Затем наступила тишина. Никто не видел, как гордый Огюстен Лубе бесшумно плакал, прижавшись лбом к оконной раме.

Когда Анжелина вернулась домой, Анри уже спал. Розетта покормила его и уложила в кровать. Молодая женщина долго смотрела на сына, а потом прошла в кухню.

— Отец знает всю правду о моем сыне. Он отрекся от меня, но не впал в безумную ярость, как я предполагала. И все же это был настоящий кошмар, — устало произнесла Анжелина. — Бедная Жермена! Вероятно, она проклинает меня.

— Черт! — выдохнула Розетта.

На этот раз Анжелина не стала делать Розетте замечание. Молодая женщина выглядела подавленной, казалось, она оглохла и ослепла. Тем не менее ей удалось вкратце рассказать Розетте о той ужасной сцене, правда, при этом она дрожала всем телом.

— Ваш папа еще сменит гнев на милость. Сейчас он рассердился, но вот увидите: он все обдумает и успокоится.

— Ты не знаешь его. Даже если у него возникнет желание простить меня, он запретит себе это делать. Он одержим своими принципами, чувством долга. Теперь я спрашиваю себя, нужно ли было во всем признаваться. Не лучше ли было поступить по-другому, сделать так, чтобы он чаще виделся с Анри, чтобы он гулял и играл с ним?

— Ваш папа так и делал, когда он пришел сюда, а вы были в Монжуа. Он даже обещал малышу принести тростниковую дудочку.

— Господи, я все испортила!

— Нет. В этом виновата другая женщина, Эвлалия Сютра, кормилица. Она могла бы попридержать свой язычок! Если я ее встречу, то вцеплюсь ей в волосы, этой змее! Она породила сомнения у мсье Огюстена. В любом случае дело дрянь!

— Ты права, Розетта. Как бы я ни поступила, что бы ни сказала, зло уже свершилось. Подумать только! Ведь это я помогала Эвлалии родить ее третьего малыша и, несомненно, уберегла ее от послеродовой горячки со смертельным исходом! Какая же она неблагодарная! Как бы мне хотелось, чтобы мадемуазель Жерсанда была рядом! Стоило ей уехать, как случается трагедия. Гильем вернулся! Я предпочла бы, чтобы Анри сейчас находился на улице Нобль под присмотром Октавии.

Розетта скорчила недоуменную гримасу. Порой ей было трудно понять страхи Анжелины.

— Глупости, мадемуазель! Как этот негодяй Гильем может догадаться, что малыш ваш? Да даже если он догадается, что из того?

Молодая женщина закрыла лицо руками. Она растерялась. Ее обуревали противоречивые чувства, невыносимая тревога.

— Глядя на вас, можно подумать, что вы до сих пор его любите, этого парня, и готовы высказать ему прямо в глаза, что он вам сделал красивого малыша, — добавила Розетта.

— Возможно! Но, главное, я хочу, ни от кого не скрываясь, воспитывать своего ребенка, хочу, чтобы у него были отец и дед!

— Господь с вами, мадемуазель Энджи! Э, вы должны смириться. Никогда не будет так, как вы хотите.

Анжелина рассеянно кивнула. Вдруг она услышала цокот копыт, доносившийся с улицы. Через несколько секунд в ворота постучали.

— Открой, прошу тебя!

— А если это Гильем? Что я ему скажу?

— Не волнуйся. Он не осмелится прийти сюда.

Розетта подбежала к воротам и быстро вернулась в дом в сопровождении мужчины лет тридцати с красным лицом и светлыми волосами.

Анжелина мгновенно встала и сделала несколько шагов ему навстречу.

— Мадемуазель Лубе? — воскликнул мужчина. — Слава Богу, вы дома! Моя жена… Умоляю вас, пойдемте… На улице стоит моя лошадь. Я довезу вас! Мы живем на хуторе Роз, там, на той стороне реки, напротив города…

— Сейчас иду, мсье! Мне нужно взять мой саквояж и халат. Но будет лучше, если я последую за вами в экипаже. Розетта, запрягай Бланку!

— Нет, у нас нет времени! — простонал мужчина. — Моя жена, она так страдает! Я боюсь, что найду ее мертвой!

— Хорошо…

Анжелина схватила все необходимое и, не тратя время на споры, выбежала из дома. Лицо этого обезумевшего мужа было ей незнакомо, но она ничуть не удивилась. Семьи, переезжавшие из соседних департаментов, часто селились на берегах Сала, поскольку владельцы двух бумажных фабрик нанимали рабочих круглый год.

