Луиджи попал в ловушку, расставленную матерью. Разгневанный и одновременно уязвленный, он воскликнул:

— Я по-своему доказываю, что люблю ее! Я поддержал ее план создания диспансера и сам приложил к этому руки, я работал на нее! Я заказывал необходимые материалы и оборудование. И представьте себе, мадам, я даже признался ей в любви. И что она мне ответила? Ничего. Никаких заверений, никакой радости. Просто странный взгляд, полный меланхолии и сомнений.

Луиджи прекрасно понимал, что лукавит, но ему вовсе не хотелось держать душу нараспашку.

— Просто любить недостаточно, сын мой. Необходимо брать на себя определенные обязательства, обмениваться клятвами, — сказала Жерсанда, ликуя в душе. — Я считаю, что вы оба ведете себя глупо, и Энджи, и ты. Почему бы вам не объявить о помолвке? Ведь между помолвкой и свадьбой может пройти год или два, но это заставит злые языки замолчать. Скажу тебе честно, жители города приняли тебя, только когда узнали, что ты мой сын. Но по городу упорно ходят слухи, что ты проводишь много времени на улице Мобек и даже иногда по вечерам остаешься там. Подумай о репутации Энджи.

— Я думаю, мадам. Я только о ней и думаю. Именно по этой самой причине я порой откладываю свой визит к Анжелине. Я дал себе слово уважительно относиться к ней. Впрочем, она об этом знает.

— Какие вы все-таки глупые! Прошу тебя, дай мне мою шкатулку с драгоценностями. Она стоит там, на нижней полке книжного шкафа. Ты выберешь кольцо для любимой женщины и будешь носить его с собой. Когда станешь посмелее, подаришь его Анжелине. Она расценит это как свидетельство твоей любви к ней.

Озадаченный акробат принес шкатулку и сел напротив старой дамы. Он недооценил свою мать, которая была ему ровней, женщиной, наделенной твердым и страстным характером, живым и проницательным умом, образованной, культурной и на удивление рассудительной.

— Скажите, а когда мой отец клялся вам в верности, он подарил вам кольцо? — спросил Луиджи, которому очень хотелось озадачить мать.

— Разумеется, и оно лежит в этой шкатулке, — ответила Жерсанда. — Попробуй узнать его среди всех прочих. Вильям подарил его мне в Лионе, когда я сообщила ему, что беременна. Вначале он пришел в ужас, так как понимал, насколько тяжело болен. Но через несколько дней он повеселел, и мы подолгу разговаривали о нашем будущем ребенке. Знаешь, как он меня называл? Своей ощипанной маркизой.

Взволнованный Луиджи смотрел, как его мать открывает шкатулку, в которую были аккуратно уложены драгоценности. Белыми руками, испещренными морщинами и голубоватыми прожилками, Жерсанда вынимала столь дорогие ее сердцу сокровища, рассказывая сыну об их происхождении и своих предпочтениях.

— Я очень люблю этот изумруд, оправленный в серебро и обрамленный бриллиантами. Смотри, вот золотой браслет, который я носила, когда была девочкой. А вот мое жемчужное ожерелье. Его я хочу подарить Энджи.

Вскоре на вышитой скатерти лежали восемь колец. Акробат стал искать самое скромное, поскольку предполагал, что его отец, бродячий комедиант, не имел средств, чтобы купить дорогое украшение. Но напрасно.

— Все эти кольца очень красивые, мадам, но я не прорицатель. Я отказываюсь угадывать.

— Ну, попытай удачу! — подзадорила Жерсанда.

Луиджи вздохнул. Он выбрал кольцо из чеканного серебра с рубином и, нахмурившись, взял его двумя пальцами. Старая дама покачала головой, на ее глазах мгновенно выступили слезы.

— Это оно, — сдавленным от волнения голосом прошептала она.

— Нет, это невозможно! Вы врете, чтобы растрогать меня, чтобы произвести на меня впечатление! — возмутился Луиджи. — Я мог бы указать на любое кольцо, и вы сказали бы то же самое!

