— Эм-Си Кафка. Над чем сейчас работаете?

Карлик по-хозяйски обошел рабочий кабинет астронома.

Унд Зыпцихь задумался: рассказывать ли об открытии? Решил, что ничего страшного не произойдет.

— Осмелюсь доложить, что я сделал величайшее открытие со времен Альберта Однокамушкина.

Кафка не знал не только автора знаменитого «Е равно эм це квадрат», но и вообще об отраслях научной мысли. Впрочем, как и любой увлеченный человек, Ванзайц считал, что все вокруг тоже увлечены.

— Дело в том, что небо — твердое.

— Что-о?.. — Глаза Кафки побелели.

Астроном подробно рассказал о своих многолетних наблюдениях и опытах. Все теоретические выкладки Эм-Си пропустил мимо ушей, но главное усвоил сразу: открытие опасно, но обещает головокружительные перспективы.

— Откуда знаешь? — прервал он речь астронома.

— Вычислил, — пожал плечами Хольмарк.

— И любой может вычислить? — уточнил Кафка.

— Да, — кивнул астроном, уверенный во всепобеждающей силе разума.

Всех, кто умеет считать, придется убрать, решил чурек. Потом вспомнил о цели визита:

— К тебе никто не приходил, пока меня не было?

— Нет.

Значит, сейчас придут, потер руки Кафка, отодвинул кресло, в котором обычно сидел Ванзайц, и велел:

— Спрячь моих людей.

— Куда?

— Шкаф у тебя есть?

Шкаф у астронома и вправду имелся, в соседней комнате, и даже очень большой, но, по разумению Хольмарка, десять здоровенных парней вряд ли туда влезут.

— Всех? — уточнил Унд Зыпцихь.

— Желательно.

Скромный старик с сомнением посмотрел на рослых чуреков, покачал головой и обернулся к Эм-Си:

— А они меня послушаются?

Кафка распорядился, чтобы бойцы подчинились воле астронома.

В спальне стоял невероятных размеров платяной шкаф, в котором без труда могли разместиться пять мужчин средних габаритов.

— Полезайте, — пригласил ученый.

Тыкчтынбеки послушно направились внутрь. Первые четверо вошли относительно легко, потом дело пошло хуже — места явно не хватало.

Юные чуреки вопросительно смотрели на ученого, но тот повторил:

— Главный сказал, чтобы все.

Пришлось утрамбовываться. Шестеро втянули животы и постарались уменьшиться в размерах, что им частично удалось, но более шести не влезало. Хольмарк подумал и принял нестандартное решение: над головами успевших спрятаться парней оставалось места вполне достаточно, чтобы туда в горизонтальном положении влезли оставшиеся четверо — ежели, конечно, потеснятся.

Горцы восприняли это предложение без энтузиазма, но приказ есть приказ, и вскоре весь десяток отчаянных парней оказался туго забитым в жалобно поскрипывающий предмет спальной меблировки.

Хольмарк закрыл шкаф и на рефлексе повернул в замке миниатюрный ключик, чтобы дверца не открывалась.

Едва он вернулся в кабинет — доложить Кафке об исполнении приказа, как снова раздался стук.

Эм-Си отчаянно замахал руками, на цыпочках добежал до входной двери и встал так, чтобы входящие его не заметили. Кивнул: открывай.

Ванзайц, вконец озадаченный происходящим, распахнул дверь и спросил взмыленных тяжким подъемом молодых людей:

— Кто вы такие?

Те сделали синхронный шаг вперед, резко кивнули головами и четко отрекомендовались:

— Гигант мысли и отец демократии.

— Кто-кто? — хором переспросили ученый и котовец.

Мумукин, услышав знакомый голос, заглянул за дверь и, разумеется, увидел там злополучного карлика.

— Гигант мысли, — повторил он, старательно артикулируя каждый звук.

— Это я. — Над головой Тургения навис Трефаил и присвистнул. — Ой, кто тут у нас, Мумукин? Неужели сикавка?

— Вы знакомы? — ошарашенный Хольмарк переводил взгляд с Эм-Си на незнакомцев и обратно.

— Знакомы ли мы? — переспросил Мумукин. — О, батя, мы не просто знакомы — мы завязаны. Ты знаешь, кто это?

— Эм-Си Кафка.

— Вот именно — сикавка, — согласился Тургений. — И за это мы его убьем, еппонский городовой.

— Что, прямо здесь?

Мумукин задумался. Задумался и Трефаил. Все задумались, включая Кафку.

