Анжелина подошла к кровати и принялась массировать твердый живот женщины, потом опять осмотрела ее.

— Браво! Ребенок уже на подходе, так что, когда опять начнутся схватки, вы должны будете тужиться.

В этот момент в дверь тихо постучали. Не дожидаясь ответа, в комнату вошла Албани в голубом холщовом переднике, с черным платком на голове и в накинутой на плечи шали.

— Я могу чем-нибудь помочь? — робко спросила она.

— Тетушка, как это мило с твоей стороны! Ребенок выходит, все хорошо, но твоя помощь понадобится. Мне нужен очень чистый таз с горячей водой и ушат с теплой мыльной водой. Коралия, вы ужинали?

— Нет, мне кусок в горло не лез.

— Когда родите, почувствуете голод. Тетушка?

— Не волнуйся, Анжелина, я подогрею ужин.

Присутствие Албани придало уверенности не только пациентке, но и повитухе. Они слышали, как она ходит по дому, гремит посудой, наводит порядок. Но время шло, а у Коралии больше не было схваток, и она забеспокоилась.

— Это нормально? У меня больше нет желания тужиться.

— Дышите глубже и сядьте. Это лучшая поза. Возможно, ребенок устал или ему не хватает воздуха.

Вскоре благодаря советам Анжелины пациентка согнулась от сильнейшего спазма.

— Вот, хорошо! Теперь тужьтесь, тужьтесь! Осталось недолго!

Стоя около очага, Албани, заламывая руки, побелевшими губами шептала молитву. Багровое лицо соседки, раздвинутые ноги и темные волосы, окружавшие растянутые половые органы, наводили на нее ужас.

— Тужьтесь! Дышите! Тужьтесь! — повторяла Анжелина. — Я вижу волосы. Подождите, пуповина обвилась вокруг шеи. Сейчас я ее уберу.

Роженица хрипло застонала, еще шире раздвигая ноги, чтобы освободить проход ребенку.

— Ну вот, я убрала ее! — воскликнула молодая женщина. — Последнее усилие — и все закончится.

Коралия, теперь уже пунцовая, покачала головой. Наклонившись вперед, она вцепилась в руки Анжелины и изо всех сил стала тужиться. Из ее груди вырвался громкий крик, в котором слышалась боль и одновременно облегчение. Новорожденный вырвался из телесной тюрьмы в потоке крови и тоже закричал.

— Это мальчик, Коралия, красивый мальчик!

Вся в слезах, Албани перекрестилась и от всего своего сердца, преисполненная благодарности, возблагодарила Господа.

И только через несколько секунд она заметила, что ее племянница, смертельно бледная, открыв рот, испуганно смотрит на молодую мать.

— Сейчас я обрежу пуповину, — срывающимся голосом сказала она. — Тетушка, быстрее возьми малыша.

Мать откинулась на подушки, учащенно дыша.

— Я сейчас буду стимулировать ей матку, у нее кровотечение, — прошептала Анжелина, обращаясь к тетушке. — Господи, только бы кровь перестала течь рекой!

И Анжелина начала производить необходимые манипуляции, которым ее учила сначала мать, а потом мадам Бертен. Сомкнутыми пальцами она несколько раз нажала на матку, а потом слегка ударила ее кулаком. Но кровотечение не останавливалось.

— Тетушка, позови ее мужа! Пусть он быстрее идет!

— Я подохну, да? — с трудом выговорила Коралия. — На меня вдруг усталость навалилась. Я истекаю кровью, она все течет, я знаю.

— Держитесь, прошу вас! — крикнула Анжелина. — Сейчас я сделаю вам больно, буду бить по животу, но это ради вашего спасения!

Предупрежденный Албани, в дом неспешно вошел Ив Жаке. В свете свечей он склонился над младенцем, а потом странно усмехнулся. Наконец он подошел к кровати, стараясь не смотреть на окровавленные простыни.

— Как дела, моя бедная женушка? — спросил он.

— Плохо, муженек, очень плохо…

Анжелина почувствовала руками спазм. Она осторожно потянула за пуповину, и с еще более сильным потоком крови отошла плацента.

«Мама, Господи Иисусе, сделайте так, чтобы эта несчастная выжила! О, прошу вас!» — мысленно молила Анжелина.

Словно в ответ на молитвы Анжелины, кровотечение прекратилось. У Анжелины вновь появилась надежда, но тут Коралия, широко открыв глаза и рот, начала задыхаться. Албани сдержала крик ужаса, поскольку было страшно смотреть на внезапно побледневшую женщину.

— Коралия, Коралия! — закричала Анжелина. — Оставайтесь с нами, с вашим малышом!

