Отдавая полную справедливость благонамеренности, обширному просвещению и деятельности князя Михаила Семеновича, надобно сознаться, что в делах гражданского управления он знал мало; руководствовался в этом отношении больше общепринятыми Европейскими идеями, нежели местными соображениями, вследствие чего его система по этой части не могла назваться успешной и почти всегда сопровождалась неудачей. Например, он говорил, что «казенная власть нигде не умеет управлять тем, что имеет», и потому утверждал, что прибывающих вновь в Закавказский край русских и немецких переселенцев лучше водворять на помещичьих землях, нежели на казенных. Но князь позабывал, что в Закавказском крае, с немногими исключениями, не только за двадцать лет перед сим, но и в настоящее время, большею частью положительно неизвестно, где какая земля действительно помещичья и где казенная. Неоднократно русские поселяне и немецкие колонисты были водворяемы на землях, которые сначала считались казенными, а после яти же самые земли, вследствие домогательства и происков, признавались помещичьими. И чтобы не разорять крестьян новым переселением, уплачивались помещикам огромные суммы, сверх того, надобно еще заметить, что к поселению на помещичьих землях и русские, и немецкие переселенцы имеют непреодолимое отвращение, потому что грузинские помещики еще более, нежели наши русские, укоренились в привычке произвольного обращения с водворенными на их землях поселянами, какого бы рода они ни были Это последнее обстоятельство послужит большим камнем преткновения и при введении составляемого теперь (в 1860-х годах) положения об улучшении быта помещичьих крестьян Закавказского края.

Руководствуясь упомянутою уверенностью, что казенное опекунское управление над крестьянами бесполезно, князь Воронцов, вместе с тем, не хотел однако ж прямо выставить себя противником совершенно противоположной системы графа Киселева; и потому приказал мне составить проект преобразования по управлению государственными имуществами в Закавказском крае лишь в тех видах, чтобы уменьшить сколько возможно казенные на то издержки, сосредоточив уездное управление почта исключительно в одном общем полицейском управлении. Это была полумера, никакой существенной пользы не приносившая: по князь Михаил Семенович не любил возражений, противоречивших его убеждениям, и потому надо было сделать то, чего ему хотелось, с соблюдением действительной пользы на столько, во сколько это при подобном порядке вещей оказывалось возможно.

Стараясь сообразоваться с ятями двумя целями, я составил проект преобразования, одобренный князем-наместником, но получивший утверждение только в конце 1849 года, после нескольких возражений со стороны министерства государственных имуществ.

С 22-го апреля до июня я провел в разъездах для обозрения колоний и других местностей края, направясь чрез Елисабетталь и Екатериненфельд на Елисаветпольский тракт по пути к этому городу. Отъезд мой из Тифлиса сопровождался такой холодной, пасмурной с мелким дождем погодой, как в глубокую осень, и с трудом верилось что это конец апреля, да еще Тифлисского, когда большею частью солнце начинает уж так припекать, что слишком ощутительно напоминает о приближении страшного лета. Меня провожала за город Елена Павловна, и там дождь так усилился, что я покушался воротиться с нею обратно домой. Едва к ночи добрался до Елисабетталя по тяжелой, грязной дороге, при помощи выехавших навстречу колонистов. Ночью небо расчистилось, к рассвету послышались соловьи, и день настал с полным развитием весны, так что я мог прогуляться на гору, съездить верхом к серному ключу и после обеда продолжать дорогу. Но от дождя забушевали речки, и переправы были трудноватые. В Екатериненфельде, несмотря на большую грязь, я осматривал древнюю церковь в семи верстах от колонии, новые колонистские виноградники, долину за речкой Машаверой, орошаемую недавно устроенным каналом, и за горным хребтом, возле реки Храма, немецкие пашни и луга, сильно страдавшие от саранчи, напавшей в бесчисленном количестве на все поля в этой стороне.

