„Соглас-с-сны“. Голос омара сменяется приглушенной тишиной. Из-под панциря доносятся тихие похрустывающие звуки. Но тут Глашвитц слышит шаги на гравийной дорожке за спиной.

„Что вы здесь делаете?“ — требовательно спрашивает он, оглядываясь. Это Пьер, снова в стандартном человеческом обличье, и с его пояса свисает меч, а в руках — большой револьвер. „Эй!“

„Адвокат, отойди от инопланетянина!“ — кричит Пьер, предупреждая, и поднимает пушку.

Глашвитц снова смотрит на Омара Номер Один. Тот втянул переднюю часть тела внутрь защитной оболочки и извивается, пугающе раскачиваясь из стороны в сторону. Внутри его панциря что-то темнеет, приобретая черноту, глубину и текстуру. „Пользуясь привилегиями советника..“ — набирает Глашвитц воздух в легкие, — „…и говоря как представитель этого инопланетянина, я должен выразить самый решительный протест…“

Безо всякого предупреждения омар, вдруг рванувшись вперед, встает на дыбы. Его передние ноги, покрытые шипастыми отростками и снабженные огромными клешнями, хватают Глашвитца за плечи. „Ой-й!“

Глашвитц пытается вывернуться, но омар уже нависает над ним, выдвигая из головы жвалы и ногочелюсти. Плечо адвоката, сдавленное гигантской клешней, ломается с тошнотворным хрустом. Он втягивает воздух, чтобы закричать, но четыре маленьких ногочелюсти хватают его за голову и тащат к жадно вертящимся жвалам.

Пьер устремляется вбок, пытаясь найти линию огня, не проходящую через тело адвоката. Омар не собирается облегчать ему дело. Он разворачивается на месте, прижимая к себе агонизирующее тело Глашвитца. Волной накатывается мерзкий запах, а из пасти омара брызжет кровь. Что-то очень не в порядке с биофизической моделью — степень реалистичности поднялась гораздо выше нормы.

„Дьявол…“ — шепчет Пьер. Он покрепче цепляется пальцем за курок, и жмет. Раздается тихий звук вращения барабана, но больше ничего не происходит.

Влажный хруст продолжается — омар перемалывает лицо адвоката, а потом, судорожно сглатывая, втягивает его голову и плечи в желудок-мельницу.

Пьер смотрит на свой здоровенный револьвер. „Вашу мать!“. Глянув на омара еще раз, он разворачивается и бежит к ближайшей стене. В саду-приемной есть и другие омары, и ничто их не сдерживает. „Амбер! Тревога! — — кричит он по личному каналу. — Враги в Лувре!“

Омар, схвативший Глашвитца, опускается над телом обратно на лапы, и начинает сотрясаться. Пьер в отчаянии давит курок и крутит барабан, в спешке даже не пытаясь проверить, есть ли в нем патроны. Он снова смотрит на вторгшихся инопланетян. „Они взломали биофизическую модель“ — передает он. Накатывается потрясение. „Я могу умереть здесь — осознает Пьер. Эта версия меня может исчезнуть навсегда“.

Панцирь омара, сидящего в луже крови и человеческих останков, раскалывается надвое. Внутри оказывается свернувшийся клубком гуманоид с бледной, блестящей влажной кожей. Он поднимается, пустые и сверкающие синие глаза осматривает окружение, гуманоид вытягивается и становится прямо, неуверенно пошатываясь, неустойчивый всего на двух ногах. Рот гуманоида открывается, и оттуда раздается странное клокочущее шипение.

Пьер узнает ее. „Что ты здесь делаешь?“ — вопит он.

Обнаженная женщина поворачивается к нему. Она — вылитая копия матери Амбер, только руки заканчиваются клешнями. „Равенс-с-ство!“ — шипит она, и шагает к нему, шатаясь и щелкая клешнями.

Пьер со всей силы жмет на этот неудобный переключатель открытия огня. Раздается хлопок выстрела, поднимается дым, и отдача чуть не выбивает ему локоть из сустава. Торс женщины взрывается фонтаном кровавых брызг. Она огрызается, рычит на него, и кровавые лохмотья сходятся обратно, состыковываясь друг с другом и зарастая с невозможной быстротой. Она возобновляет наступление.

„Я же говорил Амбер, в Матрице оборона была бы проще“, — бормочет себе под нос Пьер, отшвыривая револьвер и доставая меч. Инопланетянин направляется к нему, и поднимает оканчивающиеся клешнями руки. „Нам нужны пушки, черт подери, много пушек!!“

„Жела-а-аю ра-а-авенс-с-ства“, — шипит инопланетный захватчик.

