2.4. Позавчера в пятницу хизбалдуи обстреляли Север из катюш, убили пацана, который бегал по берегу с утречка. Радио наше поведало, что это в ответ на ликвидацию ихнего командира. Жиды подняли гвалт: мол, нарушены какие-то тайные неписаные договоренности, взаимопонимания, одни кричат – сирийцы виноваты, надо американцам пожаловаться, те должны им поставить на вид, другие говорят – что вы хотите от Сирии, она не виновата, это Иран виноват, он им оружие поставляет, третие говорят – а надо ли было вообще этого ихнего командира трогать, стоило ли. Вечером собрались у Гены с Аней, вся азурская компания, одного возраста, одного соцположения, одного призыва, ну кто на год раньше, кто на год позже приехал, вместе шли по дорогам житейским, абсорбировались, рожали сабрят, отдавали старших в армию, теперь женим их, хороним родителей… И тут "левые" и "правые" – пополам, и опять гневные споры, вначале вроде со смешком, а потом уж кто-то непременно "заденет", скажет, допустим, что жертвы неизбежны, террор всегда был и будет, и не только у нас, но и в относительно мирных странах, ну и тут начинаешь орать, что зачем же тогда без боя сдаваться, зачем уступать "ради мира", если сами же говорите, что мира не будет? Да и как это можно выражать согласие с тем, чтобы нас убивали?! А что, говорят, можно сделать? Деревни сжигать? Это же невозможно! Наконец, жены, чувствуя, что температура чересчур поднялась, вмешиваются с целью успокоения страстей. Тогда мы, старой тройкой, сели пулю писать, жены примирились – чем бы мужики ни тешились, лишь бы не ссорились – пошли мирные разговоры под чаек кто куда ездил в последний раз, кто в Гренобль на лыжах кататься, кто по Восточной Европе, кто в Скандинавию, кто в Таиланд. А вчера И. привез к нам Голина с семьей, они турне по Израилю совершают, 20 лет не виделись. Он пристроился в какую-то частную фирму по продаже электротоваров, живет – не жалуется, только, говорит, хозяин в карты с ним играть заставляет, выигрывать у него опасно, а проигрывать обидно, ставки приличные, зарплату продуть можно, рассказывал, как ездил в Питер отделение открывать, хотел на место распорядителя родственника дальнего взять, профессора, он кораблестроитель, спец по крейсерам, уже год зарплаты не получает, так профессор все мучался: вы поймите, ведь если я лавочником стану, и другие, то у России через 10 лет флота не будет! Я ему говорю: Юрий Моисеевич, ну и что? И смотрю на него, как на идиота, а он на меня.
5.4. Начались пасхальные каникулы. Младший огорчает: не умеет учиться, кончил среднюю школу (8-ой класс) плохо, на скрипке играть не хочет, целый день у телевизора… Директор одной иерусалимской школы отменил в своем учебном заведении преподавание тех частей Библии, где говорится о завоевании Иисусом Навином Обетованной земли, мол, он был жестоким захватчиком и нечего преподавать детям такие антигуманные главы. Ах ты, думаю, сука, на священные тексты купюры клеить?! А еще такой был случай со "священными текстами": сыну Н. бар-мицву справляли, в реформистской синагоге, там знаменитый рав служит, Авигдор Акоэн, он по телеку перед каждой субботой недельную главу комментирует, симпатичный такой "пелемень губастый", ну вот, роздали нам молитвенники, и в одной молитве, из Танаха, я обнаружил, что куска не хватает, на счет того, что "спасибо тебе Господь, что ты не сотворил меня женщиной", мы с М., после службы, по наивности поинтересовались у рава Акоэна в чем тут дело? Да, говорит, мы этот кусок из молитвы убрали, он звучит несовременно. Я обалдел. "Ну как же, – говорю робко, ведь это Писание, оно же Священное…" "У нас так принято," – оборвал рав возражения с неожиданной резкостью. Вчера было последнее занятие курса по усовершенствованию учителей, "дифференциальное обучение" называется. Учителей – дюжина, занятия ведет Боаз, лет 45, полный, излучающий терпимость и доброжелательство. У меня с ним "химия". Вчера я спросил его: "Эта твоя манера говорить, такая мягкая, как бы парализующая агрессивность, это профессиональное, или от природы? – Наверное во мне есть что-то женское. А потом, когда все с ним прощались, и я подошел пожать ему руку, он накрыл наше рукопожатие другой рукой и ласково погладил мою руку: "Спасибо. Я был очень-очень рад. Ты замечательный. Оставайся всегда таким, какой ты есть. Надеюсь, что мы еще увидимся." В этот момент я вдруг понял привлекательность мужчин в сексуальном контакте: они куда ласковей, куда непосредственней в знаках внимания, бескорыстней, если угодно. С женщинами же всегда игра, всегда поединок. Впрочем, может мне просто не довелось узнать безоглядной женской любви? Да и в сексуальных контактах с мужчинами Господь набраться опыту не сподобил.
