-- Ты, дрянь, -- сказал Мераз. -- Не думай, что я не знаю. Если попробуешь причинить господину Фальеру вред -- я своими руками задушу тебя.
Руосец наконец остановился, не пытаясь больше проскользнуть мимо закованного; он стоял в свободной позе, хотя ему пришлось поднять голову, чтобы заглянуть Меразу в глаза, взгляд его Меразу нравился еще меньше прежнего.
-- Временами я думаю, -- спокойно заметил Леарза, -- какой же вы обиженный народ. Хуже было бы, только если б они ставили открытые эксперименты над вами. Этот твой Фальер... что он тебе?
-- Он сильный человек, -- набычился Мераз, которому странные слова руосца были непонятны, но уже этим бесили его. -- Сильнее тебя, не сомневайся.
-- А ты, Мераз? -- спросил Леарза.
-- Что я?
-- Что ты думаешь о себе? Что для тебя главное в жизни?
Вопрос оказался столь неожиданным, что Мераз всерьез задумался. Он чувствовал, что ответ должен быть хитрым, ответ должен быть таким, чтобы чертов руосец заткнулся и сделал шаг назад, но он понятия не имел о том,
каким
же все-таки должен быть ответ.
-- Свобода, -- наконец медленно сказал Мераз. -- Главное в жизни -- свобода. А для того, чтобы ее получить, нужна сила. У меня есть сила, руосец. Хочешь, я размозжу тебе череп?
Леарза насмешливо приподнял уголок рта.
-- Ты действительно сильный человек, Мераз, -- согласился он. -- Но свободы у тебя нет, и никогда не будет. Знаешь, почему?
-- Почему это? -- мышцы на плечах Мераза вздулись: ему нестерпимо хотелось исполнить свою угрозу, еще одно слово...
-- Потому что ты -- раб, -- сказал Леарза, и не думая отступать. -- Свобода и не нужна тебе, к чему она тебе? Ты не будешь знать, что с ней делать. Ты -- раб, и ты нашел себе сильного господина, и будь счастлив этим.
Тогда Мераз грязно выругался. Он нанес удар в мгновение ока, он уверен был, что никто не успел бы увернуться, да еще и на таком маленьком расстоянии, до ненавистного лица проклятого руосца было так близко!..
Кулак его не нашел цели, а Леарза остался стоять, лишь немного наклонившись, -- ровно настолько, чтобы удар миновал его. Мераз потерял равновесие и врезался в жесткие ладони руосца грудью, тот с силой отпихнул его, поднырнул у него под локтем и пошел прочь.
Тяжело дыша, закованный медленно оглянулся. Дверь уже закрылась за руосцем.
-- Ублюдок, -- пробормотал Мераз, не до конца понявший, что только что произошло. -- Ублюдок!..
Он осознавал только, что слова Леарзы попали в точку; Фальер -- сильный господин, сильнее его на Анвине никого нет... не было.
***
Дневной свет свободно проникал в широкое окно, заливал собой чистый пол, выбелил постельное белье, падал на лицо сидевшей на кровати женщины. Она поставила цветы в вазу, и теперь они медленно роняли пыльцу на поверхность тумбочки; тоже белые, с крупными загибающимися лепестками, они неуловимо шли ей теперь, особенно когда ее лицо казалось будто выцветшим.
Корвин чувствовал себя неловко. Теперь, когда многие его друзья и коллеги выбыли из строя, черный рок каким-то непонятным образом миновал его, и у него по-прежнему было много работы, даже больше, чем всегда. Корвин находился в самом сосредоточии вихря из вестей, вся новейшая информация поступала к нему, и они постоянно его спрашивали...
Он потому почти боялся идти к ней, но не прийти не мог, к тому же, и обещал. Он принес ей эти цветы, она мило улыбалась ему и благодарила его, но ее глаза смотрели на него с затаенным ожиданием.
Он знал уже: ей сообщили о гибели брата, и хотя теперь она делала вид, что ничего не случилось, все же ясно было, что так легко ей это не далось. Волтайр заметно похудела, сделавшись совсем тонкой, и особенно хрупкими казались ее пальцы поверх больничной белой простыни. Под глазами ее были синяки.
