Твердое небо может принадлежать лишь одному человеку. И вы его знаете.

— Вам ничего не кажется? — Люлик посмотрел на спутников.

— Мы скоро прибудем? — нетерпеливо приплясывали на мостике сестры.

Что ни говори, а они соскучились по родине. — Соседский Союз скоро?

— А это вам что на носу, Еппония, что ли? — психанул Биркель. — Хоркайдо уже!

Сестры не поверили.

— А где смог? Смога не видно!

— О! — капитан задрал к небу указательный палец.

Большинство пассажиров не вникло в суть проблемы. Зато Биркель разорялся почем зря:

— Вот уроды! Ни хрена не хотят работать.

— Что случилось? — не понял Факми.

Лысюка объяснила, что Архипелаг Гулак с давних пор славился знатным каменноугольным туманом, настолько густым, что порой люди терялись в смоге без вести. А теперь — посмотрите направо, посмотрите налево — тумана нет не то что каменноугольного, но и вообще никакого.

— И что сие значит? — Донт, похоже, не на шутку затупил.

— Это значит, что все фабрики, заводы и вообще всё на Архипелаге перестало работать. Ни одна сволочь на работу не вышла.

Правда, в голосе Нямни угадывался скорее восторг, чем возмущение.

Такого массированного гражданского неповиновения она не видела ни разу в жизни, было чем восхититься.

Но самое главное — она, несмотря на патологическую глупость, как-то сумела понять, что причиной всеобщей забастовки был Мумукин.

— Любимый… — прошептала Лысюка в сладкой истоме.

— Кто? — в один голос спросили Люлик и Факми.

— Не вы.

В порту творилось что-то несусветное. Там волновалась толпа с красными тряпками, на которых что-то было написано.

Биркель посмотрел в бинокль — и не поверил глазам.

— Одно из двух: или тут все с катушек съехали, или мы на верном пути.

— Дай сюда. — Капитан отобрал у брата оптику и воззрился на встречающих.

Сначала он ничего не понял. Народ на берегу радовался, махал руками, в воздух взлетали шапки и чепчики, кумач весело полоскался на ветру…

А потом Люлик обратил внимание на текст транспарантов.

«МИР! ТРУД! МАЙ!» «ИЮНЬ, ИЮЛЬ, АВГУСТ!» «ЯНКИ, УБИРАЙТЕСЬ ДОМОЙ!»

«ПАРТИЯ — НАШ РУЛЕВОЙ!» «КОСИ И ЗАБИВАЙ!» «СПАСИБОЧКИ!» «СОСИ БЕНЗИН!» «ВЕРНОЙ ДОРОГОЙ ИДЕТЕ, ТОВАРИЩИ!»

Подобного бреда старший Касимсот еще не встречал. То есть, конечно, жизнь в Соседском Союзе нельзя назвать образцом здравого смысла, но не настолько же!..

— Им тут что: голову напекло? — спросил капитан.

— Ты еще левее возьми, — посоветовал Биркель.

Люлик взял. На огромном куске фанеры кривыми буквами было написано:

«МУМУКИН, ВОЗВРАЩАЙСЯ СКОРЕЙ!»

В это время на корме возопил Димон Скоряк:

— Верую! Верую!

На вопль обернулся младший Касимсот.

— Люлик, — деревянным голосом окликнул он брата, — они не встречают, они провожают.

— Кого?

— Его.

Капитан оторвался от окуляров и глянул в противоположную сторону.

Там на горизонте виднелся огромный человек, и море было ему лишь по пояс.

— Это Бог! Я нашел Его, — прошептал Донт. — Давайте за ним.

— Ты совсем рехнулся? — Биркель в испуге поглядел на Факми. — Он нас потопит. В лучшем случае.

— Верую!

Донт поморщился — голос у паладина сладкозвучием не отличался. Он смотрел, как за линией горизонта скрывается бог Дью, которого он неоднократно «делал», и чем дальше удалялся великан, тем меньше хотелось убийце кого-то преследовать и вообще кому-то служить.

— Убью этих двоих — и всё, ухожу в отставку.

Присутствующие напряглись: многие держались попарно, и далеко не все знали, кого собирался лишить жизни красивый ацетонец.

Касимсоты, например, знали, что убивать Факми собирался Мумукина с Трефаилом, но даже они поежились.

Спустя час карательная экспедиция высадилась на Хоркайдо.

