первыми. Пожалуй, в их словах был резон. Мой разум вступил в борьбу с инстинктом. Скрепя сердце и отчаянно пытаясь подавить страх, я согласился. Мы вновь двинулись вперед; они сказали, что мы уже почти на месте.
На нашем пути возник особенно большой провал в полу. Старший, отступив пару шагов назад, сделал короткий разбег и перепрыгнул его. Так же поступил молодой; на другом краю старший подстраховал его, ухватив за руку. Я прыгнул следом. В это мгновение молодой резко обернулся и, вместо того, чтобы помочь мне приземлиться, толкнул меня обеими руками в грудь. Последним, что я увидел, летя вниз спиной в черную пустоту подвала, была его мерзкая победная ухмылка.