Далее к Елисаветполю замечателен мост чрез реку Храм, так называемый красный, в шестидесяти верстах от Тифлиса, устроенный еще в XVII веке при нашествии персиян, по распоряжению хана, ими предводительствовавшего, весьма прочный и довольно красивый, который не требовал в продолжение двух столетий никаких значительных починок и ремонтов. Достойно внимания, что азиатцы в отношении зодчества не в пример искуснее многих наших архитекторов, так как все мосты, сооруженные сими последними, уже разрушались и возводились вновь по нескольку раз со времени присоединения Грузии к России, менее полувека тому назад, а азиатские постройки нерушимо стоят века, без всяких поддержек и издержек на них.

По дороге к Елисаветполю, я заезжал в немецкие колонии и русские поселения, расположенные в недальнем расстоянии от почтового тракта, для обозрения их хозяйственного устройства и дальнейшего направления этого устройства по возможности к лучшему. В Елисаветполе я пробыл по служебным делам несколько дней и потому имел достаточно времени, чтобы познакомиться с ним ближе, нежели в прошлом году, в бытность мою там только проездом. По пространству, им занимаемому, и по числу народонаселения, доходящему до двадцати семи тысяч мужского пола, жительствующих в двух тысячах семистах дворах, этот город кажется заметно выдающимся из числа других местных городов; но в сущности состоит почти весь их одних дрянных хижин и саклей. Красу его вставляют сады и громадной величины старые чинары. Провел я также дней пять, и довольно приятно, в Еленендорфе, большой, благоустроенной колонии, особенно отличающейся доброй нравственностью колонистов, о чем я упоминал выше. С сожалением глядел я на поля, пожираемые саранчою, и, в числе каждодневных прогулок, ездил между прочим в сопровождении уездного начальника, полицеймейстера и других чиновников, по Зурнабадской дороге к каменному мосту, где одно из лучших мест здешних окружностей.

Оттоле я направился прямою дорогою, или, вернее сказать, почти вовсе без всякой дороги, чрез вновь основанные раскольничьи поселения, в Шушинский уезд, или так называемый Карабах. Хотя с большим трудом, но я проехал чрез эту местность в экипаже, и вероятно первый от сотворения мира!

Экипаж у меня был легкий, и его в нескольких местах буквально переносили на руках. Обедал в кибитке на берегу реки Курухчая, и потом хотя проявились следы проезжей дороги, но в таком виде, что хуже прежнего бездорожья. Экипаж должны были везти на волах, а я пробирался кое-как, то верхом, то пешком, по диким гористым и лесистым трущобам. Раскольники выбрали для себя эти места по здоровому климату, весьма плодородным тучным землям и, кажется, главнейшие потому, что вследствие трудности проезда, они здесь не так часто посещаются местною полициею и имеют все удобства скрывать своих собратий, беглых и бродяг. О хозяйственном их устройстве и говорить не стоит: но, не смотря на то, все-таки они живут лучше и находится у них более удобств для приезжающих нежели у туземцев.

Почти до самого города Шуши, на расстоянии ста пятидесяти верст, я имел везде скверную, тяжелую дорогу, которая по-видимому никогда не подвергалась каким-либо попыткам к улучшению. Лишь только не доезжая до города шести верст, был когда-то устроен князем Мадатовым подъем на крутую каменистую гору, но после того более двадцати лет нисколько не поправлялся, и потому теперь как будто никогда и не существовал. Такое же явление произошло во многих других местах Закавказского края. А между тем дорогу пред самым городом можно бы исправить хоть взрывом каменьев, которые чрезвычайно затрудняют, а иногда и вовсе преграждают путь. У подошвы горы, с обеих сторон виднелись деревни и особенно постройки разных заведений бывших ханов и их семейств, также крепость и большой полковой лагерь местного войска, что в совокупности не составляло однако особенно красивого вида.

Шуша — город тоже довольно обширный, отчасти обстроенный очень порядочными по наружности, большими каменными домами, которые внутри расположены на азиатский манер, то-есть крайне неудобно. Климат хороший и здоровый, ибо Шуша находится на возвышении более двух тысяч футов над уровнем моря; садов нет, но почти все дома обсажены деревьями; церквей не видно. Русская церковь одна, и в ней замечательный резной иконостас. Мечети также не заметны. Лучшие или, вернее, самые большие строения, особенной архитектуры, в виде замков, принадлежат потомкам бывшей ханской фамилии.