— А куда ведет это окно? — Похоже, голову Тургения посетила гениальная мысль.

— Никуда. — Хольмарк подошел к окну. — Там внизу камни. И еще я туда мусор сваливаю.

— Шикарно! — восхитился Сууркисат. — Там ему самое место. Что скажешь, сикавка?

Наконец-то Эм-Си дали слово. Он поглубже вдохнул и позвал на помощь:

— Тыкчтынбек, карабулдык чикалдык.

Из соседней комнаты приглушенное многоголосье провозгласило: «УРА!», потом что-то скрипнуло — и оглушительно загрохотало.

Жилище астронома имело одно неприятное свойство: деревянные перекрытия, служившие Ванзайцу полом, лет тридцать не обновлялись и вследствие влажного климата изрядно прогнили. Если одного сухонького ученого они худо-бедно держали, то десять здоровенных бугаев, забравшихся в один шкаф, выдержать было сложнее. Пожалуй, если бы те сидели тихо и выбирались по одному, может, ничего бы и не случилось.

Однако запертые в тесном деревянном ящике тыкчтынбеки активно пытались разрушить целостность шкафа, в результате чего дорогой — красного дерева — гардероб потерял равновесие и обрушился на пол.

Пол крякнул, просел, и глубокий колодец башни разверзся под ничего не видящими молодыми чуреками. Шкаф замер в шатком равновесии между бытием и битием, причем последнее обещало только летальный исход, и летать предстояло неблизко.

Эхо многократно повторило «сиктым на кутак», прежде чем самый умный тыкчтынбек по имени Оу-Кей Оби догадался, что лишнее движение означает конец в самом неприятном смысле слова. Он шепнул «Ек!» — и все замерли.

Астроном, диссиденты и даже Эм-Си побежали посмотреть, что случилось. Взору их предстало зрелище, достойное кульминации паровой фильмы какого-нибудь Стефана Спилигоры или Жоржа Чеснокаса: на гнилой балке покачивался, шепотом ругаясь по-чурекски, гардероб, а балка при этом громко скрипела и все сильнее прогибалась под тяжестью тыкчтынбеков.

— Кердык, — предрек Кафка.

— Что? — не понял Унд Зыпцихь.

— Говорит, что калямба твоему шифоньеру, — перевел Трефаил.

— Там же люди! — ужаснулся Хольмарк.

— Класс! — Мумукин даже подпрыгнул от удовольствия, чем вызвал легкое сотрясение пола, и все четверо ухнули в пустоту…

За ту же гнилую балку, на которой балансировал шкаф, цеплялся теперь мускулистыми руками Сууркисат, «человек-паук», ниже, обхватив его за талию, дрожал Хольмарк, лодыжки которого трепетно сжимал Мумукин.

Эм-Си Кафка висел, ухватившись мизинцем за дырку в мумукинском носке.

— Мумукин, ты меня слышишь? — крикнул Трефаил.

— Слышу, — отозвался Тургений.

— Если мы выживем, я тебя убью, — пообещал Сууркисат.

— И я, — робко предложил свою помощь Хольмарк.

— И моя, — подал голос Кафка.

— Заметано, — покорился судьбе Мумукин. — Только чтобы не было мучительно больно. И потом пивом угостите… А теперь, Трефаил, придумай что-нибудь.

— Не могу, руки заняты, — прокряхтел Сууркисат.

Балка скрипнула и просела.

— Сиктым на кутак, — вырвалось у всех без исключения.

Балка просела еще сильнее.

— У вас тут все в порядке? — донесся из открытого окна детский голос.

— Ну не то чтобы совсем… — прошептал Мумукин. — Влас, будь добр, спаси нас, а?

Трефаил увидел за окном полглаза — формата оконного проема хватало только на это.

— А что вы тут делаете? — спросил великан.

— Спасай, говорю, а то глаз высосу. — Мумукин чувствовал, что помаленьку сползает с лодыжек астронома, поэтому решил поторопить Власа.

Глаз исчез. Некоторое время тишину ничто не нарушало, и Трефаил совсем уж собрался расцепить руки, чтобы убить-таки Мумукина за его длинный язык, как что-то оглушительно треснуло и сверху посыпались пыль, штукатурка и уголь.

— Что происходит? — Хольмарк крепче вцепился в Трефаила.

— Крышу рвет, — процедил Сууркисат.

— Ну уж нет, башню сносит, — как всегда вовремя вставил Тургений.