„Ты не можешь быть Памелой Макс“, — говорит Пьер. Его спина упирается в стену, и он поднимает острие меча, помещая его между собой и этой штукой, женщиной-омаром. „Она в женском монастыре в Армении или где-то там. Ты достал это из памяти Глашвитца, да? Он же на нее работал!“

Клешни стрижают воздух перед его лицом. „Партнерс-с-ство в инвестициях! — скрежещет старая карга. „Директорс-с-ский пост! Куш-ш-шать моз-з-зги на зав-в-втрак!“ Она устремляется в сторону, пытаясь обойти его оборону.

„Ни хрена не убедительно“ — огрызается Пьер. Тварь-Вунч прыгает на него, но не угадывает верный момент и насаживается на острие меча, продолжая алчно щелкать клешнями. Пьер пытается отпрянуть в сторону, обдирая кожу о шершавую кирпичную кладку стены — но то же самое, что щедро оставляет ссадины на его спине, дарует ему и победу. Взломанная биофизическая модель заставляет атакующего со стоном рухнуть.

Пьер вытаскивает меч, отворачивается и, нервно глядя через плечо, наотмашь рубит по шее. Отдача от ударов выворачивает ему руку, но он продолжает рубить, и в стороны летят кровавые брызги. Кровь заливает меч, кровь заливает рубашку, и кровь заливает что-то круглое на искромсанной шее, непрестанно работающее челостями и не желающее умирать.

Он смотрит на все это, и его желудок пытается избавиться от содержимого. „Где все, черт возьми?“ — отправляет он всем по внутреннему каналу. „Враги в Лувре!“

Он выпрямляется, судорожно втягивая воздух. Он чавствует себя живым — напуганным, смятенным, но в то же время развеселившимся. Вокруг, заглушая птичье пение, раздается треск сбрасываемых панцирей — это посланники Вунча принимают новые формы. Наверняка — еще более смертоносные. „Похоже, они не очень то умеют брать контроль над виртуальными пространствами“ — добавляет он. „Может, мы для них уже — непереводимое представление № 1“.

„Не беспокойтесь там, я отключила входящий канал“ — приходит от Су Ан. „Это локализованные силы, мы отфильтровываем пакеты вторжения“.

Из омарьих панцирей вылупляются женщины и мужчины с пустыми глазами, одетые в пыльные черные униформы. Они, спотыкаясь, бегают по землям королевского дворца, как сбитые с толку захватчики-гугеноты.

За спиной Пьера что-то мигает, и материализуется Борис. „Где они?“ — спрашивает он, доставая катану, древнюю, но смертоносную.

„Там. Давай вместе“. Пьер выкручивает настройку подавителя эмоций на опасно высокий уровень. Рефлексы естественного отвращения почти отключаются, и он временно превращается в убийцу-социопата. Он шествует к только что вылупившейся твари, мяукающей из клумбы с розами, покрытой белым пушком и глядящей на него огромными пустыми черными глазами, и приканчивает ее. Борис отворачивается, но тут какая-то тварь размером побольше делает свою последнюю ошибку, набрасываясь на него, и он рефлекторно рубит существо на куски.

Некоторые Вунч пытаются отбиваться, когда Пьер и Борис приходят по их души, но к их услугам остается только их анатомия — помесь человеческой и ракообразной. Челюсти и жвалы не способны выстоять против мечей и кинжалов, и на землю льется купоросный омарий сок.

„Давай разветвимся“ — предлагает Борис. „Пора с этим кончать“. Пьер механически кивает — благодаря работе фильтра для него мало что имеет значение, кроме раскаленного огонька искусственной ярости — и разветвляются, пользуясь одним из бессчетных стратегических преимуществ карманной вселенной как плацдарма. Подмога оказывается ненужной — Вунч уделили все внимание атаке биофизической модели, заставив вселенную имитировать реальность так точно, как только возможно, и совсем не приняли в расчет возможность более тонких методов ведения войны в виртуальном пространстве.

Потом Пьер обнаруживает себя в приемном зале. Вот он стоит, облокотившись на трон Амбер, и его руки, лицо и одежда сплошь покрыты ужасающим кровавым месивом. Теперь есть только один Пьер. И только один Борис — собственно, тот самый — стоит у дверей. Высокочастотный фильтр травматического опыта не пускает в долговременную память ужасы массовой резни в параллелизованных воплощениях, и Пьер с трудом может вспомнить, что произошло.