6.4. Я, сколько помню себя, любил песни Средиземноморья: итальянские, испанские, а теперь даже греческие и всякие левантийские, полуарабские. По ТВ есть программа "Таверна", ведущий, рыжий такой, курчавый, неплохие номера подбирает. Вчера один "Зингареллу" пел, хрипловатым, царапающим душу голосом, крупный, царственный мужик в седеющих кудрях, куражистый, пел с двумя блядями и негром посредине, одна блядь маленькая, стройная, занозистая, другая – огромная лошадь, крашеная блондинка с марокканским мужеподобным лицом, пела не улыбаясь, ритмично покачивая огромными бедрами (юбчонки у обеих коротенькие), и это равнодушно-властное ритмичное покачивание-подразнивание вдруг повлекло-потянуло в тайны недр, подняло волну юношеской отваги, страсти овладеть, покорить, страсти злобной, почти мстительной, и страх, страх смертный, до самых пят, страх того, что ты обречен в этой схватке, что тайна эта – топь, смерть… И тут я вспомнил Боаза, который гладил мне руку, и подумал, что вот этот "страх перед бабой", страх "не удовлетворить", страх перед предписанной легендами необходимостью "произвести глубокое впечатление", "напугать" ее, как Юпитер, быком явившийся, может и заставляет мужчин искать утешения своего бессилия в странных и противоестественых дружбах. Когда мы варганили "Нес"/Чудо/, Эдик жил у Сильвы на антресолях, и мы там собрались на важное совещание, решающее. Дело в том, что денег не было, совсем, а своими силами мы начать кампанию не могли. И тут вдруг всплыл Фима, предложив объединение с его группой, мол, деньги есть, второе место при этом ему, с ротацией, ну и остальным: Дани, Софочке места через одного. Деньги обещал Текоа. А Текоа – это Перес. Видимо, была у "неутомимого крота" (так его Рабин назвал, хатран билти нилъэ) задумка толкнуть "правый" список русских, опутав его своими людьми, с тем чтобы оттянуть несколько тысяч голосов от Ликуда. Нам, "азурской мафии", оголтелым правым, эта задумка не нравилась, но мы были уже слишком глубоко в деле, "вождь" был за… Однако я собрался не о политике поведать, а вспомнил эпизодик. Я приехал раньше всех, Эдик похвастался большой статьей о его запутанной семейной жизни в "Ляиша", женском журнале, затем Фима приканал с Софой, красивой солидной дамой, обладавшей выдающимися женскими достоинствами, подъехали "азурцы", за легкой светской беседой ждали Текоа. Софа оказалась совсем новой репатрианткой, года два в стране, впрочем и мы – не на много "старше". Явился Текоа, малосимпатичный, разбухший от жира. До его появления мне было непонятно: ну что за дело видному израильскому дипломату, бывшему представителю государства в ООН, до такой шантрапы, как мы? А познакомившись, понял. Шестерка. Стали подниматься на антресоли. Хрупкая лестница закачалась под Софочкой и она кокетливо взвизгнула: "Ой, я боюсь!" Эдик, поднимавшийся за ней, поднял голову и, оглядев нависшую над ним грандиозность, мрачно буркнул: "Да уж, тебя напугаешь…" Стал вспоминать, и что-то не припомню у женщин открытой глубокой нежности. Для них "любовь" с мужиком – тоже схватка.
7.4. Остопиздело собственное нытье о гибели государства. Народ ему вишь не нравится. Да не такой уж он нюня, ну надули его леваки, прельстили счастливой жизнью, жизнью без врагов, ничего, очухается. Опять же спутник запустили, и довольно хитрый. Каникулы. Вчера младшего записывал в школу, не хотели брать, табель ужасный. И по поведению оценки – ни в какие ворота. Не ужился ни с училками-истеричками, ни с братией распиздяев. Мне ль его осуждать?
