А в «Спартак» попал Ковальчук так.
— Я хотел иметь у себя такого отличного паренька, — откровенно поведал Борисов. — Но мне отец Ильи как–то сказал: «Слушай, Юрий Викторович, я сам сызмальства болею за «Спартак», хотел бы, конечно, чтобы Илюша у вас играл. Но пойми ты, только–только начал он играть в «Динамо», где его приняли прекрасно. Можно ли в такой ситуации обидеть динамовское руководство, тренеров?». А тут «Спартак» — команда из мальчишек 1983 года рождения — уезжал в поездку по Америке. Я предложил Ковальчуку–старшему, чтобы Илья съездил с нами, сыграл, посмотрел на тамошних ребят. А вернется и продолжит в «Динамо».
Дальше вышло так, что юному Ковальчуку пришлись по душе спартаковские сверстники, атмосфера в команде. И по возвращении на Родину он категорически заявил, что играть будет только в «Спартаке».
— Переубедить его было невозможно, уже тогда, в мальчишеском возрасте, он обладал крепким характером! — усмехнулся Борисов.
С приходом Ковальчука спартаковские мальчишки стали грозой для соперников. Шесть лет брали они первенство Москвы, дважды становились чемпионами России.
— Я бы не стал сводить все те успехи к личности одного Ильи, — педагогично сказал Борисов. — Да, безусловно, он выделялся. Бывало, за игру забивал по девять шайб, как в том самом турне по Америке. В Японии один раз в игре забил 12. Нутам, правда, команды были слабоватые. Да, бомбардирские качества в Илье были с детства заложены…
А самого Борисова в хоккей высшего уровня выпустил Семёныч. Правда, начинал Юрий свой хоккейный путь в московских «Крыльях Советов». Родился в Москве в 1938 году неподалеку от Соколиной Горы. Отец работал на заводе «Салют», мать трудилась швеей. Рядом с домом располагался стадион «Крылья Советов», там и начал будущий спартаковский центр гонять шайбу. И небезуспешно. В 1958 году уже играл за молодежную команду «Крылышек», тех самых, в «основе» которых доигрывали такие звезды, как Алексей Гурышев, Николай Хлыстов, Михаил Бычков, Юрий Цицинов, Евгений Грошев, Виктор Пряжников, Владимир Гребенников.
— После одной из игр подошел ко мне Николай Семёнович, — вспоминает Борисов. — Поговорили. И он сказал, что еще посмотрит за мной. На следующей игре я решил показать себя во всем блеске и устроил «театр одного актера». Шайбу никому не отдавал, водил ее только сам, и как мне казалось, действовал здорово. Ну, думаю, продемонстрировал все, на что способен.
Велико же было удивление хоккеиста, когда возле раздевалки после матча Эпштейна не оказалось.
— Повертел я головой в разные стороны, нет Николая Семёновича. А я знал, знал, что на игре он точно был. Подождал, подождал, удивился, а потом озадаченный забросил сумку за плечо и пошел на выход. И вдруг вижу, идет впереди меня Эпштейн. Я, конечно, ходу прибавил и впритирку, так чтобы он меня заметил, начал его обгонять. А Семёныч такой сердитый идет, насупленный, бросил на меня взгляд и говорит: «Что это ты сегодня устроил–то, а? Не пасуешь никому. Нет, так играть нельзя!». Смутился я: «Да ведь, Николай Семёнович, никто нас особо премудростям хоккейным не учил». — «Ну, ладно, — смягчился Эпштейн. — Приходи завтра «на землю»«. Тогда «Химик» сезон уже закончил, но игроки продолжали тренировки, играли в футбол, и Семёныч, как понимаю, хотел на меня еще посмотреть. Потом, после тренировки, подзывает меня и спрашивает: «Ты сколько на заводе имеешь–то?». А я на «Салюте» работал слесарем. «Да рублей 500 выходит в месяц». — «Ну, а у меня поначалу будешь иметь 300–400. Как, согласен?». — «Да я с моим со всем удовольствием», — отвечаю.
Вот так оказался в «Химике» Юрий Борисов. И до сих пор считает, что повезло ему тогда необыкновенно. С одним из лучших тренеров страны и замечательным человеком свела его судьба. И вывела в большую жизнь. Хотя первый матч в составе «Химика» он пропустил. А во второй игре «Химик» проиграл родным для Борисова «Крылышкам» — 1:10. Крупное, разгромное поражение.