— Дайте руку! — крикнул незнакомец, вскочив на спину крепкой каурой лошади с пышной гривой. — Лошадь не оседлана, но на спине лежит попона, прикрепленная ремнями.

У молодой женщины создалось впечатление, что она взлетела в воздух, настолько сильным был мужчина. Ей пришлось ухватиться за него, ведь она не привыкла садиться на лошадь, не опираясь на стремя.

— Держитесь крепче! — посоветовал мужчина.

Он тут же пустил лошадь галопом по плитам мостовой. Анжелина испугалась и закрыла глаза, когда они проносились под аркой. Но на улице Нобль она вновь открыла их.

— Помедленнее! — умоляюще воскликнула Анжелина, горько сожалея, что не поехала в своей коляске. — Мы разобьемся, и вашу супругу спасать будет некому.

— Не бойтесь! — громко ответил мужчина.

Безумная скачка продолжалась. Они стремительно миновали площадь с фонтаном, потом улицу Нёв, одну из самых крутых в городе.

— Господи, остановитесь! — в ужасе закричала Анжелина.

Она держалась за мужчину, обхватив его руками за талию. Еще никогда никто из местных жителей не решался мчаться галопом по скользким мощеным улицам, спускавшимся к реке.

— Вам нечего бояться! — заверил ее мужчина, когда они добрались до моста.

С душевным трепетом Анжелина взирала на серебристые скалы, поднимавшиеся из воды. Она вновь, будто наяву, видела тело своей матери, лежавшее там, все изувеченное, лишь вздрогнувшее при последнем вздохе. «Пресвятая Дева, защити меня! — молча умоляла Анжелина. Я не могу сегодня умереть, ведь я не поцеловала своего сына, не простилась с теми, кого люблю! Нет, я не хочу умирать…»

Эти жуткие мгновения произвели на Анжелину неожиданный эффект. Вдруг молодой женщине показалось смешным все, что не угрожало ее жизни. Отец отрекся от нее, но ей наверняка удастся вымолить у него прощение. Гильем? Как она могла дрожать перед ним? Он всего лишь бабник и трус. И Анжелина дала себе слово, что пойдет на назначенное свидание, чтобы унизить его. Наконец она решила, что совершенно не важно, как зовут ее ребенка: Анри де Беснак или Анри Лезаж. Главное, чтобы он был здоров, окружен заботой, чтобы она могла его ласкать и слышать, как он лопочет.

Скачка продолжалась. Миновав мост, они свернули на каменистую дорогу, которая вела в Сен-Жирон. Анжелина, еще полностью не пришедшая в себя, вздохнула с облегчением. «А ведь лошадь могла бы упасть и сломать себе хребет! Да и мы тоже сильно рисковали!» — думала она, сердясь на незнакомого мужчину.

— Простите, мадемуазель! — крикнул он, слегка повернувшись к Анжелине.

Все так же галопом они помчались до дороге, вдоль которой стояли изгороди и рос кустарник. Вскоре показались крыши, а затем и стены домов. Мужчина резко остановил лошадь перед одним из домов, из трубы которого устремлялся к голубому небу столб белого дыма.

— Это здесь! — сказал он, соскакивая с лошади. — Идемте! Мы пригласили матрону[13] с хутора Сантерай, но она захотела разрезать плоть моей жены и вытащить ребенка щипцами. Моя сестра сказала, что от этого Сидони умрет. Я сначала решил, что спасать надо ребенка. Теперь я уже и сам не знаю…

Мужчина сделал это признание на пороге, держа Анжелину за руку. Она оборвала его:

— Чуть позже! Сейчас дорога каждая секунда.

Едва повитуха переступила через порог, как оказалась под прицелом глаз, глядевших на нее с тревогой. Она поприветствовала собравшихся кивком. В комнате находились матрона, заваривавшая чай с недовольным видом, пожилая пара, явно молча молившаяся, а также женщина в белом чепце, обрамлявшем нежное лицо, распухшее от слез. Что касается роженицы, то она лежала на столе, покрытом простыней, и кусала скрученную тряпку, стараясь сдерживать стоны. Анжелину поразила ее молодость. Окруженная ореолом ярко-рыжих волос, роженица казалась девочкой, слишком рано повзрослевшей. Расстегнутая рубашка открывала маленькую грудь, выпиравшие ребра и круглый живот.