— А что делает мусульманка на православном кладбище? — тут же спросил он.

— Ну по маме-то я русская,— засмеялась Юлия, которая действительно пошла в мать и внешность имела самую среднерусскую, и объяснила.— У соседки здесь родители похоронены. Вот она и попросила памятники покрасить, а то она уже пожилая и ей самой трудно. Вывозилась, как черт,— она показала свои заляпанные краской руки.

При слове «черт» Владимир Иванович невольно скривился.

— Давайте отойдем, что ли,— предложила я, когда ветерком до нас донесло тошнотворную смесь запахов горелого мяса и формалина, которая чувствовалась даже из-под закрытой крышки гроба,— И как они решились туда подойти? — я имела ввиду женщин.— Вонь ведь жуткая!

— А у нас говорят,— медленно сказала Юлия: — «Труп врага всегда хорошо пахнет».

— Если вы сейчас в город, Зульфия Касымовна, то мы можем вас подвезти,— предложил Пан, когда мы подошли к его джипу.

— Да я же вам всю машину краской провоняю,— начала отказываться она, но Владимир Иванович ее перебил:

— Ничего, проветрим. Садитесь, а я сейчас вернусь,— и он зачем-то снова пошел на кладбище.

Увидев, что Певунья с Ксаной собираются сесть в «Мерседес», я подошла к ним попрощаться.

— Галя,— попросила я.— Передай бабушке, что я и сама решила не противиться больше судьбе. Пусть будет, что будет.

— Поздно, Лена,— отводя глаза, сказала она.— Ты уже сделала ошибку и исправить ее будет очень сложно, а, может быть, и невозможно.

— Откуда ты знаешь? — пристально глядя на нее, спросила я.— У тебя, что, тоже есть такие способности?

— Так. Немного. Здесь способностей мало, учиться надо было вовремя, а я... Сейчас пытаюсь наверстать упущенное. Только успею ли? — грустно сказала она.— Но то, что ты наперекор своей судьбе пошла, ясно вижу... Только не проси, чтобы я тебе объяснила, как я это поняла — не смогу. Я и сама не знаю, как это у меня получается.

Я на минуту задумалась, а потом решила проверить: действительно она что-то в этом понимает или нет и, показывая ей глазами на Юлию, спросила:

— А что ты скажешь вот об этой женщине?

Галина проследила за мои взглядом и, чуть прищурившись, стала внимательно рассматривать Уразбаеву, а потом неожиданно сказала:

— Произошла у нее в молодости страшная трагедия, которая всю ее жизнь перевернула, но не сломила. Такие, как она, не ломаются, сколько ни гни.

Я внимательно присмотрелась к Юлии — она, безмятежная и благополучная, стояла, улыбаясь солнышку, и казалась совершенно довольной жизнью. Нет, решила я, ничего Певунья в предсказаниях не понимает. Может быть и есть у нее какие-то таланты, например, петь и плясать, но этого точно не водится. Вернувшийся тем временем Пан махнул мне рукой и я, простившись с девушками, пошла к джипу.

— Зульфия Касымовна, а почему вы себе машину не купите? — спросил Владимир Иванович по дороге в город.— Не самое бесполезное человеческое изобретение, между прочим.

— Никогда! — решительно заявила Уразбаева.— У меня ярко выраженный технический антиталант и я ее все равно не смогу освоить. Мне уже сколько раз показывали, как прокладки в кране менять, а я так и не поняла, что к чему и за чем крепится. Я даже компьютером пользуюсь только в режиме пишущей машинки, хотя, как говорят, там уйма всяких возможностей. Так что я уж лучше на автобусе, а, в крайнем случае, на такси буду ездить. Да и денег на машину у меня нет.

— А что,— удивился Пан,— литературный труд так плохо оплачивается?

— Платят действительно не так уж много, но... Знаете, есть люди, которым всегда мало денег, а есть те, кому хватает того, что у них есть. Так вот, мне — хватает.

— Юля,— я повернулась к ней, потому что она села сзади.— Я обещала рассказать тебе историю того, что ты на кладбище видела. Давай как-нибудь подъеду к тебе, когда с делами немного разберусь,— предложила я.

— Только не в ближайшее время,— запротестовала она.— Мне нужно книгу закончить, а то отвлекусь, будут посторонние мысли в голову лезть, а я не умею сразу о нескольких вещах думать. Созвонимся попозже, там и решим.

