— Я хочу взять Спасителя, — в третий раз пролепетал малыш.

— Анри, это невозможно. Спаситель останется здесь. Когда мы вернемся, ты вновь увидишь его.

Анжелина надела длинную коричневую хлопчатобумажную юбку и блузку с кружевным жабо и собрала волосы в высокий пучок. И только одна волнистая прядь кокетливо спадала на правое плечо. Розетта, тоже занятая своим туалетом, присвистнула:

— Какая вы красивая, мадемуазель Энджи!

— Энджи здесь, Энджи там! — проворчала Анжелина. — Я скоро привыкну к этому имени.

— Энджи красивая! — лукаво улыбаясь, повторил Анри. — Энджи, возьмем Спасителя на мессу!

Растроганная мать посмотрела на сына. В бархатном синем костюмчике с белым воротником, с волнистыми волосами, тщательно расчесанными на пробор, он выглядел таким очаровательным, что Анжелина не удержалась и взяла его на руки.

— Плутишка, проказник, шалопай! — нараспев повторяла Анжелина, кружась с Анри по комнате. — Какой же ты хитрец! Но Спаситель все же останется дома!

Малыш громко смеялся. Ему нравилась эта игра, ведь комната каждое мгновение меняла свой облик. Потолок с темными балками оказывался ближе, чем обычно, окно и занавески, казалось, летали вокруг него, а от молодой женщины, которую он называл своей крестной, исходил приятный запах лаванды и миндального молочка. Несмотря на свой столь юный возраст, он находил ее прекрасной.

— На ручки, на ручки! — воскликнул Анри. — Энджи, на ручки!

Анжелина прижала Анри к груди, и он обвил своими ручками ее шею, а потом поцеловал в обе щеки с радостной улыбкой.

— До чего же ты милый, мой малыш! — прошептала Анжелина со слезами на глазах.

Это был очень важный момент для Анжелины. Она дала себе слово официально стать матерью своего ребенка, чтобы больше не лгать ему. Это произойдет, когда она скажет правду своему отцу и всему городу.

«Я сделаю это! — думала Анжелина, лаская маленького мальчика. — Ну что ж, что я больше не буду повитухой. Я стану портнихой. Я должна всем пожертвовать ради Анри. Пусть люди осудят меня, пусть будут показывать на меня пальцем. Мне все равно. Я готова покинуть родные края и поселиться в другом городе. Жерсанда поймет меня. В лучшем случае она последует за мной. Розетта и Октавия тоже».

— Мадемуазель, пора идти, иначе мы опоздаем, — заволновалась Розетта. — Я пойду первой и запру Спасителя.

— Конечно, мы сейчас.

Как ни странно, но Анри забыл о своем желании взять с собой Спасителя. Церковная служба ничего не значила для малыша, но он вел себя безукоризненно. Толпа верующих, высокие своды, фрески с разноцветными рисунками производили на него огромное впечатление. А потом играла музыка. Из больших органов лились насыщенные и торжественные звуки.

Вскоре троица миновала арку и быстро пошла по улице Нобль. Там они встретили соседку — отъявленную сплетницу, которая с удивлением посмотрела на ребенка.

— Здравствуйте, мадемуазель Лубе, — сухо поздоровалась она. — Да это мальчик мадемуазель де Беснак, тот, которого она усыновила! Кажется, она и ее служанка уехали в Люшон.

— Они на водах, — ответила Анжелина.

— Без бедного крошки? И эта дама доверила его вам? Вы приглядываете за ним, правда?

— Да, мадам Вине, я приглядываю за ним. Я его крестная мать.

Женщина с сокрушенным видом подняла глаза к небу. Как только она оказалась далеко, Розетта показала ей в спину язык.

— Змея! — прошептала Розетта. — Болотная жаба!

— Замолчи! — велела ей Анжелина. — Что за поведение! Да еще перед исповедью!

— Нет, вы видели выражение ее лица? Она смерила меня таким взглядом с ног до головы!

— Потому что ты очаровательно выглядишь. Но мы должны поторопиться.

Розетта поправила свободную бледно-голубую кофту, хорошо сочетавшуюся с юбкой такого же цвета. Она проверила, не сбился ли белый чепец, закрывавший каштановые волосы, заплетенные в косы.

Они быстро добрались до площади с фонтаном, залитой серебристым светом утреннего солнца. На террасе таверны, окруженной тенистыми липами, уже сидели первые посетители. Одни пили белое вино, другие — ликер из корней горечавки, растения с крупными желтыми цветами, растущего на горных склонах. Вдоль стены собора стояло несколько экипажей, за лошадьми следили кучера.

