Только утеряв её из виду, я решился выйти из своего укрытия и подойти к стоящей у калитки плачущей женщине.

— Боже мой, Андрюша, если бы ты знал, как мне только стыдно, — дрожащим голосом проговорила Тамара. — Ведь все соседи видели то, что произошло. Как мне после этого им в глаза смотреть?

Я внимательно оглянулся по сторонам, но не уловил в поле своего зрения ни единого человека, — наверняка, в целях собственной безопасности все желающие смотрели на происходящее представление сквозь оттаявшие за последние пару дней от морозных узоров стёкла своих окон. Такой уж у нас народ, — поглазеть на «шоу» охота всем, а вот вмешаться в драку и остановить её не способен никто. Пускай там хоть поубивают друг друга, лишь бы меня не трогали. Хотя, может это и правильно, — зачем невинному человеку ради кого-то постороннего подставлять себя под удар?

— Пошли в дом. — Ещё раз окинув пристальным взглядом пустынную тёмную улицу, я бережно провёл Тамару через двор и поднялся вслед за ней на крыльцо. — Пускай смотрят, — не обращай на них внимания, ничего ведь страшного не случилось.

Сам того не замечая, я перешёл с ней на «ты». Она это сделала несколько раньше, а мне вот до этого момента всё никак не удавалось решиться.

— Где там ничего не случилось? — развела руками женщина, неохотно входя в комнату. — А это что? Кому все это убирать?

Перевёрнутая и частично поломанная мебель говорила о происшедшем как нельзя лучше, а слегка вымазанный кровью и блевотой пол вызывал своим видом ужасное отвращение. У меня не могло не возникнуть вполне естественного желания поскорее попрощаться с хозяйкой и убежать отсюда в своё уютное и спокойное жилище. Тамара как будто бы прочитала в этот момент мои мысли.

— Андрей, прошу тебя, не уходи. Останься со мною хоть ненадолго, — жалобно попросила она. — Мне одной сегодня почему-то страшно оставаться.

— Да я и не собирался никуда исчезать. — Мне поневоле пришлось немного слукавить, чтобы ее поддержать. — Перестань нервничать, успокойся, и давай потихоньку всё здесь вместе уберём.

Я решительно снял с плеч куртку, подобрал валяющуюся посреди комнаты фуражку и повесил их на торчащий из стены крючок. После этого демонстративно закатал рукава свитера и первым принялся за работу. Увидев подобного рода действия, стоящая рядом в полной растерянности Тамара резко пришла в себя и, освободившись от неудобного пальто, начала охотно мне помогать.

— А ты вообще-то молодец, — немного расслабившись, сказала она через несколько минут. — Всех четверых в считанные секунды уложил. Я когда их увидела, прямо страшно стало, — думала, может, убил кого-нибудь.

— Такие люди просто так не умирают, — не без гордости насмешливо ответил я. — Да и чего их там было укладывать? Один и без того пьяный на полу храпел. Представляю себе, как он проснётся в вытрезвителе и даже не поймёт сразу, куда именно попал, что с ним произошло, — все кореша рядом с набитыми мордами сидят, а он цел целёхонек, как ни в чём не бывало.

— Но всё равно, — трое это много. Один Антон чего стоит. Он у нас на улице самый боевой парень, самый крепкий. Всех гоняет, кто под руку попадётся.

— Значит, его рейтинг с сегодняшнего дня в глазах окружающих немного упадёт, — шутливо бросил я, наспех собирая обломки табурета. — А если сказать серьёзно, то вряд ли мне удалось бы с ним справиться, будь он хоть чуточку трезвее. Уж слишком здоровый бык. Да и Федя не промах, — чуть что, сразу за финку хватается.

— А, этот бородатый, — с презрением произнесла Тамара. — Он вообще человек опасный. Шесть раз срок мотал, — всех воров в законе по городу знает. Неизвестно ещё, чем для тебя конфликт с ним закончится.

— Будем надеяться на лучшее, — бодро сказал я, хотя, признаться, храбрости в моей душе после всего только что услышанного заметно поубавилось. — Может, по пьяни и не вспомнит, кто именно его лупил?

— Но мой-то уж точно вспомнит, — тяжело вздохнула женщина. — Боже, хоть бы это всё до работы не дошло! Завтра придётся с утра идти в милицию и всё заминать. Опять из-за этого идиота непредвиденные расходы.

