«Подумай как следует». Сирхан оборачивается к Памеле, потом снова к Амбер, и вдруг ощущает себя крысой, оказавшейся между двух рассерженных кобр. Памеле можно дать на вид лет шестьдесят с лишним, хоть и отметить, что она плохо сохранилась — на ней неброский макияж, и она одета в старинное модное платье, скрывающее аппаратуру медицинского обеспечения. Лучше и не знать, что ее состояние вызвано суицидом, настолько медленным, что кровь стынет в жилах. Она вежливо улыбается Амбер. «Возможно, ты вспомнишь, как я говорила, что настоящая леди никогда никого не обижает ненамеренно. В мои намерения не входило обижать Сирхана, обявляясь вопреки его желаниям, так что я не давала ему шанса сказать „нет“».

«Во-о-от как ты добиваешься расположения?» — протяжно говорит Амбер. «Я была о тебе лучшего мнения».

«Ой, да неужто». Огонь в ее глазах вдруг исчезает, поддаваясь холодному давлению самоконтроля, который появляется только с годами. «Я надеялась, что свобода улучшит хотя бы твое отношение, не говоря уже о манерах, но очевидно, этого не произошло». Памела машет клюкой в сторону стола. «Позволь мне подчеркнуть — это все затеял твой сын. Почему бы тебе не съесть что-нибудь?»

«Отравитель пробует первым» — хитро улыбается Амбер.

«Да чтоб вас через плечо!» Это первое, что говорит Пьер, и когда он выступает вперед, берет тарелку бисквитов с лососевой икрой и уминает один, все испытывают огромное облегчение, как бы он не выражался. «Не могли бы вы потерпеть и отложить разделывание друг друга, пока мы не наполним желудки? А то здесь метаболизм не отключишь».

Проклятие развеяно. «Спасибо вам» — с чувством говорит Сирхан, беря печенье. Амбер и ее мать наконец перестали готовиться к стратегическим ядерным ударам друг по другу, переходя к более миролюбивому делу — поглощению пищи — и он чувствует, как спадает напряжение вокруг. Как известно, в любом высокоразвитом социуме сначала идет еда и потом — драка, а не наоборот.

«Возможно, вам понравится яичный майонез» — слышит Сирхан собственные слова. «Словами дольше объяснять, что заставило дронтов вымереть в первый раз».

«Дронтов…» Амбер принимает тарелку от тихонько подкатившегося кустоподобного официанта. Одним глазом она все-таки продолжает наблюдать за матерью. «Так что там было с проектом и с семейным вложением?» — спрашивает она.

«Именно то, что без твоего участия твоя семья снова пойдет по миру» — вставляет ее мать, не успел Сирхан собраться с ответом. «Впрочем, боюсь, ты не станешь себя утруждать».

Борис влезает. «Миры ядра кишат корпорациями. Им там хорошо, когда есть, чем поживаться, а вот нам — не очень. Если у вас происходит то же самое, что и мы видели…»

«Не припомню я, чтобы ты там тоже был» — ворчит Пьер.

«Как бы то ни было» — мягко говорит Сирхан, «Ядро теперь — не самое здоровое место и для нас, и вообще для всех, кто когда-либо имел биологическое тело. Люди там еще есть, но всем, кто выгружался с ожиданиями экономики бума, пришлось крепко разочароваться. Высшая ценность там — это оригинальность, а человеческая нейроархитектура к этому не приспособлена. Мы, по определению — вид консерваторов, поскольку в статической экосистеме это выдает наибольшие проценты по инвестициям в размножение, и требует наименьших затрат. Да, со временем мы меняемся, мы более гибки, чем почти любой другой вид животных, живший на Земле, но мы — гранитные статуи по сравнению с организмами, адаптированными к Экономике 2.0».

«Рассказывай им, детка» — воркует Памела с насмешкой. «В мою-то молодость все не было так бескровно». Амбер удостаивает ее холодным взглядом.

«На чем я остановился?» Сирхан щелкает пальцами, и между ними появляется стакан газированного виноградного сока. «Предприниматели, выгружавшиеся первыми, могли масштабироваться, ограниченные лишь массой доступного компьютрония. Они обнаруживали, что можно ветвиться снова и снова, пока любая вычислительная задача не станет тривиальной, они могли существовать быстрее или медленнее реального времени… Но они все равно оставались людьми — они были неспособны эффективно действовать за рамками присущих человеку ограничений. А если взять человека и прикрутить к нему дополнения, позволяющие пользоваться всеми преимуществами Экономики 2.0., поток сознания потеряет всякую непрерывность и повествовательность. Вместо него в основу ляжет обобщенный журнал обмена запросами и предложениями между разнообразными агентами, невероятно эффективный и гибкий — но это уже не будет самоосознающим человеческим существом ни в каком смысле этих слов».