— Надо же, сколько народу! — удивилась Розетта.

— Надо: прихожане пробуждаются весной! — пошутила Анжелина. — Зимой никогда не бывает столь многолюдно.

Анжелина чувствовала себя уверенной, на удивление сильной, счастливой, когда держала сына за руку. Случай свел Анжелину с ее отцом и Жерменой на паперти собора.

— Здравствуй, папа! Здравствуй, Жермена! Прекрасный день, не правда ли? — воскликнула молодая женщина.

На прошлой неделе сапожник дважды приходил на улицу Мобек. Он помогал Розетте наводить порядок в своей бывшей мастерской, не сводя глаз с Анри. И на этот раз он пристально вгляделся в лицо ребенка.

— Ты узнаешь моего отца? — спросила Анжелина у малыша. — Хочешь его поцеловать?

Анжелина подняла ребенка к лицу Огюстена, но тот отшатнулся, что неприятно поразило молодую женщину. Жермена возмутилась, но все же продолжала улыбаться.

— Пусть малыш поцелует тебя! Какой же ты медведь!

— Поговорим об этом после мессы! — проворчал Огюстен. — У меня нет никакого желания валять дурака перед ребенком, появившимся неизвестно откуда.

С этими словами, произнесенными угрожающим тоном, сапожник вошел в собор, увлекая за собой Жермену. Розетта скорчила гримасу.

— Э, мадемуазель Энджи! Да он ворчун, ваш отец!

— Или он понял, что я давно ему вру. В любом случае не стоит идти на мессу после того, как ты отказался поцеловать невинного мальчика двух с половиной лет. Впрочем, мне все равно.

Анжелина поставила сына на землю. Они вошли в собор и сели на одну из последних скамей. Знатные жители города и окрестностей всегда занимали места ближе к хорам, там, где стояли широкие соломенные стулья.

«Почему папа так сказал? — думала Анжелина. — Он всегда был мил с Анри. А сейчас он произнес жестокие, несправедливые слова, поскольку мы заставили его поверить, что Анри приходится племянником Октавии… Октавии, которая к тому же стала католичкой…»

Анжелина сдержала тяжелый вздох и сосредоточилась на службе. Розетта гладила ее по руке, желая хоть как-то поддержать. Постепенно молодая женщина успокоилась благодаря монотонной речи священника, звонким латинским словам, которые ей так нравились, и пению всех присутствующих. Свежий ветерок, врывавшийся в собор, усиливал запахи ладана, лилий и роз. Огромные букеты этих цветов украшали алтарь.

Сидевший по другую сторону центрального прохода Огюстен Лубе ни разу не обернулся. Но Жермена все время ерзала на месте. Каждый раз, когда ей удавалось поймать взгляд своей падчерицы, она одаривала ее сердечной улыбкой.

«Маме понравилась бы эта славная женщина. Она ухаживает за папой и никогда не сердится», — подумала Анжелина.

Ее взгляд, блуждая по собору, на мгновение задержался на лысой голове мэра города и худых плечах его младшего сына, собиравшегося поступать в семинарию. Неожиданно, к своему величайшему изумлению, Анжелина узнала мужчину, сидевшего к ней вполоборота и о чем-то беседовавшего с соседом.

«Оноре Лезаж, отец Гильема! — мысленно ужаснулась она. — Он несколько месяцев не приходил в собор!»

Присмотревшись к соседу Оноре Лезажа, Анжелина испытала новое потрясение. То, что она увидела, показалось ей чем-то нереальным, кошмарным сном.

«Боже мой! Это Гильем! Он вернулся!»

Возвратившись в жестокую реальность, Анжелина разглядывала силуэт своего возлюбленного, его гордо посаженную голову, мощный затылок, жесткие каштановые волосы. Да, он имел величественный вид. Отвечая отцу, молодой человек повернулся к Анжелине в профиль. «Он ничуть не изменился. Господи, до чего же он красив!»

Анжелину захлестнула разрушительная волна воспоминаний, сметавшая годы разлуки. Обезоруженная, ощущая сухость во рту, Анжелина дрожала всем телом. Она вновь стала влюбленной девушкой, уступившей плотскому желанию Гильема. Сначала это была девственница, обезумевшая от его ласк, затем послушная ученица, открывавшая для себя головокружительные удовольствия. Она инстинктивно провела пальцами по губам, как это делала после их сладострастных поцелуев.