Другая новость, он знал, тоже потрясет ее, но понимал, что кто-то должен же рано или поздно сообщить ей об этом; он и шел сюда, уже собравшись с духом, готовый рассказать ей правду, но теперь, когда увидел ее, понял, что в горле что-то болезненно сжимается.
Ни о Беленосе, ни об Анвине они сначала не говорили.
-- Они оба на самом деле лучше себя чувствуют, чем говорят, -- рассмеялся Корвин, стремясь и ее развеселить своими разговорами. -- Сет ноет, будто он лежит при смерти, но никаких серьезных неполадок у него не нашли, если не считать сезонного воспаления хитрости, а Тильда продолжает работать даже в моменты, когда ее обследуют, у нее только временами начинает сбоить голосовой модулятор, и она хрипит.
-- А ты? -- мягко спросила его Волтайр. -- Как ты себя чувствуешь?
-- Жив, -- бодро ответил он. -- Работы выше крыши. Можешь представить себе, в системе все просто гудит из-за этой эпидемии. К счастью, случаев с летальным исходом еще пока не было, все заболевшие находятся под присмотром. Врачи буквально на ушах стоят, что ни день, то у них конференции.
-- Будут удалять биокарты? -- она взглянула на него. Лицо ее хранило ровное выражение, но в глазах была тихая грусть.
-- Пока сделали такую операцию только одному человеку, -- возразил Корвин, -- там все было очень серьезно. Заново ввести биокарту не получится, и так ее удаление ведет к негативным последствиям... потому Лекс дал рекомендацию тянуть с этим как можно дольше. Ничего!.. Может быть, наши исследователи не зря просиживают в лабораториях сутками, что-нибудь еще придумают. Или...
Он хотел было привычно уже высказаться насчет "ситуация на Анвине изменится, фокусировка их массового бессознательного собьется", но вовремя опомнился; Волтайр все равно поняла, что он хотел сказать.
-- Есть новости со станции, Корвин? -- сама спросила она. -- Как они там?
Корвин отвел взгляд.
-- Держатся. В последний раз капитан Синдрилл передавал, что аппаратура продолжает выходить из строя, но пока они со всем справляются. У них уже восемнадцать человек лежит в медицинском крыле с такими же симптомами...
-- А... Леарза?
Она доверчиво смотрела на него и ждала ответа; ее лицо внешне было ровным, но он хорошо понимал, что она чувствует. Набрав воздуха в легкие, Корвин решительно произнес:
-- Лучше тебе забыть о нем, Волтайр.
-- Почему?
-- Ну, потому что он сейчас на Анвине.
Она так вскинулась, что он перепугался: зря он ей сказал такое!..
-- Почему... ему не удалось бежать? Но в новостях передавали, что спаслись все, кроме погибших, и его имени в числе убитых не было...
-- Он сам пожелал остаться, Волтайр, -- пришлось признаться Корвину. -- Сказал что-то вроде, "я вам больше ничего не должен", и остался. Надо отдать ему должное, -- он по крайней мере помог спастись профессору и остальным.
Волтайр замолчала и осталась сидеть; руки ее безвольно легли обратно на простыню.
-- Он с самого начала недолюбливал нас, -- горько сказал Корвин. -- Боялся. Неудивительно, что, когда он встретил этих людей, таких же, как он, он предпочел их сторону.
-- Может быть, нет, -- мягко возразила ему женщина, подняла на него взгляд. -- Вдруг он пытается таким образом помочь нам.
-- Волтайр, -- удивился журналист, -- о чем ты говоришь!
Она грустно улыбнулась.
-- Я верю в него, Корвин. Может быть, это глупо, но позволь мне и дальше глупо верить, хорошо? Леарза... человек со своими сложностями, но он не такой. Неуравновешенный и нелогичный, -- это да, но вот так вот менять стороны... это не в его духе. Я все же думаю, он действительно хочет нам помочь и даже знает, как именно это сделать.
Корвин покачал головой.
-- Конечно, если тебе так легче, -- сказал он. -- Никто не знает наверняка. Время покажет...
***
Над степью повисла глухая ночь. Было новолуние; в темноте невозможно было разглядеть ушей лошади. Всадники полностью положились на животных и отпустили поводья, а про себя ругали начальство, поручившее им такую скучную и очевидно бессмысленную работу.