Вообще, в последние двадцать или тридцать лет, много было писано в наших журналах о немецких колониях в России. Преобладающее мнение заключалось в том, что основание и распространение немецких колонии в России, составляло ошибку правительства, так как этим нанесен ущерб русским земледельцам, лишив их, при размножении народонаселения, простора к переселению. С этим мнением едва-ли можно согласиться, Если в финансовом отношении, по причине данных переселенцам больших льгот (особенно менонистам), правительство и не имеет от их водворения прямых выгод, то взамен того, введением разных отраслей хозяйства и промышленности и самым примером хозяйственного их устройства, немецкие колонисты для России не бесполезны. Их пример, сколько ни спорят о том, хотя и медленно, но имеет влияние не только на русских поселян, но даже и на магометанских. Это доказали и ногайцы в Крыму, и татары в Закавказском крае, переняв у немцев повозки, посевы картофеля, а в иных местах даже лучший образ построения домов. По обширности же России, занятие колонистами около двух миллионов десятин земли, не составляет еще значительного уменьшения средств к наделению землями потомства туземных поселян. Но правительство поступило весьма благоразумно, исключив в последнее время из числа льгот, даруемых иностранным переселенцам, освобождение от военной повинности. Это преимущество возбуждало главнейшее сетование соседних с немецкими колонистами русских поселян.

Болгары начали передвигаться в Россию еще с 1803-го года, и водворены, большею частью, в окружностях Одессы и Бессарабии. Это народ трудолюбивый, хорошей нравственности, но существенно, по крайней мере, в первые десятки лет поселения их в России, они мало были полезны, потому что, хотя и производили много пшеницы, имевшей в то время в наших портах на Черном море большую ценность, но или зарывали выручаемые деньги в землю, или уходили обратно в Турцию, не улучшая нисколько ни своего образа жизни, ни хозяйства.

Еврейские колонии также были основаны в Херсонской губернии. Поводом к тому послужило желание правительства уменьшить их вредную многочисленность в наших польских провинциях и направить их деятельность к полезнейшему труду. Но в возможности к достижению этой последней цели, правительство, кажется, совершенно ошиблось. Евреи поселились, за небольшими исключениями, вовсе не с намерением предаться новому труду, но единственно для того только, чтобы воспользоваться льготами и продолжать свой прежний образ жизни и занятий, находя выгодный источник к пропитанию и наживе в отдаче наделенных им в изобилии земель, в наймы русским соседним поселянам, которым наносили много вреда обманами, плутовством и всевозможными ухищрениями.

Русские переселенцы, вышедшие из Смоленской губернии, переведены по причине крайней скудости у них земель; также белоруссы Могилевской губернии, выведенные из бобылецкого староства, по распоряжению графа Аракчеева, чтобы очистить это староство для военных поселений. Их водворили около Николаева, на совершенно безводной и бесплодной степи. Они находились, до самого моего выезда из Новороссийского края, в самом жалком состоянии.

Наконец, не излишним считаю упомянуть о фантастических колониях в Екатеринославской губернии, около Мариуполя, которые вздумал основать покойный князь Александр Николаевич Голицын, в пылу разгара своих благочестивых стремлений. Он вообразил, что будет очень душеспасительно и полезно основать общество израильских христиан. Для этой цели поспешили отвести близ Азовского моря 24 тысячи десятин самой лучшей, плодоносной земли; там он предположил водворят обращающихся в православие евреев. Им были предназначены большие льготы, был назначен управляющий над ними с большим содержанием. С лишком двадцать лет эта земля, в ожидании обитателей из погибших, но возвратившихся на путь истины сынов Израиля, оставалась впусте. Казна издержала многие десятки тысяч рублей на содержание управления, но переселенцев в двадцать лет, нашлось только одно семейство, да и то из спекуляции, чтобы торговать землею. Только в тридцатых годах земля была снова возвращена в казенное ведомство, и неудавшееся предприятие окончательно разрушилось.

Конец 1815-го года я провел в ознакомлении с моими новыми служебными занятиями. С этого же года, к несчастно, начало расстраиваться до тех пор цветущее здоровье жены моей; хотя слегка и изредка, но постепенно развиваясь, расположение к болезненным явлениям все сильнее укоренялось в ее организме. Главная причина этого, заключалась в ее излишней самонадеянности на свое крепкое сложение: она не берегла своего здоровья, никогда не принимала никаких предосторожностей, не заботилась о предохранении себя от вредных влияний, и сколько же за то она бедная страдала в продолжении сорока пяти лет! Все предостережения доктора Карла Ивановича Роде, жившего тогда в Екатеринославе, и оставившего по себе память своим искусством и бескорыстною готовностью на помощь страждущим, не принесли пользы. Роде был человек замечательный. Почти в течение полувека он благодетельствовал страждущему человечеству, и сам, хотя весьма не богатый, лечил всех, и богатых и бедных, безвозмездно, а бедных снабжал от себя лекарствами и всякими пособиями, и никому ни в какое время дня и ночи, не отказывал в своей помощи. После того мне никогда не случалось встречать такого добродетельного и благодетельного врача.

