– Прости за все, что наговорила тебе. Ты этого не заслуживал. – Я поднимаю взгляд на его лицо.

– Не извиняйся. Не надо. А теперь, милая, расскажи, что у тебя с поисками квартиры. Джина говорила, ты сегодня ездила смотреть какие-то варианты. И как, нашла, чем меня разорить? – поддразнивает меня он.

Я отвожу глаза в сторону.

– Нет. Мне ничего не понравилось.

– Обманываешь. Я по глазам вижу. Скажи мне правду, Блэр.

Я уныло улыбаюсь.

– Мне от тебя ничего не скрыть, да?

– Боюсь, что так.

Я трусь щекой о его рубашку, ощущая кожей мягкий шелк галстука.

– И тебе всегда надо, чтобы все было по-твоему?

– Да. Я просто не умею иначе. А теперь я хочу, чтобы ты перестала уклоняться от темы и рассказала мне, что случилось.

Я вздыхаю, внезапно почувствовав себя много старше своих двадцати трех лет.

– Просто навалилось все сразу. Мне точно не место в «Плазе», да еще… – я замолкаю, делаю долгий вдох, – да еще Уильям Доулинг, тот риелтор… Он… он…

Его объятья становятся туже, крепче, сильнее.

– Он что, Блэр?

Я качаю головой, отворачиваюсь.

– Неважно. И говорить не стоит. Я бы предпочла просто обо всем этом забыть.

– Блэр, я в последний раз прошу рассказать, что случилось, и тебе бы лучше послушаться, потому что просить по-хорошему я больше я не стану, – предупреждает он. В его низком голосе появляются опасные нотки.

Краснея от стыда, я закусываю изнутри свою щеку.

– Если коротко, то, когда я больше не буду с тобой встречаться, он хочет получить то же самое, что имел ты. Своего рода соглашение, которое, по его словам, женщина вроде меня не упустит.

Он долго молчит. Тишина растягивается, и я не могу больше этого выносить. Мне нужно взглянуть на него, чтобы понять, о чем он думает. Когда я поднимаю голову, то выражение его лица изумляет меня. Он выглядит взбешенным. Рассерженным. Таким я его еще ни разу не видела. И внезапно мне становится страшно. Не за себя. Мне страшно за чертова Уильма Доулинга.

Положив руку ему на грудь, я ощущаю, как быстро бьется у него сердце.

– Лоренс?

– Больше не слова, Блэр. Завтра я разберусь с этим человеком, – сквозь зубы говорит он, его челюсть напряжена.

– Не сердись, – прошу я тихо. – Я этого недостойна.

– Не сердись? Я не сержусь, Блэр. Я в ярости. Я хочу узнать, где живет этот жалкий мудак, и переломать ему все до единой кости. Никто не имеет права говорить вот так с женщиной. В особенности – с тобой.

Я хватаюсь за его пиджак так отчаянно, словно собираюсь никогда больше не отпускать его. Его добрые слова – слова, которые я не ожидала услышать – для моего сердца точно успокаивающий бальзам.

– Лоренс. – Спасибо тебе. Спасибо за то, что не судишь меня и принимаешь такой, как есть.

Наклонившись, он мягко целует меня в макушку.

– Блэр.

Когда мы оказываемся у его спальни, он осторожно ставит меня на пол, а затем открывает мне дверь.

– Ложись спать, дорогая. Тебе нужен отдых, – произносит он, убирая прядь волос мне за ухо. – Спокойной ночи.

Я ловлю его за руку, и его пиджак соскальзывает с моих плеч.

– Ты не зайдешь?

В наступившей далее тишине он пристально на меня смотрит, поглощая целиком своим взглядом. А потом, когда я уже думаю, что сейчас он уйдет, наклоняется и целует меня в уголок рта, затем в скулу, в кончик носа. Вся дрожа, я сжимаю в кулаках перед его рубашки, а он кладет поверх моих рук свою.

– Если я зайду, то не смогу оставить тебя в покое.

– И не надо. Останься.

Кивнув, он заходит вслед за мной в спальню. Я ложусь посреди кровати, но он подтаскивает меня к краю, а сам садится на пятки передо мной. Луна, единственный источник света в темноте спальни, озаряет резкие, но в то же время захватывающе прекрасные черты его лица. Завороженная, я думаю о том, что именно так, наверное, чувствовала бы себя, если б смотрела в самое сердце торнадо.

Пока мы неотрывно смотрим друг другу в глаза, он раздвигает мне ноги и ставит одну ступню себе на колено. Наклоняется и прикладывается в порочном, точно сам грех, поцелуе к моей лодыжке, потом к колену, потом к внутренней стороне бедра. Он поглощает меня, испепеляет взглядом дотла.

