Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Уроки Семёныча были своеобразны.

— На сборах, например, заставлял нас прыгать в воду с пятиметровой вышки. Смелость воспитывал. Бывало, залезешь, посмотришь вниз, страшновато. Но ничего, нырял я вниз головой даже, — смеется Борисов. — Хотя это было необязательно. Главное условие было — прыгнуть, а уж как — личное дело каждого. Он даже сына своего Марина заставлял сигать, конфеты ему «Мишка» покупал, чтобы задобрить. Вот не помню только, прыгнул Марик или нет. Все же он еще тогда пацан был.

А однажды был такой случай, — сам получая видимое удовольствие от обращения к былому, продолжал Борисов. — Закончили мы сезон. В Москве дело было. И Николай Семёнович пригласил нас в кафе «Арарат» на Неглинной: меня, администратора «Химика» Костю Будылкина и Громова. Пришли, сели, все красиво, шикарно даже. Заказал нам Семёныч цыплят на вертеле. А потом спрашивает: «Ну что, выпить небось, архаровцы, хотите?». Мы что ж, носами крутим, от ответа увиливаем. «Знаю, знаю вас, хотите ведь». И заказал бутылку водки. Выпили. Закусили. «Ну что, еще одну? Ведь хотите, по глазам вижу». И еще одну заказал. И сам нам помог немного. Расплачивался, конечно, сам. Ну что тут скажешь? А с другой стороны, такой вот случай. Пригласил как–то Эпштейн в команду одного игрока, хорошего, надежды подававшего. И за обедом этот парень спрашивает Семёныча, нельзя ли, мол, вместо супа сто граммов выпить? Ответ последовал тотчас же и предельно ясный: «Вон отсюда…». Игрок этот из «Химика» исчез.

В команде у нас был защитник Володя Данилов, хороший игрок. Сам родом из Челябинска. Эпштейн вообще обладал даром выискивать хоккеистов для «Химика» в разных городах страны. Нюх на таланты у него был потрясающий. Данилов из дому уехал, а с воинского учета не снялся. То ли забыл, то ли не успел. А армия есть армия, к тому же, когда речь идет о классном хоккеисте. Кто же его просто так отпустит? Эпштейн бывало всеми правдами и неправдами талантливых ребят от армии, как теперь говорят, «отмазывал». И вот приходит из Челябинска телеграмма в «Химик» с таким текстом: «Срочно направить Владимира Данилова в распоряжение челябинского горвоенкомата». И подпись — полковник такой–то… В ответ в Челябинск из Воскресенска пошла телеграмма: «Такого игрока у нас не было и нет. Генерал Эпштейн». Смех, да и только. И что вы думаете, отбил ведь Данилова Семёныч!

Когда молодежная сборная СССР поехала в начале шестидесятых на турне в Северную Америку, вторым тренером у Эпштейна был Дмитрий Богинов. Богинов был тоже личностью выдающейся, именно личностью. Яркий человек, оригинальный, красавец–мужчина, фронтовик. Вся грудь в орденах. Из семьи старых ленинградских интеллигентов происходил, на французском умел изъясняться, а сам со шпаной связался перед самой войной, чуть в тюрьму не угодил. «Торпедо» горьковское при нем взлетело на такую высоту — второе место в Союзе в 1960‑м году взяло. Считаю, потому так произошло, что Богинов нашел ключи к горьковским ребятам, верные подходы, психолог он был выдающийся. А горьковские ребята — это не ангелы, кто в те годы играл там в хоккей? Да шпана, отчаянные головы.

В той сборной, — вспоминает Борисов, и наша тройка играла — Морозов — Борисов — Никитин с защитниками Рагулиным и Даниловым. Отличная была тогда команда: Володя Юрзинов, Иванов Эдик, Виталька Давыдов, Анатолий Фирсов, Виктор Коноваленко. Через пару лет эти ребята составили костяк знаменитой сборной Союза, которая в 1963 году, в Стокгольме, выиграла первенство мира и начала знаменитую девятилетнюю беспроигрышную серию побед на мировых чемпионатах и зимних Олимпиадах. Считаю, что кое–чему важному Эпштейн нас тогда научил.

Но, конечно, Эпштейн — это прежде всего «Химик». Команда и тренер, как одно целое.

— Был один эпизод, — на секунду задумывается Борисов, — в 1959‑м или 1960‑м году. Точно не помню, да и не в том суть дела. Пришла в Спорткомитет СССР телеграмма из Праги с просьбой прислать к ним команду для двух спарринг–матчей накануне мирового чемпионата. По каким–то причинам ЦСКА и «Динамо» поехать в Чехословакию не могли и послали туда наш «Химик». Мы первую игру в Праге выиграли у чешской сборной 2:1. Нечто вроде сенсации сотворили. Во второй встрече чехи полсостава обновили и победили 6:1. Но наши газеты тог да написали, что «Химик» не ударил в грязь лицом, с самими чехами, с их первой сборной потягался на равных. Сейчас никто из болельщиков со стажем не вспомнит, пожалуй, тот эпизод, а он для «Химика» был важен, поскольку поднял престиж команды, и нам, игрокам, на строение улучшил, уверенности в своих силах прибавил.

