Она снова вздыхает. «Пьер?»

«Да?» — доносится его голос со стороны гермозатвора. Он свернулся рядом с порогом и расслабленно двигает руками и ногами: ведет робота-добытчика по поверхности обьекта Барни, как называет себя спутник. Скала имеет всего полкилометра в длину, и покрыта бурой смесью из углеводородного дегтя причудливого состава и сульфатной пыли, поднятой с поверхности Ио юпитерианским плазменным ветром. Дрон — длинноногий насекомоподобный кран — медленно подпрыгивает в микрогравитации на кончиках своих ног. «Иду».

«Поторопись!» Она бросает взгляд на экран. «Сто двадцать секунд до следующего импульса». Технически выражаясь, капсула с полезной нагрузкой ими украдена, но как сказал Боб, если Амбер ее вернет, то и фиг с ней. Однако она не сможет этого сделать, пока капсула не достигнет Барни и они не найдут достаточно водного льда для перезаправки. «Уже нашел что-нибудь?»

«Как обычно. Пласт льда у полюса большой полуоси. Грязный, но там по меньшей мере тысяча тонн. И поверхность хрустит от дегтя. Амбер, знаешь что? Эта оранжевая дрянь полна фуллеренов[158]».

Амбер ухмыляется собственному отражению в экране. Это хорошие новости. Когда капсула совершит посадку, Пьер поможет ей развернуть сверхпроводящий кабель вдоль большой полуоси обьекта Барни. Всего полтора километра кабеля, которые дадут им только десяток киловатт мощи, но этого хватит, чтобы конденсат-фабрикатор, летящий вниз капсуле, был способен превращать кору Барни в полезные продукты со скоростью двух грамм в секунду. И с помощью чертежей, выложенных Сообществом Свободных конструкций в открытый доступ, через две сотни тысяч секунд они получат сеть из шестидесяти четырех трехмерных принтеров, изрыгающих структурированную материю со скоростью, ограниченной только доступной мощностью. Для начала — здоровенный купол-укрытие и немного свободного азота и кислорода, чтобы было чем дышать, потом сетевой буфер побольше и прямой широкополосный исходящий канал к Земле — и в течение миллиона секунд Амбер будет обладательницей собственной, новенькой и сверкающей космической колонии с населением в одну девочку.

Экран мерцает. «О черт! Пьер! Исчезни!» Звонок входящего вызова требовательно взывает к ее вниманию. «Да! С кем я говорю?»

Экран заполняет изображение тесной, очень в стиле двадцатого века, космической капсулы. Парню, что находится внутри, на вид лет двадцать с чем-то, у него сильно загорелое лицо, короткая стрижка и бородка, и на нем комбинезон под скафандр серо-оливкового цвета. Он висит в воздухе между ручным пультом системы телеоператорного режима управления и фотографией Каабы в позолоченной рамке. «Доброго вечера Вам» — торжественно говорит он. «Имею ли я честь обращаться к Амбер Макс?»

«М-м-м… Да, это я». Она глядит на него во все глаза. Кем бы он ни являлся, он ничуть не похож на ее представления об аятоллах, суровых стариках в черных одеждах, готовых задавить тебя фундаментализмом. «Кто вы?»

«Я доктор Садек Курасани. Я надеюсь, что не помешал Вам. Удобно ли Вам говорить сейчас?»

Он выглядит настолько взволнованным, что Амбер автоматически кивает. «Ну да. Это Мама втянула вас в это?» Они все еще разговаривают по-английски, замечает она, и у него хорошее произношение, хотя речь и слегка высокопарна. Он не использует грамматический движок, вдруг понимает она, вздрогнув. Он просто выучил язык сам! «Будьте осторожны, когда говорите с ней… Она не лжет, в буквальном смысле, но она делает так, чтобы люди делали, что она хочет».

«Да, я говорил с… а-а». Заминка. Между ними пролегает чуть больше световой секунды — задержка, самая богатая на неловкие перебивания и случайные паузы. «Ясно… Вы уверены, что Вам стоит говорить о своей матери таким образом?»

Амбер берет глубокий вдох. «Взрослым можно разводиться. Если бы я могла развестись с ней, я бы развелась. Она…» Амбер тщетно пытается подобрать нужное слово. «Смотрите, она из тех, кто никогда не сможет принять поражение. Она будет делать все, чтобы не проиграть, даже пытаться сделать закон своим оружием. Так она пытается вернуть меня. Разве не видите?»