Подхватив меня под ягодицы, он притягивает меня к самому краю постели – и к своему рту. Теперь он стоит на коленях и тыльной стороной руки ведет по моей коже все выше и выше, пока не доходит до центра моего существа. Дразня меня, он медлит, а затем продолжает свое исследование, касаясь губами моей второй ноги и повторяя все те же мучительные шаги. Лоренс околдовывает меня, накладывая на меня чары, крадет мое дыхание и делает его своим, стирает языком все мои мысли до тех пор, пока в моем сознании не остается лишь одно имя – его.

Лоренс…

Лоренс…

Лоренс…

Лоренс…

Когда он дотрагивается до моей правой коленки, я вздрагиваю от боли, а он, опять сев на пятки, рассматривает злую красноту на моей коже

– А это откуда? – спрашивает он. Пальцы бережно касаются моих ссадин.

– Упала, – через силу говорю я.

Он целует мою коленку – и боль уходит. Потом встает и раздевается передо мной, обнажая свое великолепное, сильное тело. Неужели человек и впрямь может быть так совершенен? Словно Господь, создавая его, сказал: «Я сотворил этого мужчину, чтобы вы поняли, на какие чудеса я способен».

– Стой так. Не двигайся, – шепчу я и, поднявшись с кровати, пересекаю разделяющее нас пространство.

Я опускаюсь перед ним на колени, кладу ладони ему на бедра и, наклонившись вперед, начинаю водить по его твердому члену губами. В моих венах бурлит похоть. Я больше не чувствую боли в коленке, а даже если б и чувствовала, мне было бы все равно.

Он наматывает мои распущенные волосы на кулак и, рывком оттянув назад мою голову, заставляет посмотреть на себя.

– Что же мне с тобой делать?

Я облизываю губы. Эта неутолимая жажда, тяга к нему, к его телу, к тому, какие ощущения он мне дарит, снова разжигает во мне огонь. Я ловлю его твердую, как камень, эрекцию и ласкаю его, глядя на него снизу вверх.

– Хотеть меня. – Я облизываю головку. – Нуждаться во мне.

– Ты слепая, Блэр. Какая же ты слепая. – Он наклоняется и целует меня. Глубоко. Жадно. Неистово. Это не поцелуй. Это клеймо, которым он как свою собственность помечает мой рот.

Когда он отстраняется, мы оба тяжело дышим, словно пробежав марафон. Лоренс прикусывает мою губу.

– А теперь возьми мой член в рот.

– С удовольствием.

…Я лежу на нем. Грудь к груди, сердце к сердцу. Он еще во мне, и я чувствую его под собой, в себе – всюду. Пытаясь отдышаться, я отвожу с его глаз темные пряди волос, чтобы лучше видеть его лицо.

Я улыбаюсь.

– Надо быть ненормальным, чтобы хотеть меня. Я такая пропащая. – Я прижимаю губы к его кадыку, прокладываю дорожку поцелуев по его челюсти.

Он берет мои ягодицы в ладони, разминает мягкую плоть, прижимая меня поближе.

– И пусть. Совершенство меня утомляет.

Спустя несколько секунд тишины я спрашиваю:

– Лоренс?

Его пальцы успокаивающими, эротичными движениями поглаживают мне спину.

– Да, Блэр?

– Ты правда заметил меня через весь зал?

– Да, милая. Едва ты вошла. Я не мог отвести от тебя взгляд.

– И?

– Напрашиваешься на комплименты?

– Возможно, – усмехаюсь я и слышу его глубокий хрипловатый смех.

– Я увидел тебя и подумал: «Господи, если ты существуешь, позволь мне хотя бы раз перед смертью заняться с ней любовью».

Я краснею.

– О.

– Теперь довольна?

– Да.

– Блэр, и еще.

– Да?

– Больше никогда не повторяй в моем присутствии, что ты чего-то там недостойна, – приказывает он не терпящим возражений голосом.

Пряча от него свою довольную улыбку, я потеснее прижимаюсь к его груди.

– Да, Лоренс.

Я просыпаюсь, укутанная невидимым покрывалом спокойствия. Привычного внутреннего смятения нет, на его месте появилась тихая удовлетворенность. Покой. Я знаю, откуда он взялся. Все благодаря Лоренсу и тому признанию, которое прошлой ночью я обрела в его объятьях. Мне хочется больше – больше его, – но вряд ли это может входить в его планы. Да и в мои. И все же, мысленно перебирая драгоценные воспоминания, я не могу сдержаться и улыбаюсь.