Тем временем, мы подъехали к ее дому. Она легко выпрыгнула из машины, улыбнувшись, помахала нам рукой от дверей своего подъезда и ушла, а Панфилов серьезно и задумчиво смотрел ей вслед.

— Ну, Владимир Иванович, как вам наша баратовская Агата Кристи? — спросила я.

— Не богема,— все так же задумчиво ответил он и кому-то позвонил.— Что выяснил? — он молча слушал своего собеседника, а потом, отключив сотовый и трогаясь, сказал: — Ну, кажется, она здесь не при чем.

— Кто? Уразбаева? — изумилась я.—Да вы что, Владимир Иванович?!

— Да вы то, Елена Васильевна! Работа у меня такая! На кладбище действительно есть два свежепокрашенных памятника — муж и жена Кудряшовы, Николай Никифорович и Агния Федоровна, а их дочь, сама довольно пожилая особа, живет с Уразбаевой в соседней квартире. И водительских прав, как и машины, у Зульфии нет.

— Ну, Пан! — я все еще не могла успокоиться.— Как вам это в голову-то пришло?

— А так! Потому что проверять все привык. Уразбаева Зульфия Касымовна родилась 8 июня 1963 года в Таджикистане, в маленьком городке, название которого я ни запомнить, ни выговорить не в состоянии. Закончила исторический факультет Ташкентского университета, в Баратов приехала в августе 89-го. Сначала снимала в этом доме квартиру, а потом купила. С Сидором, Костровой и остальными не знакома.

— Так она таджичка? — удивилась я.— А я всегда считала, что она узбечка, раз из Ташкента приехала. Хотя, в общем-то, какая разница?

— Ты права, Лена, для нас разницы действительно никакой.

— Подождите, Владимир Иванович, это что же получается? За то время, что мы сюда от кладбища ехали, ваши люди успели все это выяснить? — запоздало удивилась я.— Оперативно! Ничего не скажешь! Кстати, по поводу моей просьбы... Вы только сразу не ругайтесь... В общем, мне с Филином встретиться надо.

— Чего?! — заорал Панфилов и резко затормозил, прижавшись к бордюру.— Ты в своем уме?! А на «сходняке» ты побывать не хочешь?! Или на «толковище»?! Да, как тебе такое, вообще, в голову пришло?! — вид Пана меня, честно признаться, испугал и я даже отодвинулась поближе к дверце — вдруг выскакивать придется.— Быстро, ясно, четко отвечай, зачем тебе это понадобилось и что ты уже успела натворить. Ну! — рявкнул он так, что у меня уши заложило.

С опаской поглядывая на него — мог ведь и подзатыльник, чего доброго, отвесить, с него станется — я постаралась как можно толковее изложить то, о чем размышляла накануне, а Пан внимательно меня слушал. Когда я замолчала, он, подумав немного, спросил:

— Короче, тебя интересует, почему он «крышует» «Доверие»? — Я кивнула.— Самого Филина сейчас в городе нет, а, как вернется, попробую узнать. Но... — Владимир Иванович посмотрел на меня с нешуточной угрозой.— Если ты вздумаешь самодеятельностью заниматься и возле этой компании крутиться, то я тебя серьезно предупреждаю, что с лицензией ты распрощаешься раз и навсегда. Я тебе говорил, чтобы ты мне проблемы не создавала? — Я снова кивнула.— Больше на эту тему у нас с тобой разговора не будет, учти. Это предупреждение первое — оно же последнее,— сказал он, заводя машину.— Тебя куда отвезти?

— Домой,— сказала я, опустив глаза и обиженно сопя — давненько меня так никто не отчитывал.

Когда я вылезала из машины — ну не получается у меня с такой высоты грациозно, как Юлия, спускаться — Пан протянул мне конверт.

— Чуть не забыл. Держи. Это фотографии, что тогда на Комарином делали. И хватит дуться. Признайся честно, ведь заслужила взбучку?

— Но я же ничего сделать не успела, только думала, как бы мне это все выяснить, а вы сразу на меня набросились,- я засовывала конверт в сумку и не смотрела на него, а, когда подняла глаза, то увидела, что он усмехается.

— Девочка, да если бы ты хоть что-нибудь сделала, то я, несмотря на твой возраст, выпорол бы тебя без зазрения совести.

— Владимир Иванович, а вам никогда не говорили, что вы тиран? — спросила я и он захохотал, запрокидывая по своему обыкновению голову.