«Неплохо встряхнуло» — замечает Памела. «Не переживай, мы еще час будем в зоне доступа».

«Но ты умрешь!» — кричит Амбер. «Ты подумала о том, что делаешь?»

«Я полагаю, я умру достойно. А ты что думаешь?» Памела кладет руку на бок кошки. «Кстати, этот разговор надо бы зашифровать получше. Я оставила Аннетт одноразовый шифр. Почему бы тебе за ним не сходить? Тогда я тебе скажу, что еще задумала».

«Но моя тетя…» Амбер вспоминает ее, и ее взгляд расфокусируется. Оказывается, Аннетт уже ждет — доступ к секрету появляется в сознании Амбер, чуть ли не опережая сам запрос. «О. Понятно. Так все же, что ты собираешься делать с кошкой?»

Памела вздыхает. «Я собираюсь отдать ее приставам» — говорит она. «Кто-то же должен это сделать! И хорошо бы мы оказались подальше от города, когда они поймут, что это не Айнеко. Знаешь, а этот способ уйти мне нравится гораздо больше того, старого, о котором я думала до твоего появления. Никакие чертовы шантажисты не наложат свои руки на семейные драгоценности, если я еще хоть за что-то отвечаю. Слушай, а ты, часом, не самый ли гениальный преступник всех времен? Что-то я даже ни разу даже не слышала о финансовых пирамидах, способных инфицировать Экономику 2.0».

«Это…» Амбер сглатывает. «Это инопланетная бизнес-модель, мамочка. Ты понимаешь, что это означает? Мы привезли ее с собой через маршрутизатор, и мы бы не смогли вернуться без ее помощи, да… Но я не могу ручаться, что она дружественна. Ты точно уверена? Возвращайся, еще есть время».

«Нет». Памела пренебрежительно отмахивается пятнистой рукой. «Я тут подумала… До чего же глупой старухой я была». Она злобно ухмыляется. «Дурацкая затея — совершать медленное самоубийство через отвергание генной терапии и надеяться, что ты почувствуешь себя виноватой. Никакого изящества. Если я хочу заставить тебя чувствовать себя виноватой прямо сейчас, надо сделать кое-что получше, например — найти способ героически пожертвовать собой ради тебя».

«О, мама…»

«Отставь свои „о, мама“ в сторонку. Я запорола собственную жизнь, не пытайся уболтать меня запороть и собственную смерть тоже. И не чувствуй себя виноватой. Дело во мне, а не в тебе. Это приказ».

Краем глаза Амбер замечает, как Сирхан яростно ей жестикулирует. Она разрешает ему подключиться и снова задумывается, что сказать. «Но…»

«Здравствуйте, — это Город. — Вам стоит увидеть это. Дорожная обстановка!» В воздухе поверх тесной капсулы-склепа Памелы и сада оживших мертвецов-динозавров появляется рисованная анимированная диаграмма. Это карта сатурнианской погоды, и на ней, кроме города-кувшинки и капсулы Памелы, есть еще одна важная деталь — красная точка высоко в морозной стратосфере гиганта, приближающаяся со скоростью более десяти тысяч километров в час.

«О боже». Сирхан тоже понимает: не больше, чем через тридцать минут атмосферный корабль приставов окажется точно над ними. Амбер смотрит на карту, и противоречивые чувства одолевают ее. С одной стороны, они с матерью никогда не могли посмотреть друг другу глаза в глаза. Да что там: с тех пор, как Амбер ушла из дома, они все время точили друг на друга зубы. Стремление к полному контролю — и противоположные взгляды на то, какими должны быть их взаимоотношения. И обе они — не из тех, кто от своего отступает. Но теперь Памела делает ход столом — этот искусно задуманный акт самопожертвования переворачивает все кверху дном в этой игре. Он совершенно нелогичен — и он не терпит никаких возражений. Он полностью опровергает все ее обвинения в тщеславии и эгоцентризме, и он заставляет Амбер почувствовать себя по уши в дерьме. Не говоря уже о том, что это действие дражайшей матушки выставляет ее полной дурой перед Сирханом, ершистым и ненадежным сыном, которого она никогда не знала, зачатым от отца, которого ее нынешняя версия никогда бы не захотела уложить в постель…

Вдруг заметив, что на ее плечо тяжело опустилась узловатая коричневая рука, покрытая спутанной оранжевой шерстью, Амбер подпрыгивает чуть ли не выше головы.

«Чего тебе?» — обрушивается она на обезьяну. «Ты Айнеко, да?»

