«В среде народа русского, — говорилось в этой статье, — таится много духовных сил. Из него выходят такие дарования, как С. Д. Дрожжин, не прошедший ни одной школы, с самого нежного возраста брошенный в разные вертепы кабацкой жизни, но сохранивший всю чистоту своей нравственной природы… Многие его произведения блещут несомненной свежестью, искренностью чувства… Бодро смотрится на жизнь и будущность русского человека в виду таких явлений…»
На этом памятном вечере присутствовало много писателей с крупными именами, пришедших поздравить уважаемого пахаря-поэта, который, точно в предвидении будущего раскрепощения родины и народа, писал о великой русской реке, о родной Волге, как «она, родная, разлилась широко вешнею порой»:
После злой неволи у зимы суровой
Весело, вздохнула вся равнина вод,
Ледяных объятий сбросила оковы,
С ревом устремилась бешено вперед…
И поэт дожил до таких вешних дней своей родины, когда она вздохнула свободно. Он своими глазами видел это освобождение от ледяных оков и объятий, он на самом себе испытал эту великую радость и умер счастливым и свободным гражданином Советской страны.
XVI
В начале воспоминаний я говорил о писателях из народа, говорил, что из всех, которых я знавал лично, не осталось уже никого в живых.
Но — нет: жив и здоров оказался Иван Петрович Малютин, давнишний мой знакомый, которому теперь уже восемьдесят два года.
После долгого перерыва я получил от него дружескую весть из далекого и глухого северного угла нашей родины — Кежмы, где в январе, как он пишет, недели три была «теплая погода — градусов в тридцать». А то здесь нередко бывает и свыше пятидесяти градусов, когда, по его словам, «в воздухе стоит белый морозный туман, в котором спрятался лес, и весь горизонт словно выбеленная известкой стена, за которой скрылось все интересное и привлекательное».
Из малоземельных крестьян, смолоду рабочий на фабриках, Малютин научился читать и писать самоучкой, потому что для школьного обучения в бедной семье отца — деревенского сапожника — не было ни средств, ни свободного времени. В юности гонял плоты и баржи, сплавляя дрова по Шексне и Волге, а то писал и печатал свои стихи в местных газетах и, наконец, благодаря исключительной своей любви к книгам и чтению сделался библиотекарем и переплетчиком при большой фабрике в Ярославле.
За свою трудовую и нелегкую жизнь он сумел дать всем своим сыновьям и дочерям хорошее, а некоторым из них и высшее образование. Многие из них теперь заметные педагоги и работают в областях, а сам Малютин под старость ездит по разным городам и весям — близким и очень далеким, навещая своих детей и внуков и продолжая до сих пор печатать стихи в областных изданиях. В его архиве за долгие годы накопилось немало интересных писем от писателей, как Короленко, Дрожжин, Белоусов, Щепкина-Куперник, Шишков и другие, от ученых, как Глазенап и шлиссельбуржец И. А. Морозов, от народного артиста В. И. Качалова, актера П. Н. Орленева. Интересно отметить, что этому скромному самоучке-поэту присылали свои книги с дружескими надписями крупные писатели: Горький, Серафимович, Всеволод Иванов, с которым он связан тридцатипятилетней дружбой, Фадеев, Подьячев и многие другие.
Вспоминая о своем далеком минувшем времени, поэт между прочим говорит:
Вот она, милая Волга, широкая!
Вот он, синеющий бор!
Берег обрывистый, заводь глубокая,
Синь поднебесная, ясно далекая,
Жизнь, красота и простор!
Часто сидя над обрывистой кручею
В ясные ночи весной,
Там любовался я жизнью кипучею,
Волгой привольной, широкой, могучею,
Залитой полной луной.
Слушал я песни на барках народные,
Говор и шепот волны,
Слушал, как стонут свистки пароходные,
Видел, как носятся чайки свободные,
Зорко добычу, следя с вышины…
Его стихи и рассказы на разнообразные темы, от картин родной природы, от призывов к труду и к борьбе до военных впечатлений последнего времени, появлялись в изданиях и Алтайского края, и Западной Сибири, и на Урале, на Волге, в Суздале, Москве, в Ленинграде…
Вот одно из недавних его стихотворений о советской женщине, присланное мне в письме:
Она была в цепях доныне
Века бесправною рабой,
Теперь гражданка-героиня
С поднятой гордо головой.
Кто правит трактором в колхозе,
Кто гордо реет в облаках,
Кто мчит стрелой на паровозе,
Кто отличается в боях?
Кто управляет на заводах,
Кто лечит раны на фронтах,
Кто изучает жизнь природы
В полях, лесах и рудниках?
Кто поднимает новь родную.
Кто едет в глушь учить детей,
Несет любовь свою живую
В тайгу и ширь родных степей?
Все это ты! В Стране Советов
Тебе, как матери родной,
От всех почет, от всех приветы —
Все это дал советский строй!
Много поработал на своем веку этот скромный самобытный поэт, вышедший из народных глубин, и сам себе заработал в жизни хорошую и счастливую старость.
В 1952 году, в день моего восьмидесятипятилетия, он прислал мне стихотворный привет в дружелюбно-шутливой форме, прочитанный публично в Центральном доме литераторов и вызвавший веселые улыбки и гром аплодисментов.
Привожу эти стихи:
Милый Митрич! Неужели
Вам уж восемьдесят пять?!
Так, должно быть, в самом деле
Мне-то Вас и не догнать…
Обижались Вы, что ноги
Стали плохи, не резвы,
А по жизненной дороге
Обогнали многих Вы.
Ваши книги сердцу близки.
Их читают нарасхват.
И «Писателя записки»
В магазинах не лежат.
Я как искреннему другу
Шлю Вам пламенный привет.
Плюньте Вы на все недуги
И живите до ста лет!
XVII
Всегда интересовался я русскими самородками и так называемыми самоучками, интересовался их успехами, их судьбою и бывал рад, когда эти труженики, искренне преданные своему любимому делу, начинали выходить на дорогу, более или менее широкую.
Однажды поэт Белоусов привез ко мне незнакомого человека, очень скромного и тихого, за какой-то справкой о литераторах, членах Кассы взаимопомощи, где я в то время был председателем. В комнате у меня уже сидело несколько человек моих литературных товарищей: помню С. Я. Елпатьевского, Юлия Бунина, И. С. Шмелева и В. В. Вересаева… Разговор шел о писательских псевдонимах, о шуточных подписях раннего Чехова, вроде «Человека без селезенки» или «Брат моего брата», а также о «Иегудииле Хламиде» Горького и других.