— Но для меня та игра по–особому памятна, — улыбнулся, вспоминая, Борисов. — Потому что именно мне и удалось забить тогда единственный гол в ворота Жени Ёркина, отличного вратаря. Он потом в составе сборной СССР поехал в 1960‑м году на Олимпиаду в Скво — Вэлли вторым голкипером вместе с Николаем Пучковым. Тот гол для меня особо памятный. А еще дороги мне три гола, забитые в следующей игре с московским «Спартаком». Спартаковцы тогда силу набирали, у них уже играли братья Майоровы со Старшиновым. Мы поначалу, после первого периода, проигрывали 0:3. И тут я две шайбы подряд забросил, а потом еще одну. А еще два гола Юрка Громов забил и мы выиграли — 5:3. И вот с того самого матча я уже стал постоянно выступать за основу «Химика». Играл я тогда в тройке с Владимиром Васильевым и Валерием Никитиным, а в защите с нами выходили Владимир Данилов и Александр Рагулин. Неплохо, а? Васильев потом тренером стал, привел «Химик» к серебряным медалям первенства Союза в 1989 году, а в 1984 и 1990 годах команда при нем «бронзу» брала. В 1996 году попробовал он себя и в роли главного тренера сборной России. Валера Никитин, или «дед», как мы его называли, дважды становился чемпионом мира, универсал был, отличный хоккеист и товарищ, а про Рагулина и говорить нечего, сама фамилия за себя все говорит. Потом появилась тройка Морозов — Борисов — Никитин.
«Химик» мужал, обрастал хоккейными «мышцами», набирался опыта. Вчерашние юниоры, имена которых мало кому были известны, становились потихоньку мастерами, хотя в общем–то оставались еще совсем молодыми парнями. Но их неуклонное движение вверх по ступенькам спортивного мастерства определялось тем, что направлял их уверенной рукой Эпштейн.
— Николай Семёнович собрал тогда команду молодую, всем нам было по 20–22 года, страха мы не ведали, авторитетов не боялись, сил было невпроворот. Я не помню, — продолжал Борисов, — чтобы Эпштейн в те годы исповедовал какую–то особую тактику игры от обороны. Отнюдь нет. Мы были амбициозны, любили атаковать и делали это вполне успешно. Разумеется, в матчах с ЦСКА, «Динамо», «Крылья ми» нам приходилось часто обороняться, ведь команды–то были какие! Но даже с этими хоккейными грандами нам удавалось соперничать. Помню, например, что в одном сезоне «Химик» сыграл с ЦСКА на первенство Союза и Кубок СССР шесть матчей и их итог был равный 3:3. В армейской команде тогда играли еще Пучков, Сологубов, Трегубов, Сидоренков, Александров, Локтев, Альметов, Деконский, Сенюшкин. Сам Тарасов в сердцах выговаривал своим нападающим: «Куда вы лезете напропалую на этих «столбов»?» Так Анатолий Владимирович называл наших защитников — Долягина, Ватутина и Рагулина, физически очень крепких ребят.
Словом, был в «Химике» коллектив с мудрым наставником.
— Все успевал Семёныч, — говорил с теплотой в голосе Борисов. — И на учебу полкоманды устроил в Московский областной пединститут, все про всех нас знал, все наши болячки. Бывало, подойдет: «Ну, как дела–то, что дома, чего нос повесил?». Спросит, запомнит, и непременно поможет. А то вдруг скажет: «Слушай, Юрка. Вот еще пару месяцев на тебя я посмотрю, а потом выгоню». — «Нет проблем, — отвечал я в тон этой тренерской сентенции. — Как скажете, Николай Семёныч». И никаких обид. Умел Эпштейн найти нужную тональность в общении, как со всей командой, так и с каждым игроком. Талант у него был на это. И мы все чувствовали себя за ним, как за каменной стеной. Это вовсе не означает, что Семёныч был мягким. Ничуть. Он мог так отбрить, что мало не покажется. Но даже в такие моменты зла на него никто не держал. Потому что зря он никому не выговаривал. И все это понимали.
Николай Семёнович человек очень азартный. В «Химике» мы все здорово играли в преферанс. Игра на смекалку, выдержку надо иметь, разгадывать замыслы соперника. Семёныч терпеть не мог проигрывать, горячился, спорил. В эти часы царила атмосфера азарта, и все мы в тот момент находились в одинаковом положении — не было тренера и игроков, были только заядлые картежники.
Эпштейн очень хорошо понимал настроение игроков и мог, что называется, отпустить вожжи. Как–то играл «Химик» матч с ленинградской командой Института инженеров железнодорожного транспорта. Команда бала добротная, в классе «А» выступала. Игра вышла непростая, лед был вязкий, никак не раскатишься. Вымотались мы, но выиграли 2:1. А потом подходим к тренеру и говорим: «Николай Семёнович, устали, сил нет. Если не выпьем грамм по 100, точно кто–то заболеет». Оторопел Семёныч от такой наглости: «Ишь, чего захотели, да вы что, сдурели совсем?!». А потом за обедом заказал всем по сто граммов. Так из–за этих 100 граммов кое–кого под руки из столовой выводили. На следующий день, утром Эпштейн подходит к Громову: «Гром, ты что ж это, бес, а? Да тебе, чтоб так упиться, ведро ведь надо!». Семёныч, когда волновался, картавил чуть больше обычного. «Сам не пойму, в чем дело, Николай Семёнович, — ответствовал Громов, глядя на тренера невинным взглядом. — Как так вышло? Видно, здорово все же устал вчера в игре».