«Да, все верно» — медленно говорит Пьер. «Думаю, мы воочию видели что-то подобное. За маршрутизатором».

Сирхан кивает, еще неуверенный, говорит ли Пьер о том же самом. «Так что, как видите, есть пределы человеческому прогрессу, но не прогрессу как таковому. И выгрузки, выйдя на свой предел эффективности, сталкивались с неотвратимой дефляцией продуктов своего труда! В капитализме не слишком много места рабочим, чьи навыки устарели, особенно если они не способны дальновидно инвестицировать в улучшение навыков, пока есть заработок — но даже само знание, как инвестировать в Экономику 2.0., выходит за пределы понимания недополненных людей. Сложно переучиться, будучи чайкой[187], не так ли? Переоснаститься под Экономику 2.0. ничуть не менее сложно. Земля…» Он вздрагивает.

«Частенько я слышала подобное в былые времена» — спокойно говорит Памела. «Этнические чистки… Ты представляешь себе, что это такое, моя дражайшая дурочка-дочь? Ты собираешь всех людей, кого считаешь бесполезными, и загоняешь в переполненное гетто с ограниченными ресурсами, а потом ты решаешь, что и эти ресурсы тратить на них невыгодно, и что пули дешевле хлеба. Экстропианцы зовут послелюдей „Детьми Мысли“, но скорее уж они — Зловредные Отпрыски. Сколько мы видели такого во время крутого участка сигмоиды? Не перечесть! Голод среди изобилия, принудительные обращения… Это все прямая противоположность тому, чего добивался твой отец».

«Не верю» — с жаром говорит Амбер. «Безумие какое-то. Не можем же мы идти тем же путем, что и…»

«А когда это человеческая история была чем-то еще?» — спрашивает женщина с камерой на плече. Донна — что-то вроде публичного архивиста, и по оценкам Сирхана, она может оказаться ему весьма полезной. «Помните, что мы повстречали в ДМЗ?»

«ДМЗ?» — спрашивает тут же потерявшийся Сирхан.

«Когда мы прошли через маршрутизатор…» — сумрачно говорит Пьер. — «Расскажи им, любимая». Он смотрит на Амбер.

Сирхан слышит это и чувствует, будто все становится по своим местам, но из паззла собирается альтернативная вселенная, где женщина, которая могла бы быть его матерью, ни коим образом ей не является, где черное стало белым, где его добрая бабушка — мерзкая ведьма с Запада, а его легкомысленный дед — одаренный провидец.

«Мы выгрузились через маршрутизатор» — говорит Амбер, и на мгновение теряется. «Так вот, за ним есть сеть. Мы считали, что она сверхсветовая, и передача мгновенна, но теперь я в этом не так уверена. Думаю, там все несколько сложнее — распространение идет со скоростью света, но часть сети проложена через кротовины, и в реальном пространстве она сверхсветовая. Но — в любом случае — суть в том, что мозги-матрешки, то есть конечный продукт техносингулярности, ограничены пропускной способностью. Поздно или рано послечеловеческие потомки разрабатывают и устанавливают Экономику 2.0., 3.0., или что-то еще, и это „что-то“ пожирает застрельщиков, исходных сознающих существ. В конце концов остаются только мрачные пустоши громоздящихся массивов данных, фрактально сжатых до вырождения[188] и покинутых, и затухающие послесознающие процессы, отдающие остатки вычислительной мощности ради пространства для хранения памяти… Нам повезло, что мы смогли сбежать и сохранить наши сознания. И мы смогли это сделать только благодаря другу». — она облизывает губы. «Там происходит нечто, похоже на звездную эволюцию. Жизнь может оправится от любых катаклизмов, пока звезда остается на главной последовательности. Но когда она переключается на гелий и превращается в красный гигант — всем кранты. А самоосознающие цивилизации, превратившие пассивную материю в питаемый солнечным светом компьютроний, привязаны к зоне дайсон-обитаемости — они не могут колонизировать другие звезды, потому что только у ядра задержка мала, а пропускная способность велика. Желание оставаться в новой зоне обитаемости становится непреодолимым. И когда пассивная материя кончается, в состязании за ресурсы рождается новый уровень. Метасостязание, которое делает их всех устаревшими».