Собственно, где именно находится дверь, через которую в Соседский Союз попали великан и карлик, стало ясно сразу же, как только диссиденты достигли Курилльских островов. На расчистившемся небе явственно проступал контур дверного проема, размером как раз под Власа.

Сложность заключалась в том, что остров Укко оказался обнесен по периметру внушительной стеной, а по периметру стены дымили крупнокалиберные орудия.

— Как мы туда попадем? — бился в истерике Мумукин. — Военным про гиганта мысли и отцов демократии не скажешь, им документы нужны.

— Можно тайком подобраться, — предложил Влас.

— Как? — взрослые открыли рты.

— Тайком, — смутился великан. — На цыпочках.

— Незаметно? — уточнил Трефаил. — Сзади?

Мальчик кивнул:

— Я даже сам могу, если вам трудно.

— Нельзя, — покачал головой Сууркисат. — Мал еще.

— Это он-то мал? — продолжал причитать Тургений. — Если малыша заметят со стены, начнется третья мировая война.

Астроном пошевелил губами, подсчитывая что-то в уме, а потом робко спросил:

— Простите, а первые две когда имели место быть?

— Никогда, — признался Мумукин. — Но когда военные увидят мальчишку, они об этом забудут.

— Как же они его увидят? Мальчик ведь сказал — незаметно, — растерялся ученый.

— Батя, ты на него внимательно посмотри — тебя ничего не смущает? — возмутился Тургений.

Хольмарк оглядел подростка.

— Уши грязные? — догадался он.

Мумукин вознес руки к небу:

— И этому человеку я обещал премию…

Спор прервал Трефаил:

— Ша, слово предоставляется гиганту мысли.

Тургений пытался оспорить звание, да и Прохердей со своей манией величия не прочь был присвоить титул, но Сууркисат красноречиво кивнул на водное пространство, и оппоненты обратились в слух.

— У нас есть два варианта дальнейших действий: либо мы идем открыто и провоцируем вооруженные силы на боевые действия, либо совершаем партизанский рейд по тылам условного противника. Оба варианта одинаково неприемлемы, поэтому предлагаю третий: идти открыто, но ночью, когда нас не будет видно.

— Гениально, — съязвил Громыхайло. — Вы умны, как моя пятка.

Но умное слово «геноцид» быстро успокоило Прохердея.

Ночи дожидались на соседнем островке, который и названия-то не имел.

Влас допытывался, почему острова назвали Курилльскими, и в конце концов Ванзайц объяснил пытливому отроку, что вулканическая активность в этом районе некогда была крайне высока, и острова, которые, по сути, являются вулканами, до сих пор выпускают время от времени клубы дыма, будто курят. Как бы в подтверждение лекции, остров вычихнул высоченный фонтан сажи, земля под ногами дрогнула, и путешественники спешно убрались прочь.

— Теперь Еппонии не поздоровится, — потер руки Мумукин.

— Почему? — удивился Влас.

Последовала короткая лекция о цунами, которые случаются в Еппонии, едва чихнет какой-нибудь курилльский остров. Мальчик только головой покачал — злорадства Тургения он не понимал и не разделял. Он сказал, что плохо радоваться чужой беде. На это Прохердей ехидно прокряхтел:

— Ой-ой, какие мы нежные! — И тут же огреб щелбан от Мумукина, которому стало стыдно за его недостойное поведение.

Наконец стемнело, и диссиденты… вернее, уже диверсанты, при поддержке тяжелой пехоты в лице великана, полезли на стену. В куполе неба ярко светился прямоугольник двери: очевидно, с той стороны был день. Влас двигался на удивление тихо и мягко, и, возможно, никто бы его не заметил, но в тот момент Громыхайло опять сподличал:

— Ни хрена себе ворота! — восхитился он.

— Стой, кто идет? — испуганно пискнул часовой.

Мумукин закрыл глаза, Хольмарк попытался влезть в ухо Власу, мальчик растерянно сел: одна нога снаружи крепости, другая — внутри, и только Трефаил сохранил присутствие духа:

— Здорово живешь, служивый. Где тут у вас продовольственный склад?

— Что ты несешь, еппонский бог?! — зашипел на товарища Тургений, но Трефаил лишь отмахнулся.

— Руки вверх! — щелкнул клапан затвора.

У Мумукина на лбу выступила испарина. Он-то помнил, что примерно в этом месте находилась паровая зенитка. Сейчас как жахнут вслепую.