Доктор Курасани смотрит на нее с крайним сомнением. «Не уверен, что я понимаю» — говорит он. «Возможно, гм-м-м, мне следует объяснить Вам, зачем я обращаюсь к Вам?»

«Конечно, продолжайте!» Амбер поражена: похоже, он относится к ней серьезно! Он обращается с ней как со взрослой. Ей еще не доводилось встречать это в разговоре с кем-то незнакомым и старше двадцати лет. Это настолько новое чувство, что она почти позволяет себе забыть, что он разговаривает с ней только потому, что Матушка ее подставила.

«Итак… Я инженер. Вместе с этим я — студент фикх, юриспруденции. Фактически, я имею достаточную квалификацию для участия в судебных заседаниях. Я, конечно, занимаю не слишком высокую должность, но тем не менее, это очень высокая ответственность. Так или иначе, ваша мать, да снизойдет на нее мир, передала мне прошение. Знаете ли Вы о нем?»

«Да». Амбер напрягается. «Оно лживо. Искажает факты».

«Гм-м». Садек задумчиво потирает бороду. «В таком случае мне предстоит это выяснить, не так ли? Мать предоставила себя воле Божией. Это делает Вас ребенком мусульманина, и она заявляет…»

«Она пытается использовать вас как оружие!» — перебивает Амбер. «Я продала себя в рабство, чтобы уйти от нее, понимаете? Компания владеет мной, а фонд, который владеет компанией, перейдет мне на совершеннолетие. Но она пытается поменять правила игры, чтобы вернуть меня. Знаете, что? Я считаю, что ей плевать на вашу религию, все, что ей нужно — это я!»

«Материнская любовь…»

«Какая, к черту, любовь!» — огрызается Амбер. «Она хочет власти».

Выражение лица Садека делается жестким. «У Вас сквернословие в мыслях. Все, что я пытаюсь сделать — это выяснить, каковы факты… Вам стоит спросить себя, а совпадает ли такое неуважение с Вашими интересами?» Он берет паузу и продолжает уже не так резко. «Вам действительно было так плохо с ней в детстве? Думаете ли Вы, что она действительно делает все лишь ради власти, или, возможно, она все-таки любит Вас?» Пауза. «Вам стоит понять, я должен знать об этом. Чтобы иметь возможность понять, что является правильным».

«Моя мать…» Амбер замирает, и источает туманное облако запросов к памяти. Они расходятся в пространство вокруг ядра ее сознания, как выбросы с ядра кометы. Активируя набор синтаксических анализаторов сети и фильтров классов, она превращает память в материализованные картинки, и исторгает их в крохотный мозг веб-камеры. Лучше — видеть. Кое-какие из этих воспоминаний настолько болезненны, что Амбер, не удержавшись, закрывает глаза. Мать в полном боевом офисном облачении, склонившаяся над Амбер и обещающая ей вырвать ее лексические импланты, если она и дальше будет учить грамматику с ними. Мать, извещающая Амбер, что они снова переезжают, и за руку уводящая ее прямо из школы, прочь от друзей, которые только-только начали ей нравиться. Все дела с церквями месяца. Мать, застукавшая ее на телефонном звонке Папе, рвущая телефон пополам и избивающая ее им. Мать у кухонного стола, принуждающая ее есть… «Моя мать очень любит контроль».

«Ох». Глаза Садека блестят. «Именно это Вы чувствуете по отношению к ней? Как долго Вы испытывали такой уровень… нет, простите, что я спрашиваю. Вы определенно знаете, как обращаться с имплантами. Знают ли бабушки с дедушками? Вы говорили с ними?»

«Мои бабушки с дедушками?» Амбер подавляет всхлип. «Родители Матушки мертвы. Папины еще живы, но они не станут говорить с ним. Они похожи на Матушку. Они считают меня чем-то жутким. Я знаю о мелочах и о маленьких вещах. Я знаю об их налоговых категориях и потребительских профилях. Я могла вести вскрытие и анализ больших данных прямо в своей голове, когда мне было четыре. Я устроена не так, как были устроены маленькие девочки в их времена, и они ничего не понимают. Вы знаете, что старики не любят нас всех? В некоторых церквях только и зарабатывают деньги на экзорцизмах и стариках, которые думают, что их дети одержимы».