— Я не посмела бы, Луиджи. Посмотри, это кольцо не подходит мне. Знаешь, почему я не могла его носить? Оно принадлежало матери Вильяма, твоей бабушке Лучии. Я знаю ее только по имени. Я не успела познакомиться с ней в ту пору. Конечно, твой отец никогда не смог бы купить рубин, даже самый маленький. Он мало рассказывал мне о своей семье, жившей в итальянском Пьемонте. Но об этом мы поговорим позже. Возьми это кольцо и умело воспользуйся им. Но не жди долгие месяцы или годы. Для всех нас время сочтено, сын мой. Никто не знает ни дня, ни часа своей смерти. Надо наслаждаться жизнью, любить, не сдерживая чувств, без всякого расчета. Я никогда не жалела, что убежала из дома и последовала за Вильямом. Никогда!

Потрясенный Луиджи пристально смотрел на мать. Он представлял ее цветущей красавицей, величественной белокурой аристократкой с бледно-розовой кожей, выросшей в обеспеченной семье суровых гугенотов и все же способной отказаться от всего ради любимого мужчины, бродячего комедианта. Он осознал, что был человеком того же социального статуса, человеком, к которому с презрением относятся порядочные люди, и сходство их судеб поразило его. Последние бастионы пали. Луиджи расслабился, и его ярко-красные губы расплылись в лучезарной улыбке, а в темных глазах весело засверкали лукавые искорки.

— Думаю, мама, вы сейчас преподнесли мне поучительный урок, — заявил Луиджи. — Я упрямо боролся с любовью к Анжелине. Я, конечно, боялся стать пленником этой любви, потерять свободу, не мог смириться с необходимостью отказаться от своих причуд, эксцентричности, которые помогали мне твердо стоять на ногах, придавали мне сил в суровые холода и дождливые ночи, заставляли забыть об одиночестве. Но боролся я напрасно. Это возвышенное и таинственное создание вот уже в течение трех лет бередит мне душу, а ведь я несколько раз советовал Анжелине выйти замуж за другого.

— Но это глупо! — возмутилась Жерсанда.

— Согласен. Буду откровенен. Прежде чем признаться Анжелине в любви, я сообщил ей, что уеду после Рождества и что у меня нет никакого желания становиться мужем повитухи.

Старая дама громко вскрикнула и, тыча в сына указательным пальцем, обвинительным тоном произнесла:

— И ты еще удивляешься, что она не запрыгала от радости, ничего не сказала тебе в ответ? Луиджи, почему ты так жесток с ней?

— Я думал над этим. Полагаю, я сержусь на Анжелину за то, что она для меня очень важна, а мне вовсе не хочется мириться с этим. И мне никак не удается простить ее за те муки и страдания, которые она мне причинила. Разумеется, я сказал, что простил ее, но я покривил душой. Я говорю о зловещих событиях прошлого лета, о своем аресте, о тюрьме, о народной мести. К тому же недавно я узнал о ее любовном прошлом, а потом и об Анри, который для меня служит живым воплощением этого прошлого. Что вы хотите, я не святой! Я мужчина, способный быть ревнивым, мстительным и озлобленным. Я даже не уверен, что смогу сделать ее счастливой, войти в роль идеального мужа.

— Ты должен попытаться. Прислушайся к своему сердцу! Слушай только его! Иди к ней, Луиджи. А в Комбелонг мы поедем в следующее воскресенье. У нас есть время.

Положив кольцо в футляр, акробат решительно встал и надел свой кожаный жилет.

— До скорого… мама!

Обойдя стол, Луиджи нагнулся и поцеловал Жерсанду в обе щеки.

Луиджи проходил под сводчатой аркадой колокольни, когда увидел бежавшую навстречу Анжелину. Молодая женщина была в серой блузке, на голове у нее был повязан платок. Но сильнее всего Луиджи поразило ее бледное, почти белое лицо.

— Слава Богу! Я бежала за тобой! — воскликнула Анжелина, бросаясь к Луиджи. — Пойдем со мной, умоляю тебя! Розетта снова исчезла.

— Как? — удивился Луиджи, отметив, что обезумевшая от страха молодая женщина обратилась к нему на «ты».

— На этот раз все гораздо серьезнее, — задыхаясь, сказала Анжелина. — К несчастью, я заснула, хотя и собиралась не спускать с Розетты глаз. Луиджи, мне страшно. Я обыскала весь дом, заглянула в конюшню, в чулан…

С этими словами Анжелина схватила Луиджи за руку. В ее широко открытых глазах плескалась тревога.

— Пойдем, я уверена, что Розетта где-то рядом. Я проверила. Вся ее одежда осталась в комнате, обувь тоже. Она убежала в одной ночной рубашке.