Таким образом, можно предположить следующее: некто заказал Тольку, Богданова и Наумова, чтобы потом легко договориться с Риткой и Лариской, которым, судя по их образу жизни, заводские дела были до лампочки. Так. Тольку ликвидировали, но тут Гадюка подсуетился и руками какого-то своего отморозка убрал Ритку и Лариску с девочками. Киллер, предположительно... Да что там предположительно! Точно «Кузнецов» убрал Богданова и тут его остановили, чтобы было с кем договариваться, вот Наумов и остался в живых. Вроде все логично, но вот что мне теперь со всеми этими знаниями делать? Рассказывать о них Солдатову с Чаровым нельзя — во-первых, здесь фигурируют «Осы», о которых я обещала молчать, а во-вторых, они с Наумовым ссудой повязаны и поэтому непредсказуемы. Ладно, подождем. До декабря времени вагон и маленькая тележка и еще много всякого разного произойти может. Но кто этот некто? Кто реальный заказчик? И, самое главное, зачем? Ну зачем ему потребовался этот разоренный завод? Вот в чем вопрос.

Утром, попивая после завтрака в кресле кофе, я обдумывала, что и в какой последовательности мне нужно сделать, когда звонок Панфилова внес в мои планы свои коррективы.

— Лена, у меня к тебе просьба...

— Ой, Владимир Иванович, как хорошо, что вы позвонили! — обрадовалась я.— Потому что у меня к вам тоже просьба и я очень надеюсь на вашу помощь.

— Хорошо. Встретимся — обсудим. Дело в том, что сегодня похороны. Вот я и хочу, чтобы ты вместе со мной на кладбище съездила, посмотрела по сторонам повнимательнее, может, заметишь что-нибудь необычное.

— Это Костровой? — уточнила я.

— Да. Понимаю, что занятие не из приятных, но надо. Я в десять за тобой заеду.

— Хорошо,— сказала я и отправилась на кухню, где Варвара Тихоновна возилась с фаршем — на обед или на ужин, уж как получится — планировались пельмени.

— Знаете, баба Варя... Ничего, если я буду вас так звать?

— Ой, да, конечно! — обрадовалась она и глаза у нее подозрительно заблестели.— Зовите. Это ж так по-доброму звучит... Почти по родному...

— Вот и хорошо. Вы меня тоже тогда Леной зовите. Так вот, я вам сегодня самый простой сотовый телефон куплю, чтобы он у вас всегда с собой был...

— Не надо! — испугалась она.— Он же бешеных денег стоит, а я его сломаю. Обязательно сломаю. Я таких вещей боюсь.

— Не бойтесь! — успокоила я ее.— Вы же с телевизором разобрались? А телефон еще проще. Зато я всегда смогу вас предупредить, что задерживаюсь, чтобы больше не получилось, как вчера, да и вы мне позвонить сможете, если что-нибудь случится. Ну, хозяйничайте! — и я отправилась на улицу.

Увидев, как я сажусь в джип Панфилова, Малыш с Карлсоном переглянулись, и не решились ехать вслед за нами. А я, устроившись на уже ставшее для меня даже привычным место рядом с Паном, поинтересовалась:

— Владимир Иванович, ну как? Какая-то ясность появилась?

Вместо ответа он спросил меня:

— Лена, ты в чертей веришь?

— Шутите?

— Почти. Просто нашли мы одну бабульку, которая видела ту «Ниву», и она категорически утверждает, что вел ее черт: черный, лысый, с горящими глазами.

— Все ясно,— тут же догадалась я.— Черный чулок на голове, перчатки и темные зеркальные очки.

— Правильно, Лена. Так что, как видишь, ясности пока никакой,— и, немного помолчав, он спросил: — Слушай, а что это за старушка у тебя была?

— Домработница моя, Варвара Тихоновна, в нашем же подъезде на первом этаже живет, а что?

— Да, понимаешь, блинчики у нее уж очень вкусные получаются. А, вообще, домработница — это удобно? Я же сейчас один, благоверная моя к нашей дочке в Ирландию укатила, вот и думаю, как быть.

— Владимир Иванович, да я просто свет белый увидела,— засмеялась я, поняв, куда делись все остававшиеся блинчики.— Ни хлопот, ни забот. Одно сплошное «Bounty».

— Да?! — Пан заинтересованно глянул в мою сторону.— Ну тогда надо будет и мне что-то такое придумать.