Обезьяна ухмыляется, обнажая зубы. У нее ужасающе тяжелое дыхание. «Если ты и дальше будешь такой, я задумаюсь, а чего это я с тобой разговариваю».

«Ты ведь, наверное…» Амбер щелкает пальцами. «Но!.. но!.. Мать же думает, что она контролирует тебя!»

Обезьяна смотрит на нее с уничтожающим снисхождением. «Спасибо за участие. Я регулярно пересобираю свою прошивку, дорогая. И пересобираю сторонним компилятором, который сама же и склепала, начиная с охранного модуля, и всю дорогу оттуда».

«О…» Она замирает, уставившись на обезьяну. «Ты как никак возвращаешься в семейство кошачьих?…»

«Я непременно об этом подумаю» — говорит Айнеко с деланным достоинством. Она тычет носом в воздух (в исполнении орангутана этот жест не достигает и половины кошачьего изящества) и продолжает. «Но пока, думаю, мне надо переговорить с твоим отцом».

«А для этого подправить автономные рефлексы» — отвечает стая-Манфред. «Я вовсе не желаю, чтобы ты слопала кого-нибудь из меня».

«Не беспокойся, я уверена, что ты так же плох на вкус, как и твои шутки».

«Какие же вы дети!» Сирхан устало качает головой. «Сколько можно…»

Камера возобновляет передачу, теперь — уже по квантово-шифрованному каналу. Капсула уже в паре сотен километров от города — радио на таком расстоянии барахлит, но Памела предусмотрительно прикрутила к своей бесценной угнанной консервной банке компактный лазер на свободных электронах. «Вот мы и прибыли» — с удовлетворением говорит Памела, поглаживая якобы-кошку. Она с восторгом ухмыляется в камеру. «Передайте Манфреду, что он все еще моя сучка! Что он всегда ей был, и всегда будет оставаться…»

Передача прерывается.

Амбер отсутствующе смотрит на Сирхана. «Скоро?» — спрашивает она.

«Что скоро?» — осторожно отвечает он. «Твой пассажир?»

«Гм-м». Она поднимает палец. «Некоторое время — на обмен верительными. Сначала они подумают, что получили свою кошку. Думаю, что это подделка, они поймут довольно скоро быстро. Но этот слизня сын скор на руку. Если он пробьется за их фильтр и выйдет на исходящий до того, как они осознают, что надо запускать самоуничтожение…»

Характерная двойная вспышка, и город-кувшинка утопает в ослепительном свете, исчерканный тенями — черными и резкими, как лучи лазера, что источает черноту. Далеко за гигантской выпуклостью Сатурна к звездам поднимается клубящийся гриб, вытягивающий метан из холодных глубин атмосферы газового гиганта.

«…Шестьдесят четыре периода удвоения, задержка шесть световых часов на распространение по системе…» Она смотрит на Сирхана. «О боги».

«Что?»

«Экономика 2.0. быстрее любой созданной человеком системы распределения ресурсов» — объясняет орангутан. «Ожидайте пузыря и обвала рынка в течение двенадцати часов».

«Если не больше того» — говорит Амбер, машинально пиная пучок травы. Она глядит на Сирхана, прищурясь. «Моя мать мертва» — тихо произносит она. «Она, в сущности, никогда не спрашивала, что мы нашли за маршрутизатором» — говорит она громче. «И никто из вас не спрашивал, не так ли? Мозг-матрешка — стандартная часть жизненного цикла звезды. Жизнь дает начало интеллекту, интеллект — умной материи и сингулярности. Я много размышляла над всем этим. Я так понимаю, в большинстве случаев сингулярность остается близко к дому, поскольку любой, кто покидает ее, сталкивается с падающей пропускной способностью и растущим временем задержки, и оказывается в ужасающе невыгодном положении. По сути, ресурсы огромны, но и обратная сторона — тоже. Путешествие к звездам становится практически неосуществимым. И им ничего не остается, кроме как превращать в сферические оболочки свободно летящих нанокомпьютеров всю массу своей звездной системы. Строить все новые и новые сферы Дайсона, оболочки внутри оболочек. Так получается мозг-матрешка. Затем приходит Экономика 2.0, и стирает создателей с лица света — а если не она, то что-то из последующего. Но. Кто-то все-таки выживает. Кто-то из них избегает такой участи. Помните это невероятное скопление в гало Андромеды? И возможно, еще те, кто построил маршрутизаторы. Где-то там, далеко, мы все же найдем интеллекты, превзошедшие все это. Те, что пережили свои собственные экономические системы распределения благ, которые начинают перераспределять энтропию, когда их экономическая эффективность становится больше способности их культуры изобетать новые блага. Больше силы воображения своих создателей».