Но эти призывы оказались напрасными. Коралия задыхалась, ей словно не хватало воздуха. Она потеряла сознание и через несколько минут умерла[37].

— Боже мой, нет, нет! — бормотала повитуха, упав на колени и прижавшись лбом к матрасу.

Ошеломленные Албани и Ив Жаке перекрестились. Они недоуменно смотрели на покойницу. Тишину нарушали лишь слабые крики новорожденного.

— Вот уж горе! — наконец произнес со вздохом муж. — У меня нет денег на похороны. Скажите, что произошло?

— Не знаю, мсье, — ответила Анжелина, вставая. — Я боялась, что у вашей супруги будут трудные роды, поскольку, осматривая ее сегодня, заметила, что у нее проблемы с дыханием. Возможно, у Коралии остановилось сердце из-за чрезмерных усилий. У нее началось кровотечение. Я не врач. Простите меня, но я не знаю, что убило вашу супругу. Сердце, а может, эмболия.

— Это еще что такое?

— Кровеносный сосуд закупоривается, что нарушает работу всего организма.

— Ладно. В любом случае это ничего не изменит. Я остался вдовцом с мальчишкой на руках. Мои родители давно умерли.

Шокированная равнодушием своего соседа, Албани прижала младенца к груди. Судьба посмеялась над ней, отказав в счастье материнства, а этого малыша она сделала сиротой.

— Я могу воспитать его, твоего сына, Ив, — услышала Албани свой твердо прозвучавший голос, хотя по натуре была робкой и стеснительной. — Я хотела иметь детей, но Господь решил иначе. Если это тебя устроит, я возьму его к себе и буду кормить овечьим молоком. Ты можешь видеть его, когда захочешь. Он узнает, что ты его отец, когда немного подрастет.

— А Бонзон-то согласится?

— Даже если Жан не согласится, я возьму его к себе, этого славного малыша. Поверь, он ни в чем не будет нуждаться.

Еще дрожавшая от пережитого, Анжелина была потрясена. Ее тошнило, ей хотелось выплакаться. Но Анжелине еще предстояло выполнить самую тяжелую работу: обмыть Коралию, убрать окровавленные простыни и придать телу бедной женщины достойный вид.

— Забирай его, малыша, — проворчал Ив Жаке. — Надо его окрестить. Сегодня, 6 октября, день святого Бруно. Так и назови его — Бруно! Я буду давать тебе денег из тех, что зарабатываю на лесопилке.

Албани испуганно взглянула на племянницу, словно та могла воспрепятствовать их устному соглашению, и, закрыв шалью свою драгоценную ношу, собралась уходить.

— Тетушка, обмой малыша и запеленай его. Все готово, пеленки лежат на столе. Ему потребуется соска. Но, главное, молоко надо кипятить.

— У меня есть соска. Жан купил ее для наших ягнят. Я прокипячу ее, а уж потом дам малышу. А позже мы купим другую соску в аптеке в Масса.

— Я полностью доверяю тебе, тетушка, — тихо сказала Анжелина.

Минут через десять Албани ушла, похожая на удирающую похитительницу клада. Мужу и повитухе понадобилось два часа, чтобы закончить свою скорбную работу. Наконец Коралия Жаке, урожденная Сеген, лежала на кровати, тщательно причесанная, одетая в свое воскресное платье, держа четки в руках, сложенных на груди.

— Я посижу с вами, мсье.

— Не стоит. Вам лучше вернуться в дом вашего дядюшки и поспать. Я хоть и нелюдим, как говорила моя жена, но хочу побыть с ней наедине.

— Я понимаю вас. Я приду утром.

Анжелина уложила свои вещи в саквояж и сняла окровавленный халат. Ее сердце разрывалось от невыносимой печали, когда она вышла на улицу, в роскошную звездную ночь. Небо казалось бесконечным, воздух был наполнен тонкими ароматами.

«Почему? Господи, почему?» — думала Анжелина.

Уставшая, разбитая, она медленно шла к дому своего дядюшки. А в доме Жаке плакал мужчина, сидя у камина.

Жан Бонзон спал. Во сне он видел голодного котенка. Котенок все время мяукал, и это немного раздражало Жана. Котенок забрался на крышу овчарни, и Жан спрашивал себя, как заставить его спуститься. Наконец Албани поставила на землю блюдечко с молоком, котенок спрыгнул на землю и стал пить молоко. Но, даже насытившись, он продолжал мяукать. Жан Бонзон выругался и проснулся. Как ни странно, даже узнав занавески, закрывавшие кровать, и поняв, что он дома, Жан по-прежнему слышал эти то ли жалобные крики, то ли мяуканье котенка. «Разрази меня гром! Что это такое?» — спросил он себя, широко открыв глаза.