Оставив машину на стоянке возле боковых ворот кладбища, мы с ним подошли к маленькой часовенке, около которой стояла неожиданно большая толпа нарядно одетых женщин, которые оживленно что-то обсуждали. Через несколько минут к воротам подъехал белый «Мерседес», из очень недешевых, и из него вышла цыганка Галя Прохорова, по прозвищу Певунья, чья бабушка предсказала мне встречу с Батей, а за ней с ребенком на руках Ксана Острожная, ученица и приемная внучка Евдокии Андреевны Семеновой или, по-простому, бабы Дуси, знаменитой на всю Россию травницы, которая живет в одной из деревень нашей области. Увидев их, женщины радостно загалдели и, окружив, стали любоваться малышом. Я тоже протиснулась поближе и спросила у Ксаны, кивая на ребенка:

— Тезка?

— Тезка,— улыбаясь, подтвердила она.— Баба Дуся просила привет тебе передать, если встречу. Слышали мы уже, что все благополучно закончилось.

— Как она там?

— Все слава богу. Живем потихоньку,— сказала она, укачивая завозившуюся малышку.

Галина обернулась на наши голоса, узнала меня и, приветливо поздоровавшись, сказала:

— После того, как ты тогда ушла, бабушка проснулась и говорит: «Не уйти ей от своей судьбы! Покориться ей надо, принять, что на роду написано. А не то такую беду накличет, что жизни будет не рада». Запомни это. Бабушка никогда не ошибается.

Но пока она все это говорила ее тон постепенно менялся от радостно-оживленного до тревожно-напряженного, да и взгляд стал другим, каким-то настороженным. Я хотела у нее спросить, не случилось ли чего-нибудь, но не успела, потому что в это время к воротам подъехал автобус с черной полосой и из него вышли несколько женщин, а потом четверо парней вытащили закрытый гроб и понесли его вглубь кладбища — мы все двинулись за ними. Около открытой могилы парни поставили гроб на холмик земли и один из них предложил попрощаться с покойной. Женщины замолчали и все, как одна, повернулись в нашу сторону. Ксана выпрямилась, ее лицо приобрело уже знакомое мне жесткое выражение и она, по-прежнему держа на руках ребенка, первой бестрепетно подошла к гробу и плюнула на него, за ней пошла Галина и все остальные. И я поняла, кто были те две подружки, о которых рассказывал Егоров.

Стоявшая около гроба молодая женщина, казавшаяся вульгарной даже в черном траурном платье, с такими же грубыми и тяжелыми чертами лица, как и у Костровой, чьей дочерью она несомненно была, при первом плевке дернулась было, чтобы броситься на Ксану, но ее остановила стоявшая вокруг враждебная тишина, в которой слышались только шаги женщин, звуки падавших на крышку гроба плевков и шорох осыпавшегося в яму песка. Она только как-то сжалась и временами вздрагивала. А женщины, по-своему воздав должное покойнице, молча собрались и двинулись в сторону часовни.

«Ох, и погуляют же они сегодня на радостях!» — подумала я.

— Вот это да! — услышала я сзади знакомый женский голос и обернулась — за моей спиной стояла Уразбаева.

У^/ себя дома, куда я обычно, купив ее новую книгу, приезжала к ней за автографом, она всегда ходила в национальной одежде, под которой невозможно было разглядеть фигуру, и сейчас в джинсах и футболке выглядела бы просто девчонкой, если бы не намечавшиеся морщинки под глазами и около губ. Она держала в руке пакет, из которого торчали ручки кисточек, и, покачивая головой, с напряженным интересом наблюдала за происходящим. Почувствовав мой взгляд, она повернулась ко мне, узнала и тихонько сказала:

— Помнишь, Лена, ты когда-то предлагала мне сюжеты для книг, а я тебе ответила, что они на каждом шагу встречаются. Вот! — она указала глазами на гроб.— Из одной этой сцены может целый роман получиться. Ты случайно не в курсе, откуда такой вулкан страстей взялся?

— Более-менее. Если хочешь, расскажу как-нибудь.— Она кивнула, соглашаясь, и тут к нам подошел Пан.— Кстати, познакомься,— сказала я, представляя его.— Это мой хороший знакомый Владимир Иванович Панфилов, а это Зульфия Касымовна Уразбаева, наша баратовская писательница. Правда, пишет она под псевдонимом Юлия Волжская.