— Всё-таки, хоть убей, никак в толк не возьму, — почему бы тебе его не бросить? За развод с работы в наше время никого не выгоняют. Скорее, могут поставить под сомнение твою компетентность за то, что живёшь с алкоголиком.

— Ты так думаешь? — подметающая пол Тамара на секунду замерла в полусогнутой позе. Пола её халата слегка отошла в сторону дав мне возможность мельком увидеть обнажившуюся почти до середины бедра великолепную женскую ногу. — Трудно почему-то решиться на подобный шаг. Я ведь уже тебе говорила, что имею на своей должности много конкурентов. Эти вампиры каждую деталь секут. Не знаю, как мне ещё не ставят в упрёк того, что муж сидел в тюрьме.

— Вот видишь, — подтвердил я, с трудом отводя взгляд от её ноги. — Живёшь, что называется, на вулкане, — постоянно в полном страхе и напряжении. И дома такое, и на работе. Зачем же свои нервы попусту растрачивать? Решилась бы на подобный шаг, — обрубила бы одним махом все концы.

— Я понимаю, Андрей, о чём ты говоришь. — Женщина присела на единственный целый табурет и снова жалобно скривила лицо. — Я сама неоднократно взвешивала все за и против. Как бы тебе сказать?.. Мой муж для меня стоит не то, чтобы на втором, а, наверное, на десятом плане. Вижу я его не так уже и часто. Большинство времени стараюсь посвящать месте. Я — учитель до мозга костей, и не могу без этого прожить и дня. Я готова работать даже за смехотворную зарплату, даже вообще без оплаты, только бы работать в школе. В своей родной семьдесят девятой школе.

— Ты и училась в ней?

— Да, — с гордостью ответила Тамара, — в восемьдесят первом году я закончила десятый класс этой школы с золотой медалью. Тогдашняя директриса Зинаида Васильевна Суконникова сказала: учись, мол, Тамарочка, дальше, придёшь после института на моё место. Вот я и старалась как могла. Уж очень эта женщина меня любила, почти как собственную дочь. И место своё все время держала специально для меня, — помогала продвинуться по служебной лестнице, сделала в достаточно молодом возрасте своим завучем. В общем, что там говорить, — своей карьерой я обязана только ей, и потому не могу её подвести.

— Потому и жертвуешь своей личной жизнью, — иронично констатировал я, сгребая со стола в охапку кучу грязных стаканов. — Нет, Тамара, по-моему, это простое самоистязание ради любимого дела. Я решительно такого не понимаю. Разве ты не можешь рискнуть, плюнуть на всё то, что о тебе подумает начальство? Ведь если ты — хороший учитель, пользуешься авторитетом у детей, если дети тебя любят, то никто, никакие бюрократы не смогут отобрать у тебя твою работу, твоё стремление, твой запал. Рискни, и ты убедишься, что я был прав.

— Какой ты только наивный, Андрей, — добродушно улыбнулась женщина, удачно превратив своё милое личико из хмурой луны в ясное солнышко. — Тебе бы партийным агитатором работать. При нынешнем беспределе в государственных структурах любой чиновник из министерства может перечеркнуть на корню не только твою карьеру, но и всю жизнь. И что обидно, за это его ни в коем случае не накажут, а как раз наоборот, поощрят. А те, кто метит на твое место, так и вообще запляшут от радости. Никому сейчас твой профессионализм не нужен. Неугоден, — скатертью дорога. Это не те былые времена, когда нашего талантливого учителя истории всем коллективом уговаривали остаться в школе и сделать себе педагогическую карьеру, а он крутил носом, выбирая, в какую отрасль ему лучше пойти.

— Это не Батурина, случайно? — как бы невзначай поинтересовался я. — Он ведь тоже одно время в вашей школе преподавал?

— Да, его, — при ответе Тамара несколько заикнулась. — А ты откуда это знаешь? Неужели Ленка рассказала? Мы все тогда просто обожествляли нашего молодого историка. А как еще было к нему относиться? Парень только после института был, молодой, симпатичный, и предмет свой так преподавал, что мы прямо в рот ему заглядывали. Все девчонки в классе были от него без ума. Ленка в него сильнее всех втюрилась, не хотела потом ни за кого выходить замуж, кроме него, а когда узнала, что он овдовел, чуть не померла сама от радости.