И еще один эпизод, характеризующий отношение Эпштейна к людям, к себе, к своему слову. Юрий Борисов, играя в «Химике», оставался все же человеком, по его собственному признанию, московским. «Химик» любил всем сердцем, тренера боготворил. Но корни в Москве были.

— Как–то, — говорит Борисов, — подошел к тренеру: «Николай Семёныч, квартиру бы мне в Москве, а?». Эпштейн, всегда отличавшийся особой внимательностью к такого рода просьбам, к бытовым проблемам игроков, отвечал: «Вот что, Юра, если я тебе в течение года квартиру не сделаю, то можешь смело уходить из команды». Я знал, что это не бравада тренерская, что если сказал Семёныч, то слово свое сдержит. А тут, немного погодя со «Спартаком» перспективы открылись, берут меня в спартаковскую команду. Я к Эпштейну: «Так мол и так, Николай Семёнович…». Он в ответ: «Что ж, слова я своего не сдержал, квартиру не сделал, как обещал, иди». Дело, конечно, было не в квартире, я об этом и не думал, когда пришел к Эпштейну, да и срок–то еще им самим же обозначенный не вышел. Просто хотелось себя в «Спартаке» попробовать. И Семёныч, полагаю, не о квартире в тот раз думал. Он, как никто другой, остро чувствовал, когда тому или иному игроку пришел момент попробовать себя в более сильном клубе. Когда у хоккеиста есть все для роста. И не перечил, отпускал, хотя тем самым ослаблял свой возлюбленный раз и навсегда «Химик». И переживал, всей душой переживал, когда команду беспардонно, без его ведома, растаскивали. Но факт остается фактом: в «Спартак» я попал с благословения Эпштейна.

Второе спартаковское звено в шестидесятые годы, стучалось, что называется, в двери сборной Союза. «Спартак», ведомый Всеволодом Бобровым, был прекрасно сбалансированным коллективом с подбором отличных мастеров, среди которых выделялись и хоккеисты экстра–класса.

Стоит, пожалуй, привести целиком состав команды в сезоне 1966–1967 годов, когда «Спартак» был сильнее самого ЦСКА и заслуженно выиграл звание чемпиона страны во второй раз в своей истории: в воротах первым номером стоял Зингер, первая пятерка: Блинов — Макаров, братья Майоровы, Старшинов; вторая пятерка: Китаев — Кузьмин, Фоменков — Борисов — Мартынюк; третья пятерка: Мигунько — Лапин, Зимин — Шадрин — Якушев. В атаке в третьей пятерке играл и Виктор Ярославцев, хоккеист по своим задаткам, по потенциалу выдающийся. В сборной он выступал вместе с Борисом Майоровым и Старшиновым, чемпионом мира стал, а мог бы достичь куда большего.

— Шутка сказать, — ностальгически улыбается Борисов, — мы в том сезоне забросили 303 шайбы, пропустили меньше всех — 97 шайб и потеряли в 44 турах всего–навсего девять очков. В том сезоне я установил личный рекорд результативности — 20 голов. Зимину было 19 лет, Якушеву — 20, а они по 34 гола забили, Витька Блинов в 22 года уже был выдающимся защитником, его бросок силы был невероятной, 17 голов он наколотил тогда.

Борисов убежден, что тогдашний «Спартак» был командой без слабых мест. Но самое главное — играли в том сезоне красно–белые вдохновенно, раскованно, импровизируя на ходу. И главная заслуга в этом Всеволода Боброва.

— В него мы все были влюблены, — не скрывает давнего обожания Борисов. — Это был человек огромного обаяния, с большим достоинством, знавший себе цену, в то же время необыкновенно доступный и простой в общении. Авторитет его был в команде непререкаем. Он мог и в свои 50 лет кудесничать на площадке. Когда мы ездили на игры за рубеж — в Швейцарию, или в Италию, Всеволод Михайлович любил иной раз сыграть и сам. И все больше — в нашем звене. Без голов не уходил, и, бывало, выговаривал нам: «Ну, что, чемпиончики, что, растяпы, забивать–то когда начнете, а?! Играть ни хрена не умеете. Я что ли за вас шайбы должен забрасывать?». И забрасывал, радуясь, как пацан. Гол для него был моментом высочайшего счастья, превыше всего.

4
{"b":"548187","o":1}