С 1816 года начались мои путешествия по колониям. Первое мое обозрение было направлено в Черниговскую губернию, в колонию Радичево. Эта колония состояла из братства, подобного сарептским гернгутерам, только с той разницею, что последователи этой секты должны были жить единосемейственно, подобно христианам первых веков церкви. Они клятвенно отрекались от всякой частной собственности, предаваясь совершенно своему обществу, обращая все плоды трудов своих и приобретений, какого бы рода они ни были, в общее имущество братства, и пользуясь уже от него всем необходимым к содержанию каждого с семейством своим. Предки этих сектантов были тирольцы. По причине притеснений за веру они переселились сначала в Валахию, а потом, в 1772 году, по убеждению фельдмаршала Румянцева-Задунайского, перешли в Россию, на земли, ему принадлежавшие в Черниговской губернии, при имении его Вишенках. В 1799 году, по их желанию, они переселены на казенные земли на реке Десне, находившиеся вблизи от имения графа Румянцева. В продолжении почти двадцати лет они, в числе до пятидесяти семейств, жили там очень хорошо, составляя замечательную общину по устройству и благосостоянию. Я любовался этою колониею в 1816 году, по ее оригинальной организации. Старшиною у них тогда был восьмидесятилетний старец Вальднер, с предлинною, седого бородою, осанистый, весьма благочестивый, но только большой фанатик, убежденный душою, что лишь при этом образе жизни может существовать истинное христианство. Но семя раздора и стремление к независимой жизни, частными хозяйствами, уже возникало; не далее как чрез несколько лет, половина колонистов переселилась на Молочные воды, в сожительство к менонистам, остальные же, хотя и остались на прежнем месте жительства, но также отдельными семействами и с разделением земли по числу их. Теперь, кажется, нет уже и следа у них прежнего образа жизни.

Летом того же 1816-го года я в первый раз сопутствовал Контениусу для обозрения ближайших к Екатеринославу колоний и на Молочные воды. Тогда я впервые узнал административные способности, терпение и благонамеренность этого почтенного человека. В то время, главнейшее его внимание по устройству колоний было обращено на основание и распространение в них испанского овцеводства, шелководства и садоводства. При терпении и настойчивости он, наконец, достиг того, что испанское (употребительнее «шпанское») овцеводство составило и составляет главный источник благосостояния немецких поселенцев во всей Екатеринославской губернии и во всей степной части Таврической. Шелководство также служило и служит подспорьем благосостояния колонистов некоторых из колоний этих двух губерний. Иные колонии (как, например, Иозефсталь, близ Екатеринослава) постоянно уплачивали все подати, на них лежащие, доходами от этой отрасли хозяйства. Но доходы, конечно, не могли быть столь значительны как от испанского овцеводства, и самое распространение шелководства не могло быть настолько всеместно и прибыльно, по причине часто бывающих в Новороссийском крае морозов и засух. Что касается до садоводства, то оно, в частности, довольно прибыльно в Молоканских колониях, где, также по старанию и убеждениям Контениуса, разведены и лесные плантации, столь полезные в степных местах, отдельных от участков заселения. Кстати о садоводстве: считаю нелишним упомянуть, что улучшению и распространению этой отрасли хозяйства в Новороссийском крае много содействовал Контениус тем, что, по убеждению герцога де-Ришелье, принял в свое непосредственное заведывание Екатеринославский городской сад. Под этот сад (еще, кажется, при Потемкине) занято среди города обширное пространство, с предназначением быть рассадником садоводства в губернии. Но в продолжении пятнадцати лет для достижения этой цели ровно ничего не сделано. Только лишь с поступлением сада в заведывание Контениуса были приняты надлежащие меры к тому, и в следующие пятнадцать лет, благоразумными распоряжениями и неусыпными попечениями его, цель эта была вполне достигнута. Не только в Екатеринославской губернии, но частью в Херсонской, на Молочанских водах в Таврической, и у помещиков, и поселян, и в городах, вновь устраиваемые сады наполнились деревцами и прививками всех родов из Екатеринославского сада. Многие из жителей, распространением и улучшением своих садов, улучшили и свое состояние. Для систематического направления устройства этого сада, был учрежден особый комитет, называвшийся «помологическим», в котором и я состоял членом. Не много я мог принести ему пользы и, однако же, за участие в этом деле получил в 1834-м году корону на орден Св. Анны 2-ой ст. По моем выезде из Екатеринослава, этот сад уничтожился обращением его в казенную оброчную статью: но цель его заведения достигла своего предначертания. Сад этот был постоянною и любимою прогулкою моею и жены моей во все время пребывания нашего в Екатеринославе.